Кабинет доктора исторических наук Петра Федоровича Лысенко заставлен старой мебелью — огромными дубовыми столами, старомодными шкафами, и даже широкий подоконник завален коробками и коробочками, книгами, бумагами. Такой мощный «культурный слой», что даже современный монитор тонет в нем, как в сугробе. Но хозяин кабинета легко и просто находит нужный клочок бумаги, статью, смету. Ясное дело, профессионал, археолог. В этом году у Петра Федоровича знатный юбилей — 50 лет как он отправился в свою первую экспедицию. Начиналось все обычно. Школа, где история — самый любимый предмет. Затем педагогический институт, где на первых курсах читал лекции профессор Владимир Николаевич Кун. Так сложилось, что репрессированный, а затем реабилитированный ленинградский профессор оказался в Минске и приучал студентов думать самостоятельно, читать первоисточники, анализировать, давать самостоятельную трактовку...
— В общем, я очень хотел после института заниматься историей! Но приема в аспирантуру долгие годы не было. В 1960 году послушался совета, подал документы и был зачислен аспирантом в Академию наук, в отдел археологии. Тогда же случилась моя первая археологическая экспедиция. Работал простым лаборантом. Находки были интересные, и это подогрело мое желание заниматься историей Древней Руси, опираясь на археологический материал. В первых раскопках в Турове мне повезло. Попались свинцовые иконки с изображениями святых — Девы Марии, Варвары Мученицы... А вот одного святого опознать не могли. Долго консультировались с музейщиками. Оказалось, что на иконке изображен Кирилл Туровский.
— Когда, на ваш взгляд, у нашей археологии были золотые времена?
— Когда я поступил в аспирантуру! Тогда бурно развивалась вся Академия наук. Один за другим возникали институты, мощно финансировались полевые исследования. В те годы мы исследовали Туров, Пинск, Берестье, Давид–Городок, которые прежде практически не изучались. Ведь исследования древних городов с мощным, до десяти метров, культурным слоем требуют значительных финансовых затрат, людских ресурсов... Но все это окупается собранным материалом! Раньше существовали лишь скудные летописные сведения, которые не могли показать возникновение и развитие древних городов на нашей территории, а тем более быт. Такие письменные документы рассказывают в основном о родословной князей, семейных и судебных тяжбах, исторических событиях. Археология же демонстрирует, какой была экономика, какие ремесла существовали, с какими странами поддерживались отношения, какова была застройка, планировка городов, как они развивались... Вершина — создание постоянно действующих музеев на основе выявленных археологических материалов. Таких, как в Бресте, Турове, Пинске. Теперь история древних белорусов раскрывается совершенно по–новому.
— Я думаю, что древнее Берестье, открытое вами, для Беларуси значит не меньше, чем Троя, открытая Шлиманом... Есть ли у нас еще что–то такое же уникальное?
— Нет, ни у нас, ни в России, ни в Украине, ни в северной Европе. Ведь там все строилось из камня, а у нас деревянная застройка. Нигде, кроме Берестья, она не сохранилась. Значение Берестья еще и в том, что решился вопрос об основании и основателях этого города. Дело в том, что некоторые ученые придерживались той точки зрения, что Берестье основали дреговичи, половина польских историков — что поляки. Письменные документы не позволяли решить вопрос однозначно. Нужен был археологический материал, который исключит различные толкования. Но толком не было известно даже, где же располагался сам древний город. Существовала версия, что он находился на одном из островов, там, где в Западный Буг впадает Мухавец. Но островов несколько, о каком речь? В 1960 году известный московский археолог Кухаренко попытался найти древнее городище Берестье. Не нашел, предположил, что его уничтожили, когда строили Брестскую крепость...
В 1961 году я вместе со своим научным руководителем Седовым тоже занялся поисками в Бресте — и тоже безрезультатно. А тема моей диссертации требовала найти городище! Поэтому приходилось изучать, сводить воедино всевозможные источники: картографические, письменные, высказывания историков, путешественников и т.д. Наконец в 1964 году я выдвинул версию, что древний город мог располагаться не на острове, а на мысу, там, где левый рукав реки Мухавец впадает в Западный Буг. Но археологический материал, подтверждающий это, удалось получить только спустя 4 года. С 1970 года мы перебрались на внутреннюю поверхность бастиона. Вот здесь и пошли уникальные, невероятные находки. Обычно в древнерусских городах сохраняются только остатки от прежней застройки — один–два, редко три венца бревен. В Бресте же мы начали обнаруживать постройки в 7 — 8 и даже в 10 — 12 венцов. Более того, кое–где все венцы были помечены насечками. Это говорило о том, что постройка была сооружена в одном месте, а потом привезена на другое и собрана.
