— Виктор Сергеевич, если без пафоса: какие эмоции вызывает очередная награда?
— Испытываю гордость не столько за себя, сколько за наш театр имени Янки Купалы. Радуюсь, что недавно удостоены званий наши талантливые и любимые артисты — Зоя Белохвостик и Игорь Денисов. Радуюсь тому, что у нашего театра началась какая-то новая эра... Новые спектакли, звания, победы... Главное — к нам идут люди!
Признаюсь, что в какой-то момент в минувшие годы у меня иногда возникали сомнения: а дотягиваем ли мы до уровня национального театра? Отвечаем ли интересам нации? Говорим ли с ней по-настоящему на одном языке? Через год мы будем отмечать 100-летие театра, и поневоле задумываешься: туда ли идем? Все ли ты сам делаешь для достойного результата как артист? Да еще когда за твоей спиной встают великие “тени” Стефании Михайловны Станюты, Геннадия Михайловича Гарбука и многих других великих купаловских “стариков”... Но, наверное, что-то мы делаем правильно, если театр сегодня обласкан любовью зрителей. Хотя переоценивать себя тоже не стоит.
— Между вашими героями в спектаклях “Школа налогоплательщиков” и “Ревизор” на самом деле много общего: оба они, простите, порядочные проходимцы.
— Как и многие другие мои герои! Про них можно сказать, что они — “те еще артисты”! Мой Эмиль Фромантель — вообще шекспировский персонаж. И Городничий — шекспировская личность. Все действия у них нацелены на то, чтобы лишь сделать вид, обмануть, пустить пыль в глаза. У Городничего вся жизнь потрачена на миражи. И этого мальчика Хлестакова он тоже принял за такой мираж. Мне в работе над этим образом помогала фраза из Гоголя, не все ее помнят: “Что ни говори, а страшен тот ревизор, который ждет нас у дверей гроба”. Вот от него чем откупишься? А он ведь придет рано или поздно.
— В одном из интервью вы рассказывали, что не сразу приняли “трасянку” в “Ревизоре”.
— Внутреннее сопротивление, конечно, в каком-то смысле поначалу было. Нас так воспитывали, что Купаловский театр — место, где звучит литературный белорусский язык. Я вспоминаю, как в 1980-е и даже в начале 1990-х к нам приходили лингвисты, специалисты по белорусскому языку и собирали нас после спектаклей: делали замечания прилюдно и народным, и заслуженным, и простым артистам. Указывали на ошибки, говорили, что Купаловский театр — кафедра, и мы должны сохранять “беларускую мову”, ее нормы. Но в процессе работы над “Ревизором” мне стало понятно, что “трасянка” — лишь одно из выразительных средств режиссера. Такое же, как наши декорации или костюмы. Поэтому режиссер меня и убедил. Но дальше все будем играть только на литературном белорусском языке.
— А как вам кажется, есть ли у вас роль, которая как-то не прозвучала в полную силу? Спектакль, который был достоин большего внимания?
— Ой, нет. По-моему, и так было достаточно много внимания ко всем моим ролям. Как-то с самого начала везло, начиная с “Рядовых” и “Тутэйшых”. Так, слава Богу, и продолжается.
— Какое-то время вы работали в варшавском театре Rampa, где тоже играли “Пінскую шляхту”. Можете сказать, в чем разница между польской и белорусской театральными школами?
— Все-таки я, наверное, не очень хорошо знаю польский театр во всей его широте, чтобы так обобщать... Поработав в театре Rampa, убедился только в одном: во всех странах актеры одинаковы. Так же ведут себя на репетициях, так же шутят... Видимо, есть какой-то актерский ген на земле, который объединяет людей разных национальностей.
— Принято считать, что польский театр более эпатажный.
— У нас теперь тоже много эпатажа и всякой мерзости, которую я просто не могу считать искусством. Пока в работе меня отводит от этого Бог, но после некоторых современных спектаклей просто оторопь берет... Ни Бога, ни черта люди не боятся! Наш театр иногда предоставляет площадку для чужих постановок. После одной из них наши актеры всерьез заговорили: может, надо священника позвать освятить сцену?
— Даже так?
— А как иначе?! В следующем году нам — 100 лет. И всегда Купаловский театр был, простите за пафос, культурным местом и никого не старался эпатировать. Если эпатировали, то силой таланта, хотя это, возможно, и громко звучит. В польском театре я видел другое. Актеры очень развиты технически, даже нотную грамоту знают. Они более развиты в хореографическом и вокальном плане. И у нас к этому все идет, но я и мое поколение еще как-то проскочили... Всегда считалось — недотянул полноты или треть ноты, не важно. Важно доиграть хорошо сцену, а не дотянуть вокал. А теперь современному актеру становится технически сложнее работать. Надо все уметь, требования только растут. Актер должен быть универсальным.
— Вы говорили, что на “Чайке” во время гастролей в Китае публика очень смеялась. Неужели китайцам было не жалко Треплева?
— У китайцев совершенно другой менталитет. Для них “Чайка” — загадочная русская пьеса. Для меня она — никакая не комедия, а по сути — трагедия, такая же, как и “Вишневый сад”, другие истории Чехова. Но китайцы действительно очень много смеялись, особенно в середине спектакля. Мы даже как-то шутили между собой: “Наверное, Антон Павлович написал свою “Чайку” для китайцев”. Возможно, Треплева им было жалко, но по-своему. Я думаю, как наша письменность и буквы отличаются от китайских иероглифов, так же разнятся и наши менталитеты. Китайцы очень живо реагировали и, по-моему, не столько на Чехова. Для них в целом драматический театр — экзотический вид искусства.
— Виктор Сергеевич, вы сыграли на сцене много белорусов. Выяснили для себя, какой он — белорусский характер? Можете назвать положительные и негативные качества?
— Про негативные ничего не знаю. Белорусы — хороший, веселый и добрый народ. Милые и отзывчивые люди. Это тот народ, который мы видим в “Павлинке” у Янки Купалы. И у Дунина-Марцинкевича. Даже если кто-то хочет из селян перейти в шляхту, он все равно остается при этом милым и нелепым. И когда нас начинают ругать за нашу толерантность, я этого не понимаю. Как можно ругать кого-то за то, что он слишком терпеливый? По-моему, это показатель жизненной мудрости, образованности, духовного совершенства нации. Когда можешь перетерпеть или простить агрессию в свой адрес. Да, мы не горячие горцы. Нет у нас гор и водопадов, наоборот — ландшафт ровный и спокойный, видимо, поэтому и характер такой у людей. Текут реки, вокруг леса, поля... И люди наши — тихие и спокойные, живут в гармонии с окружающей природой. Разве это плохо?
pepel@sb.by
Фото БЕЛТА и kupalauski.by
