Свой приход отец Федор любил и обосновался в нем прочно и надолго. Каждый божий день, от зари до зари, у него был заполнен делами. После пастырского служения на севере страны, а потом на юге он по воле обстоятельств и с согласия владыки вернулся в родные места.
Здесь родился и вырос, здесь его из сотен деревенских мальчишек избрал Господь своим слугой в мире людей. Однажды тринадцатилетнему отроку явился во сне старец, прикоснулся рукой к голове и сказал, что пора идти в церковь. Потрясенный видением, мальчик бережно хранил в душе этот светлый образ. Никому не рассказывал. Отцу, учерневшему от тяжелой работы и беспробудного пьянства, боялся. Маме, не знавшей продыху на колхозной ферме и дома по хозяйству, не решался.
А вскоре все открылось само собой. Слова старца «тебе пора в церковь» не выходили из головы. И в Вербное воскресенье он решился. Взойдя по нагретым весенним солнышком крутым ступенькам на высокое крыльцо церкви Рождества Пресвятой Богородицы, перекрестился, как это делали другие, и впервые переступил порог храма. После яркого солнечного света здесь стоял полумрак. Подрагивавшее пламя свечей освещало образа. Пройдя несколько шагов, Федор остановился у правой колонны, где горел подсвечник, и поднял глаза. С иконы на него смотрел… уже знакомый старец, приходивший во сне. Святой угодник Божий Николай Чудотворец!
С этого дня жизнь Федора изменилась. Он доверил свою великую тайну священнику, служившему в недавно вновь открывшейся после долгих лет заточения церкви Рождества Пресвятой Богородицы. Храм старинный, построен в восемнадцатом веке. Белокаменный. Переживший век безбожия. Век — для человека, а для Бога — одно лишь мгновение. И оно промелькнуло, как улетевший с дерева листок. На все Твоя воля, Господи! Теперь в центре небольшого белорусского городка на улице Ленина чистоголосые колокола созывают прихожан на службу, а перед церковной оградой возвышающийся среди голубых елей бронзовый Ильич знакомым жестом указывает: верной дорогой идете, товарищи… Оказывается, мирное сосуществование вполне возможно, и никому от этого нет вреда.
Федор постоянно пропадал при храме. Помогал священнику. Потихоньку начал приобщаться к чтению духовной литературы, образованию. Душа его пела, трудилась, взрослела. Путь был избран, и когда пришло время, он поступил в духовную семинарию.
Став священником, теперь уже сам принимал ответственность за судьбы людей, наставлял и помогал, переживал их тяжести и горести, радости и надежды, сомнения и разочарования.
Непохожие они друг на друга, люди-то. По сути своей, по поведению, поступкам. И жизнь у них тоже разная. Идет-живет каждый человек, словно по тропинке. То уже она, то шире, то пересекается с другими тропками. И на этих перекресточках — встречи, знакомства, судьбы.
* * *
…По весне в семью Кузьмицких пришла радость. Их сын Михаил вернулся из армии. Вернулся после службы в Афганистане. В селе Дубравы это было событием. Радовались все: от взрослых до ребятни. Вернулся не раненный, не покалеченный, значит, Бог миловал.
Радость родителей вскоре удвоила еще одна хорошая новость: Мишка заслал сватов к Ленке Морозевич, которая жила на другом конце села. Свадьбу сыграли шумную, красивую. Молодожены остались жить и работать в деревне. Колхоз молодой семье дом помог построить. А в нем вскоре зазвенели детские голоса. Лена с разницей в год родила дочерей — Ксюшу и Танюшу.
Жили Кузьмицкие дружно, в ладу между собой, в любви и уважении друг к другу. Дети росли в тепле и неге, окруженные родительской заботой и лаской. А те подбадривали и хвалили дочерей за их стремление помочь взрослым по хозяйству. Девочки старались, как могли: и грядки пропалывали, и за домашней птицей присматривали.
В первый класс пошли самыми нарядными. Ничего не жалели Михаил и Лена для дочерей: ни времени, ни денег. Возможно, непросто было им, но чего не сделаешь ради детей. Девчонки росли умницами.
Кузьмицкие любили собираться всей семьей. Это было радостное и счастливое время. Часто играли вместе, родители и дети. А летом в саду на густой травке стелили большое покрывало и усаживались в тени яблонь. Любимым занятием девочек были прыгалки. Михаил приносил из сеней толстую длинную веревку. Они с Леной брались за концы, раскручивали ее, а дочери прыгали внутри веревочного банана. Играли без устали.
Только короткой оказалась счастливая жизнь у Кузьмицких. Как-то зимой Лена простудилась. В районную больницу не поехала, посчитала это лишним. А тут двусторонняя пневмония, и… женщины вскоре не стало. У мужа — жены, у детей — матери, в доме — хозяйки.
Михаил остался один с дочками. Не запил, не пошел вразнос, не женился вдругорядь. Только попросил председателя колхоза, чтобы его из механизаторов в ремонтную мастерскую перевели. Так больше времени оставалось для дочерей.