— Получается, что современные плотники уже много столетий работают древними методами!
— Да! А вот дверных проемов до наших раскопок выявлено не было. Мы нашли 35, всего же обнаружили 224 постройки.
— Какая находка вас потрясла в Берестье?
— Азбука! Кириллическая азбука на деревянном гребешке. На двух сторонах гребешка было вырезано 13 букв алфавита. Это та азбука, по которой берестейцы учили своих детишек. Еще одно из доказательств, что на этих землях жили восточные славяне, православные.
— Руки дрожали? Сразу сообразили, что вещь бесценная?
— Нет, не сразу. Эту находку принес паренек Витя Петручек. Деревянные и костяные гребешки — не столь уж и редкая находка в древнерусских городах. Витя отнес ее в лабораторию, чтобы почистили, помыли, завернули и зафиксировали. После окончания работы, при подведении итогов, я всегда поощрял детей премиями. Но Вите в тот раз ничего не дал. Он обиделся и напомнил про гребешок. И добавил, что Татьяна Николаевна Коробушкина рассмотрела на нем какие–то буквы. Я попросил, чтобы находку принесли. Развернул. Прочел буквы, попытался составить слово, поскольку был уверен, что это надпись. И только перечитав 13 букв несколько раз, сообразил, что передо мной алфавит. В Новгороде на сегодняшний день найдено свыше 1.000 берестяных грамот, но азбука — только одна. И в Беларуси это единственная древняя азбука. Датируется 1180 — 1210 годами.
— Как мальчишку отблагодарили?
— Самую высокую на то время премию дал — три дневные нормы. Сейчас дал бы значительно больше, даже из своих, из личных...
— Как делаются открытия в археологии? Это опыт, огромная работа или везение? Ведь многие проработали не меньше, чем вы, а Берестье не открыли, храм в Турове не раскопали.
— Несколько лет назад один коллега заметил, что повезло не только мне, когда я открыл Берестье, но повезло и этому памятнику. Ведь сейчас он стал музеем и принадлежит всем. А что касается Турова, то здесь нужно сделать экскурс в историю. В 980 году из Новгорода в Киев пришел князь Владимир Святославич. Тот самый, который потом будет крестить Русь. Территория Киевской Руси была тогда заселена разными славянскими племенами. У каждого — свое главное божество. Умный князь и его советники сообразили, что для объединения племен надо и все божества объединить. В Киеве, «на горе, во дворе, вне двора теремного» согласно летописи князь Владимир создал капище, в которое входили различные божества. Затем, после походов к Черному морю и контактов с Византией, князь убедился, что значительно прочнее будет государство, в котором объединяет не капище, а единая вера. Владимир Святославич приказал капище в Киеве срубить и сжечь, Перуна бросить в реку и строить на месте бывших языческих капищ христианские храмы. Так вот, в 1993 году, когда я раскапывал окольный город в Турове, нашел черный слой земли. Он шел до материка (до того слоя почвы, на который пришли люди), где были найдены полукруглые ямы, расположенные по определенной схеме. Если учесть, что Туров упоминается в 980 году, получается, что, как и в Киеве, в нем тоже было капище (подобное найдено только в Новгороде моим учителем Седовым). Тот факт, что храм XII века, построенный в Турове, располагается так, что частью своей накрывает языческое капище, только подтверждал мое открытие...
P.S. Ни дачи, ни машины у Петра Федоровича нет. Работает на половину ставки. В 2003 году получил Государственную премию в области науки. Сетует, что молодежь не идет в науку: «Рабочие, которые помогают нам — экскаваторщики, водители, бульдозеристы, — получают много больше, чем научные сотрудники».
Сын Лысенко Федор проучился год в радиотехе, а потом бросил и поступил на истфак. Мне кажется, что это очень важно... Для культурного слоя.
