«Гуд монинг, гутен таг, нихао, а по-нашему, значит, здравствуйте» — доносится из-за приоткрытой двери. С фотографом понимаем: пришли по адресу. На пороге — голубоглазый метра под два ростом мужчина. Знакомьтесь: Юрий Железко. Человек, который в свои 54 года знает 18 языков.
Обстановка в доме у полиглота соответствующая: книги в секции, книги на полках, книги на столе. Книги на английском, французском, итальянском, шведском, норвежском, китайском… С непривычки начинает казаться, что ты в библиотеке иняза. А Юрий Борисович вдобавок и беседу о литературе заводит: «Долго трудился в Академии наук, сейчас занимаюсь переводами. Вот Карлсона со шведского на белорусский перевел, — и тут же протягивает книгу в голубой обложке. — Зараз нарвежскія казкі на родную мову перакладаю».
Параллельно с работой Железко доучивает ирландский — на столе как раз учебники лежат. «18-й язык в моем списке, — улыбается. — В мире примерно полтора миллиона человек его знают. В жизни он, конечно, как и освоенный когда-то эсперанто, не понадобится, зато звучит красиво. В общем, это так, немного роскоши для души. «Добью» — остановлюсь, буду изученное совершенствовать».
Над вопросом, почему 18 и точка, долго не думает: «Главное, вовремя определить золотую середину между качеством и количеством. Моя находится на цифре 18». И после короткой паузы продолжает: «Начинал-то я вообще скромно — хотел выучить всего английский, немецкий, французский, польский».
Про себя улыбаюсь: простота, с которой собеседник рассказывает о своих знаниях, удивляет. По его интонациям кажется, что освоить четыре иностранных — это так, дело нескольких дней. Ну, не знаю, Юрий Борисович, что вам на это сказать? Между тем говорит Железко: «Учить языки начал после девятого класса, до этого серьезно занимался плаванием. Но в физкультурный институт поступать не хотелось. Вот и взялся за английский. Три месяца на улицу почти не выходил, так погрузился в изучение. В итоге пришел в десятый класс, и тут же чудо — впервые за все школьные годы я понимал, о чем на уроке говорит учитель иностранного».
Дальше были курсы немецкого и иняз, где полиглот, следуя плану, взялся за французский. «А потом я настолько втянулся, что к началу второго курса говорил еще по-шведски и по-итальянски». За последний, кстати, взялся спонтанно. Настраивал приемник и случайно поймал радио Ватикана. Речь понравилась, стал штудировать.
Комната, в которой сидим, давит академичностью, лингвист — интеллектом. Улыбается Железко нечасто, говорит обстоятельно и сдержанно, как будто сам из железа: «У нас в университете парень был, который больше меня языков знал. Правда, я основной упор делал на европейские, а он — на славянские. Мы с ним даже соревновались, кто больше иностранных языков освоит. Я в итоге честно признал поражение».
— А как вы проверяли, кто лучше знает язык? — удивляюсь. — Это же не спринтерская дистанция.
— Кто правильнее говорит и больше понимает. Я так считаю: если человек хотя бы процентов 70 услышанного и прочитанного воспринимает, значит, язык ему засчитывается.
Честно, не представляю, как мог изъясняться товарищ Юрия Борисовича, если сам Юрий Борисович к выпускным экзаменам «шпрэхал» и «спикал» уже на десяти иностранных.
Знаний, казалось бы, для любой работы с избытком. Но не тут-то было. Лингвист мысленно переносится в то время: «Распределили меня в педучилище преподавать. Дали английский, французский и испанский, который некому было вести. Я его, в общем-то, тоже не знал, но за 14 дней освоил. С европейскими языками мне просто: база наработана, поэтому любой из них недели за три-четыре могу выучить».
Заприметив мои изрядно округлившиеся после такого заявления глаза, Юрий Борисович решил разрядить обстановку: «Не все, конечно, дается так легко. Пять лет назад, например, взялся за китайский, чтобы его выучить, мне понадобилось целых полтора года. Иероглифы до сих пор писать не могу, но читаю и понимаю хорошо».
— Может, вы какой-то секрет изучения языков знаете? — не перестаю удивляться.
Собеседник отмахивается: «Какие секреты? Нужно лишь целеустремленно заниматься. Для себя вывел такую систему: сначала читаю учебники, где-то 5—7 книг, потом перехожу на прослушивание. Затем берусь за художественную литературу. Просматриваю книги, выписываю новые слова, заучиваю и перечитываю еще раз, но уже без словаря».
Железко неожиданно поднимается из-за стола, открывает шкаф секции — вот они, доказательства усердной работы, исписанные на разных языках тетради. Говорит, что только общих штук двадцать наберется.
— А языки не забываются?
— Так я повторяю. Сейчас, например, с ирландским прохожу немецкий и китайский. Через 2—3 недели возьмусь за какой-нибудь другой. А вообще, можно год-два языком не пользоваться, и все равно его хорошо помнить будешь. Слова, они же из памяти не исчезают, — ловит мой скептический взгляд. — Ну, у меня не исчезают.
Все время, пока мы говорим, Юрий Борисович сбивается с русского на белорусский: «На нем я думаю, — поясняет. — Все-таки сколько бы иностранных ни знал, а мыслю на родном. Хотя сны, признаюсь, вижу в основном на датском. Причем в сновидениях говорю на языке Андерсена лучше, чем в жизни».
panteleeva_katya@mail.ru
