При словосочетании «детский театр» многие, увы, вспоминают о халтурных гастролях престарелых Иванов Царевичей и нетрезвых Зайчиков по сельским клубам и лагерям отдыха. Не секрет, что театр для детей, равно как музыка, литература, кино и др., многими творцами воспринимались как заповедник халтуры, где можно по–легкому заработать. Как что–то вторичное по отношению к «взрослому» искусству. Стереотипы преодолевать не так–то легко... Но если сегодняшние дети не научатся быть зрителями, не опустеет ли завтра и зал «взрослого» театра? И вообще, что им, сегодняшним детям, нужно показывать со сцены? Наш театр юного зрителя, любимый поколениями белорусов, вскоре закрывается на реконструкцию... Но мы еще успели встретиться в его стенах. Мы — это поэтесса, главный редактор журнала «Маладосць» Раиса Боровикова, заведующая литературно-драматургической частью ТЮЗа Жанна Лашкевич и я, писатель-обозреватель Людмила Рублевская.
Людмила Рублевская: Вам не кажется, что сегодня стираются границы между искусством для взрослых и для детей? В мире взрослых, затурканных суровой жизнью, все чаще встречается эскапизм — бегство от реальности. Они впадают в инфантилизм, читают и смотрят фэнтези, играют в ролевые игры. Солидные люди, ученые, менеджеры, учителя по ночам пишут фанфики о Гарри Поттере или о пиратах Карибского моря... А дети читают о кровавых мистических обрядах или о том, как соблазнить соседку...
Жанна Лашкевич: Происходит то, что всегда. Книги о приключениях барона Мюнхгаузена, Робинзона Крузо и Гулливера — все это была литература для взрослых. Вы можете однозначно сказать, для кого Толкиен или мой любимый Клайв Льюис писали свои книги? Льюис утверждал, что для себя и узкого круга друзей.
Раиса Боровикова: Если раньше из «взрослого» сборника редактор выбрасывал какие–то стихи, о природе например, то поэт мог быстренько из них составить сборник для детей и издать. Сегодня, на мой взгляд, иная ситуация. Детские книги пишутся именно для себя, для своих детей. Вспомнить Алену Масло или того же Алеся Бадака, Петра Васюченка... И Людмила Рублевская, и я — не исключение. Пришел момент, когда я устала от поэзии. И что? Вначале появились рассказы–фэнтези, потом — сказки. Для кого я их писала? Я подарила «Казкi астранаўта» маленькой соседке по даче. Через неделю спрашиваю: прочитала ли? А она кричит через забор: «Папа уже прочитал!»
Л.Р.: Среди спектаклей, благодаря которым театр Станиславского стал великим Художественным театром, была «Синяя птица» Метерлинка, на которую с удовольствием ходили взрослые.
Ж.Л.: В 1931 году, когда в Минске основали Белорусский республиканский театр юного зрителя, в нем ставили тогдашнюю «злободневную пьесу». О том, как дети помогали взрослым выполнять промфинплан, как ловили шпионов–диверсантов. Но первый настоящий успех нашего театра юного зрителя был связан со «Сказкой о царе Салтане». Когда она появилась в репертуаре, пионеры перестали передразнивать артистов и удирать со спектаклей. Они стали сопереживать. Хотя что, с точки зрения советской морали, там сопереживать? Все персонажи классово враждебные. И вдруг — такой успех. Сказка незаменима! Она дает архетипы поведения, в ней «проигрываются» сложности взрослой жизни. Когда классические сказки изменяют, они теряют свою роль.
Л.Р.: Тебе не кажется, что сегодня — эра новой сказки, как говорят многие?
Ж.Л.: Думаю, режиссеры это чувствуют подсознательно. Например, у нас поставлен спектакль по пьесе Сергея Ковалева «Пацалунак ночы». Это — о новом времени. О новых отношениях между жизнью и смертью.
Л.Р.: Как это может быть? Смерть–то не изменилась...
Ж.Л.: Просто в пьесе Ковалева, где главный герой на глазах у зрителей учится бороться за себя и свое здоровье, прозвучало, что смерть — это не зло. Она содействует тому, чтобы жизненный круговорот не останавливался.
Л.Р.: Чрезвычайно «новая» мысль! Средневековый театр весь завязан на ней.
Ж.Л.: Просто это рассказано новой лексикой. Театр постепенно избавляется от социальщины, от требований «острой пьесы любой ценой», от штампов.
Л.Р.: Типа как спасли мальчика–наркомана?
Ж.Л.: Примерно. Потому что режиссер не хочет ставить о наркомане, он хочет ставить о маленьком лорде Фаунтлерое. Или о том, что смерть ни в чем не виновата. И он прав.
Л.Р.: Мне кажется, что эсхатология все же для детей тяжеловата.
Р.Б.: И я согласна. Все же человек приходит в этот мир ради жизни. И вдруг начать объяснять детям, что смерть — не так и плохо? Я, извините, смотрю на это иначе. Нужно учить детей жить. Конечно, каждому времени нужна своя сказка. Но нельзя забывать и о месте, где сказка рождается... Вот мы называем имена Перро, Гофмана, Свифта, Льюиса... Но не называем белорусских авторов. Почему мы не хотим гордиться собой, как делают во всем мире? Какой национальный миф предлагаем детям? Когда моей дочери было 4 годика, она видела на новогодней елке в Доме литератора спектакль. Главный герой — мужик–белорус. В лаптях, в лохмотьях, грязный... Над ним издевается пан, черт... А потом, когда мужик, всеми побитый, возвращается домой, его встречает жена, которая тоже бьет его. И когда мы возвращались домой, дочка очень серьезно спросила: «Мама, а наша баба Нина деда Андрея бьет?» Какое же будет уважение у нас к себе, если мы не умеем его воспитать в детях? Мы слишком долго изображали белоруса в лаптях. А ребенок должен иметь перед собой образец национального героя. Герой должен побеждать, в том числе и свою слабость. Почему Гарри Поттером все увлеклись? Потому что там маленький человек возвышается магией, чародейством.