Соседи пытались помочь ему, но Михаил вежливо отказывался. Сам, мол, справлюсь, силы есть. И действительно справлялся. Из райисполкома, кстати, тоже приезжали представители. Две женщины ходили по дому, осматривали, в каких условиях живут девочки. В комнатах чистота, порядок, в огороде грядки прополоты, в саду дорожки подметены. Так и не смогли ни к чему придраться. Напоследок одна женщина не удержалась и спросила:
— А что вы для дочерей сделать можете?
— Все, что смогу, — ответил Михаил.
— А конкретней?
— Ради них я накрою собой неразорвавшуюся гранату.
— Гранату? Какую еще гранату? Откуда у вас… граната? — опешила от такого ответа представительница райисполкома.
— Если придется…
— Ну, знаете ли, шуточки однако…
Михаил обнял дочерей:
— Я не шучу. Я живу для них.
Они смотрели вслед удаляющейся райисполкомовской машине, а когда она скрылась за поворотом, пошли в дом.
Вечером к отцу подошла Ксюша:
— Пойдем поиграем?
— Во что? — удивился отец.
— В прыгалку через веревку.
Михаил отвернулся.
— Пап, ты чего? Пойдем!
— Я один смогу крутить веревку? — странно глуховатым голосом спросил он.
— Пойдем, пойдем. Я все придумала.
Михаил разыскал ту самую веревку.
— Ну вот видишь, и веревка быстро нашлась. Пойдем!
Они вышли в сад. Вернее, Михаил вышел. Девочки проскакали, меняя на ходу шаг:
— Ура, ура!
Михаил последовал за ними. Ксюша выхватила у него веревку, подбежала к большой яблоне:
— Привязывай, вот ветка толстая.
Михаил привязал конец веревки к ветви, отошел и стал раскручивать веревку. Дочери прыгали и визжали, как заводные. Потом устали наконец.
Они сели на траву. Молчали долго.
— Пап, а мама нас видит? – спросила Ксюша.
— Конечно, видит.
— А она радуется за нас?
— А ты как думаешь?
— Думаю, да. Мы ведь ничего плохого не делаем, правда? А ей там не скучно без нас? – снова спросила Ксюша.
— Она с нами. Постоянно. Везде, — после короткой паузы ответил Михаил.
— Пап, а она не обижается, что мы играем без нее?
— Думаю, нет.
— Спасибо, мамочка…
* * *
В церкви, которую отремонтировали с помощью прихожан, внимание многих людей привлекают три иконы, расположенные в иконостасе. Их подлинность и раритетность у отца Федора не вызывала ни капельки сомнения. Что впоследствии подтвердила и экспертиза: иконы старинные, XVIII века, как и сама церковь. А принесла их в храм, вскоре как отец Федор принял приход и начал служить здесь, одна православная семья. То, что иконы сберегли, спасли от уничтожения в смутные времена, в военное лихолетье, не продали в трудные, голодные годы, можно назвать чудом.
Деревянные оклады, в которые они теперь помещены, являются произведением искусства резьбы по дереву. Сделаны они великолепно, мастер вложил в работу душу. Впрочем, те, кто знал мастера, не удивлялись. Дударев Василий Макарович — учитель труда в средней школе — в любое дело вкладывал душу.
Он был из тех людей, отмеченных божьей искрой таланта, у кого уже с малых лет проявляются различные способности. Вот так и у Дударева: потянулись в детстве руки к стамеске и резцам, и оказалось, что именно резьбой по дереву он и будет в своей жизни заниматься. Возьмет, к примеру, в руки брусок, доску или чурочку и уже видит, на что они могут сгодиться. Простые и сложные вещи, будь то стул, этажерка, шкафчик, у него выходили добротно и красиво.
С годами увлечение переросло в мастерство. Что там какие-то стулья-лавочки! Дом в деревне был у него, словно теремок в сказке. Василий Макарович украсил окна резными ставнями, наличниками. Ворота во двор сделал, как в старину. На опорных столбах узоры орнамента переплетались с цветами, птицами. От ворот к дому вела бревенчатая дорожка. А на коньке крыши – флюгер в виде петуха.
В школе учителя гордились своим коллегой, а многие ученики просто обожали Василия Макаровича. Уроки труда были любимыми. Деревенским мальчишкам сделать что-нибудь своими руками особенно приятно. В школе регулярно устраивались конкурсы-выставки между классами. Победители награждались призами, их работы оставались в школьном музее или отправлялись на выставки в район, область. Но Василий Макарович все же оставался непревзойденным мастером, и ему, как лучшему из лучших, однажды вручили лавровый венок.
Правда, применение венку из лавровых ветвей с листьями он нашел самое что ни на есть рациональное. Эта почетная награда висела у него на кухне. Зайдя однажды воскресным днем к Дударевым, отец Федор увидел, что Василий Макарович готовит борщ. Оторвав от лаврового венка пару листиков, бросил специи в кастрюлю и уважительно ответил на приветствие священника:
— Здравствуйте, батюшка. Проходите, присаживайтесь. Чем могу быть полезным?
