Париж — это слон. Тронешь его за бок — и покажется, что он отвесная стена. Уколешься бивнем и отпрыгнешь — колючий, как копье. Обнимешь за ногу — столб столбом. Или ствол дерева, которому суждено расцвести весной. Повезет прикоснуться к хоботу — покажется он змеей. Ухо напомнит веер. Хвост — веревку. И каждый будет спорить и отстаивать свое видение. Ну на то он и Париж, чтобы провоцировать интеллектуальные споры. В которых истина родится, закипит и испарится. Это ведь нам нужна была истина. А темным водам Сены она ни к черту. Видала она эту истину, равно как и утративших ее.
В Париже Лувр, Елисейские Поля, Недели высокой моды, арабские кварталы, Эйфелева башня, музей Жоржа Помпиду... Здесь кружатся бездельники и жарят каштаны эмигранты. В Париже голубые «Феррари», белоснежные «Бентли», представительские «Мерседесы» с шашечками на крыше. Мужчины тут ходят в шляпах с платками «Хермес» и дамы прячут перчатки в сумки «Кристиан Диор».
Зимой в Париже удобно ходить в музеи. Нет очередей. Летом за удовольствие насладиться улыбкой Джоконды придется платить отвратительным времяпрепровождением в толпе других желающих засвидетельствовать свое почтение шедевру живописи. Или отдать кучу денег гиду за индивидуальную экскурсию. Но посмотреть гид предложит только три работы — улыбку, Венеру и что–нибудь еще на выбор. Зимой ходишь себе по музейным залам и смотришь, сколько сил хватит. Сегодня — в Лувр, завтра — в Центр Помпиду. От желания увидеть многое все смешивается в одно общее сюрреалистическое полотно. Название этого произведения каждый потом сам придумает... Так, однажды вышли мы из Мадридского музея Прадо и я спросила у спутника:
— Что тебе запомнилось?
— Ну... та голая женщина над роялем...
— Ты о картине Тициана «Венера питает музыку любовью»?
Получив в вузе самое поверхностное представление об истории искусства (я была недобросовестной студенткой), я все же продолжаю испытывать благоговение перед живописью. Хотя и не смогу долго поддерживать беседу на тему «Современное искусство как противостояние модернизму». Но после долгого топтания у шедевра Леонарда да Винчи меня начинает пожирать смертельная тоска и страсть как хочется увидать именно инсталляции современников. Ну, может, еще «Черный квадрат» (одну из поздних версий, выставленную в музее Помпиду). Я же знаю, что по возвращении няня моей Даши спросит: «И что этот «Черный квадрат»? Я такое тоже нарисую». А я отвечу: «Черный квадрат» — это икона супрематизма. Дело в том, что до Малевича живопись была либо светской, либо религиозной, и только он впервые доказал...» Но только это уже никому неинтересно. Хотя если честно, может и вправду Малевич просто заполнял пустые места к выставке, поскольку огромный зал надо было чем–то закрыть. Эта интерпретация основана на письме одного из организаторов выставки Малевичу: «Надо писать сейчас много. Помещение очень велико, и если мы, 10 человек, напишем картин 25, то это будет только–только...» Квадрат черный, красный, белый...
На пятом этаже Центра Помпиду проходят интерактивные уроки для парижских школьников. Я бы тоже хотела, чтобы моя Даша делала репродукции с картин Миро набором разноцветных фломастеров...
На четвертый уровень детей не пускают. Там оно и есть — современное искусство в виде цикла фоторабот «Пьяная мама» (суть полностью отражена в названии) и видеоролика, где обнаженная девушка на фоне прибоя крутит обруч из колючей проволоки. Женщины арабского мира протестуют против своей доли шокирующими инсталляциями на темы жизни в бурке. Жертвы пластической хирургии кричат о страшной боли во имя красоты, кто–то плачет об одиночестве, о жестокости мира и ненависти к себе самому. Современное искусство — субстанция странная, в ней чувствуется определенный хаос. Но и общая тенденция читается — художник XXI века в основном выступает в роли разоблачителя пороков современности. Кому–то не мил фаст–фуд, кто–то против войны. Поймите правильно смысл: «Не — я за!.. А — я против!» Вот главный принцип современного искусства.
От такого напора агрессии у меня болит голова и остается такое послевкусие... Будто вместо «Шабли» выпила стакан нефти.
Современные ученые считают, что у нефти биогенная природа возникновения. А вот в XVI веке поговаривали, что наша нефть произошла из космической... Я смотрю на этот «Европейский дом культуры», или «Помпидолиум», как его называют, и думаю, что не зря он так похож на нефтеперерабатывающий комбинат. Там внутри полно художественного сырья. Что–то со временем упадет в отходы, другое останется. Что–то уже во мне осело и превращает мое сознание в энергию, на которой я еще некоторое время продержусь. И, возможно, мне тоже посчастливится стать для кого–то нефтью. Далась она мне... эта нефть.
Но бурая Сена со мной согласна. Так и говорит: «Надо жить, чтобы жечь!» И видится мне, как на макушке Эйфелевой башни уже вспыхивает пламя.
И в этом весь Париж.
Частично в этом.