Ж.Л.: А почему, вы думаете, мы взяли в репертуар сказку, написанную еще в 1958 году Артуром Вольским и Петрусем Макалем, чтобы сделать современный мюзикл? Потому что белорусских драматургов, пишущих для детей, очень мало. Не наработан репертуар. И нет заказа.
Р.Б.: Все же раньше писатель был более защищен. Что с того, если он напишет 5, 10 замечательных пьес, которые заинтересуют режиссера только через триста лет? Может быть, вернуться к идее заявки? Когда писатель предлагает театру сюжет, а ему заказывают пьесу?
Л.Р.: Еще лучше, чтобы театр сам отслеживал литературные события.
Ж.Л.: Я с вами абсолютно согласна. Но уследить за всем невозможно. Вот Раиса Боровикова подарила книжку «Казкi астранаўта» — мы ее чуть кофе не залили, залпом читая. И решили, что надо по ней пьесу писать.
Р.Б.: В начале 90–х одна из центральных российских газет проводила опрос среди известных людей: что нужно читать, чтобы противостоять бульварной литературе? И многие отвечали: Библию и сказки.
Ж.Л.: После того как дети смотрят что–то на сцене, они идут перечитывать «Тараса на Парнасе», «Маленькие трагедии» Пушкина или «Щелкунчика» Гофмана.
Р.Б.: Да, театр — огромная сила, популяризующая литературу. К сожалению, в библиотеках дети в основном берут то, что изучается по школьной программе.
Л.Р.: Просто раньше была большая прослойка читающих людей, от которых зависела дальнейшая судьба книги, — учителей, библиотекарей, воспитателей... Сегодня интеллигенция, которая стоит между читателем и книгой, сама не читает, она занята другими проблемами, в первую очередь материальными, ее работа сделалась малооплачиваемой, непрестижной.
Р.Б.: Мы с молодой поэтессой Викой Тренас недавно ездили в командировку в Тимковичи, в родные места Кузьмы Чорного. Там в школе учительница делает с детьми инсценировки по произведениям белорусских писателей. И совсем другое восприятие текстов у учеников — живое, заинтересованное.
Ж.Л.: В 30-е годы, когда начинался наш ТЮЗ, да и в 50-е артисты тоже вели театральные кружки. Их обязывал к этому режиссер, чтобы они знали жизнь тех, для кого играют на сцене. Сегодня эта традиция ушла, потому что кружки не очень нужны школам. А ведь дети, которые приобщились к самодеятельному театру, — особая публика. Для них встреча с театром — не культпоход для галочки.
Л.Р.: О, культпоход в театр! За этим словосочетанием у нас у всех определенные ассоциации...
Ж.Л.: И культпоход можно превратить в полноценное посещение театра. Вот только поведение педагогов иногда не по–доброму... удивляет.
Р.Б.: А вы понаблюдайте в метро, на улицах... У наших людей очень напряженные лица. На них мало эмоций. И дети такие же. А во время каких–то карнавалов, театрализованных действий люди меняются. Я давно предлагаю коллегам устраивать в Минске фестиваль детской сказки. С шествием оловянных солдатиков, с Бабой–Ягой в золотой ступе...
Ж.Л.: Вот только найдет ли это понимание? Как–то менеджер «Коммунарки» отказала нам в просьбе разместить фото и названия наших спектаклей на фантиках и коробках, коротко сказав: «А зачем нам это надо?» Мы давно (и пока напрасно) мечтаем проводить фестиваль детских спектаклей на Рождество. Фестиваль для театра — очень большой стимул, в том числе и для драматургов.
Л.Р.: Сегодня представление о жизни и смерти дети получают не из театра, не из книг, а из компьютерных игр. И компьютерные игры развиваются. Это не что–то примитивное, как раньше. В них играют уже не потому, что там можно стрелять. Там есть сюжеты, для которых берутся самые яркие архетипы, используются приемы классической литературы. И когда дети приходят в театр или кино, их чувства уже трудно затронуть, потому что в компьютере все было ярче и переживательнее.
Ж.Л.: Все же детский театр должен быть семейным. Каждое воскресенье к нам на один и тот же спектакль о цыпленке приходила девочка с отцом. Идея этого спектакля в том, что у каждого ребенка должны быть отец и мать, что они за ребенка отвечают, а он отвечает за них. В конце концов артист, который исполнял роль Волка, не выдержал, после очередного спектакля быстро разгримировался и подошел к необыкновенным зрителям. Оказалось, что постоянный зритель — «воскресный» отец. Он ушел из семьи, дочь ему дают только на воскресенье, и она водит его на этот спектакль. «Вот не знаю, может, назад вернуться?» — задумчиво завершил свой рассказ зритель. Последние полгода в зале его не видно, может, действительно в семью вернулся.
Р.Б.: Вот вам конкретное влияние! Я считаю, театр юного зрителя сегодня должен быть самым главным театром.
Ж.Л.: Согласна. У нас даже взрослые ведут себя по–другому, более свободно. Конечно, от театра хотят украшения жизни, праздника. Но я не видела столько плачущих людей в залах других театров, и при этом наш театр не морализирует, а защищает семейные ценности.