— С просьбой я к вам. Прихожане недавно подарили церкви три старинные иконы. Не могли бы вы оклады к ним сделать, чтобы они смотрелись достойно?
— Раз люди богоугодное дело сделали, то и я помогу. Мне б глянуть на них, размеры снять.
— Это можно. Я взял их с собой.
Пока Василий Макарович замерял иконы и делал записи в тетрадке, в сенях хлопнула дверь и вбежал сын его Генка.
— Папа, коров пригнали. Я к Филипповне за молоком. Ой, здравствуйте! — выпалил скороговоркой мальчишка.
— Не расплескай по дороге.
— Ладно.
— Самостоятельный парень у вас.
— Да, он у меня хороший, – произнес Василий Макарович. — И трудолюбивый. Только бы здоровье у парня было…
…Появления первенца Василий Макарович ждал с волнением. Светился от радости, как начищенный пятак. Каждый день приезжал в больницу, чтобы проведать жену Наташу, лежавшую на сохранении.
«Вот-вот на днях будет рожать. Не переживайте, все будет хорошо. Врачи у нас опытные, роды примут, как надо, и все будет в порядке», — говорили Василию Макаровичу медсестры.
У Дударевой родился мальчик. Роды были тяжелыми. А когда врачи сказали, что, возможно, придется делать кесарево, то Наталья решила однозначно: при такой, как у нее, чувствительности к боли больше рожать не станет. Так врачу и сказала.
Не готова была Наталья ни к трудам и хлопотам семейной жизни, ни тем более к воспитанию ребенка. Она вообще считала, что в ее годы появление ребенка — случайная преждевременность. Ведь нужно успеть пожить для себя. И пожить ярко, красиво, в свое удовольствие. Среди учителей не было другой такой модницы, как она. Любила в свой адрес комплименты, старалась выделяться среди подруг, обожала, когда мужчины восхищались ею, выворачивали головы, чтобы посмотреть ей вслед. А остальное — работа, дом, семья — было в ее жизни на втором, а то и на третьем плане.
Но оказалось, что уже ничего изменить нельзя. Скрепя сердце Дударев старался побыстрее забыть о поступке жены и о ней самой. Ушла от него Наталья. Сыну Генке годик исполнился, как она сказала, что устала от такой жизни. Устала от работы, от сельской обыденности, от сохнувших в доме пеленок. Взяла однажды и уехала к своим родителям в столицу. Там и осталась. Перед Новым годом подала на развод.
Где прячется счастье? Не золотое, серебряное или медное, а обычное человеческое счастье, которое ищет любой из нас. Кто-то ищет, кто-то ждет. Хочется нам не только стать счастливым, но и быть им, быть как можно дольше. И если его долго нет, то человек все острее в нем нуждается. Тогда он бросает монетку на счастье, ищет в расцветших гроздях сирени цветок-пятилистник или ключик от потайной двери, через которую оно однажды вошло и просто задержалось.
Для Василия Макаровича счастье было в сыне. Как только малыш родился, души в нем не чаял. Терпеливо учился быть и папой, и мамой. Даже когда было очень трудно, не винил свою бывшую жену, что не получилось у них нормальной семьи. Люди расстаются не потому, что кто-то плохой, а потому, что не подходят друг другу. Семьи ведь тоже бывают разные, и не главное то, что у ребенка нет мамы, а главное — чтобы его любили. А он Генку любил всей душой, преданно и самозабвенно. Любили внука и его родители, бабушка и дедушка, а также друзья, коллеги, соседи Дударева.
Василий Макарович учил сына ходить, говорить, кушать самостоятельно и сам учился, как растить и воспитывать ребенка. Конечно, если по мужской части — пилить, строгать, косить, копать — мог все запросто, то приготовить не только яичницу, а борщ или котлеты — этими кулинарными навыками приходилось овладевать. Бывало и не до разносолов, тогда и хлеб с огурцом — еда хоть куда. Всему научишься, если жизнь заставит.
А жизнь не горка, по которой съезжаешь вниз и получаешь удовольствие. Иногда она устраивает человеку такой трамплин, что тот только успевает кувыркаться и получать синяки да шишки. Раньше все в цветах и красках, а тут вдруг – щелк, и свет померк. Темнота. Как будто солнце выключили. И не только в небесной выси, но и в душе.
— Ой, Макарыч, беги скорей на улицу, — едва открыв дверь и задыхаясь от быстрой ходьбы, взволнованно проговорила Филипповна, — Генка твой на косилку напоролся, ноги порезал…
— На какую косилку, где?
— Возле Люськи Шмаковой.
Выскочив из дома, Дударев побежал по улице. Растолкав собравшуюся толпу односельчан, опустился возле сына на колени. Генку хоть и перевязали, но мальчишка был весь в крови, испуган и дрожал.
