Олимпиада, как мне кажется, как раз то место, где побеждает безумство храбрых
Признаюсь сразу: к числу заядлых спортивных болельщиков себя не отношу. Голы, очки, секунды для меня зачастую темный лес темной осенью; в разных там лигах, континентальных и прочих, путаюсь, как в трех соснах; в хитросплетениях переходов игроков из клуба в клуб не разбираюсь. Знаю разве что «Челси», да и то потому, что владеет и рулит им Роман Абрамович.
Но и меня, считающего спорт высоких достижений, соревнования самого высокого уровня, в том числе и Олимпиады, состязанием не столько спортсменов, за которыми к тому же стоит вся мощь их государств, сколько фармакологов и медиков (а поэтому куда с большим уважением и признательностью отношусь к спортсменам-параолимпийцам, которые, выходя на старты, превозмогают в первую очередь себя и всем нам, здоровым и благополучным, демонстрируют настоящую силу духа и воли), иной раз пробивает. Начинаю болеть. Не за команды и страны, а за имена. За тех, как правило, у которых ничего не получается, которые к победам и медалям идут с упорством обреченных.
За это, кстати, чуть не поплатился собственным физическим здоровьем. Это когда во время не помню какой уж Олимпиады в компании друзей болел не за титулованную и горячо любимую хоккейную сборную СССР, а за противостоящих ей американцев. И все потому, что перед началом встречи комментатор обмолвился, что состоит она, по большому счету, чуть ли не из студентов-спортсменов, которых страна призвала под олимпийский флаг. Мне их стало жалко. Студенты выиграли. Я имел неосторожность закричать «Ура!» и… еле унес ноги из комнаты под дикие вопли разъяренных друзей.
А еще я помню, как сам дико вопил от радости, когда на одной Олимпиаде наш Владимир Копать щелкнул шайбой по шлему ихнего Томми Сало (видите, даже фамилии помню), и вся Швеция погрузилась в траур. И хоккеистов наших тогда сильно зауважал, потому что вышли они на битву со шведами, как на последний бой, как люди, которым терять нечего, которым нужна одна победа. Одна на всех и на страну.
«Безумству храбрых поем мы славу», — написал когда-то ныне уже малоизвестный пролетарский писатель. Так вот, мне почему-то кажется, что сюрпризы, которые преподносит зрителям каждая Олимпиада, когда явный фаворит остается за бортом, а на пьедестал восходит этакая «темная лошадка», — это и есть безумство храбрых. Которые ставят на кон все и получают все. Как китайский тяжеловес, вырвавший «золото» на Олимпиаде с третьей попытки, — имя его не помню, но вот выражение его лица перед последним решающим рывком до сих пор в памяти. Как тот самый Евгений Плющенко, которого многие называли безумцем в прямом смысле этого слова. Может, оно и так, да ведь доказал человек злопыхателям, что талант не пропьешь, не профукаешь в вихре светской жизни и непростых любовно-семейных разборок. Как Сергей Новиков, который сам удивился своей победе.
В этом же списке, на совершенно особом месте — Даша Домрачева. Не знаю, честно говоря, какова она в реальной жизни, но мне она кажется хрупкой, беззащитной и какой-то… мило-бестолковой. Стреляет по чужим мишеням, занимает чужие места на пьедестале, забывает о поправках на ветер, чем, наверное, повергает в ступор или даже ярость наставников, и чисто по-женски, невинно-лукаво, оправдывается. И бежит свою «пятнашку» на Олимпиаде. И так бежит, и так тяжело ей даются эти последние метры, что все мы (и даже я), прильнувшие к телевизорам, усилием своих мыслей подталкиваем ее к победному финишу. Подтолкнули, выдохнули и уже с нежностью и жалостью глядим, как мелко-мелко, в такт сорванному дыханию, дрожит звездочка-сережка в нежном девичьем ушке…
Ну что лично мне, казалось бы, до Даши, других наших спортсменов, которые нынче там, в далекой Канаде? Казалось бы, ничего — у них своя жизнь, у меня своя. Но почему тогда стало заметно светлее в глазах и легче на душе, когда мы взяли свои первые олимпийские медали?
