Кто вернулся?

Жизнь после инсульта

Хотя инсульт идет рука об руку с такими грозными недугами, как ишемическая болезнь сердца и инфаркт миокарда, водораздел «до и после» он проводит особенно четко. С громовым ударом сравнивал инсульт Александр Дюма–отец: «Он поражает нас, но не уничтожает, однако после него все кончено. Это еще вы и уже не вы...» Минуло полтора столетия, но нарушение мозгового кровообращения по–прежнему ассоциируется с мучительным угасанием в кресле–каталке. Хуже того, в ходе недавнего исследования российских медиков 86 (!) процентов респондентов заявили, что сама мысль о мозговой катастрофе так ужасна, что они предпочли бы смерть. Мол, разве это жизнь — после инсульта?

«Инсульт можно сравнить с войной, потому что и там, и там критерий один — кто вернулся? Кто–то возвращается легко «раненным», кто–то тяжело, кто–то очень тяжело, но главное — все–таки возвращается. Именно из этого и надо исходить», — не разделяет всеобщего пессимизма Игорь Чапко, кандидат медицинских наук заведующий лабораторией реабилитации при неврологических заболеваниях НИИ медико–социальной экспертизы и реабилитации, расположенного на базе одной из ведущих клиник Беларуси — Республиканской клинической больницы «Аксаковщина». Здесь с успехом прошли курс восстановления не сотни — тысячи больных. Военная терминология в устах Игоря Яковлевича не случайна: инсульт — безжалостный противник. По статистике, в течение месяца после первой атаки умирает каждый третий пострадавший, в течение года — каждый второй, у 60 процентов выживших последствия настолько серьезны, что могут надолго приковать к постели. Да, со времен Александра Дюма изобретена масса лекарств, помогающих в борьбе с инсультом, но это только полдела. Понадобятся самые настоящие бойцовские качества, чтобы не просто выкарабкаться, а одержать победу над болезнью. Истории известны случаи, когда после инсульта ученые защищали кандидатские и докторские диссертации, мозговая катастрофа не поставила крест на политической карьере Черчилля и Эйзенхауэра. А Шарон Стоун! Кто, глядя на нее, скажет, что эта цветущая дама пару лет назад перенесла тяжелый удар?

Жизнь после инсульта продолжается. Сегодня доказывать это, по словам Игоря Чапко, медики начинают, когда больной еще находится в реанимации или даже в коме. Он может ничего не понимать, не ощущать, а его уже начинают определенным образом укладывать, переворачивать, следить за правильным положением рук и ног. Следующие две недели комплекс процедур расширяется: в него включают и упражнения на гибкость, и дыхательную гимнастику, при необходимости привлекают логопеда. Еще через пару недель наиболее тяжелых больных, требующих чуть ли ежеминутного наблюдения со стороны опытных специалистов, переводят в клиническую больницу ранней медицинской реабилитации или в реабилитационные центры, которые есть в каждой области Беларуси. В среднем за 28 дней целая команда физиотерапевтов, кинезотерапевтов, логопедов, психологов должна научить человека всему заново. В чем–то это очень напоминает «университеты» растущего малыша — повороты в постели с боку на бок, ходьба на ходунках, с опорой на стул и так далее. Или обучение новобранца в учебке: тяни носок, первая фаза шага, вторая... Для человека, у которого болезнь отключила целые двигательные центры, труд титанический, хотя иной раз при выписке родственники высказывают недовольство: мол, он же все равно ходит как–то не так! Между тем даже пластичному мозгу ребенка нужно 6 — 7 лет, чтобы сформировать навыки и основные стереотипы движения. Разве же можно «торопить» мозг, в котором погибли колонии нервных клеток?

По какому именно сценарию пойдет жизнь после инсульта, в первую очередь решает сам человек, убежден профессор Сергей Игумнов, заведующий лабораторией психологических проблем реабилитации НИИ медико–социальной экспертизы и реабилитации. От 25 до 60 процентов больных страдают после нарушения мозгового кровообращения депрессией, вслед за вольтеровским Пессимистом полагая, что «все к худшему в этом худшем из миров», не видя смысла ни в настоящем, ни в будущем. «У меня словно блок питания отключился», — признался Сергею Александровичу один из его пациентов. А ведь это само по себе сводит на нет все усилия врачей, приводит к той скованности и заторможенности, на которые так часто жалуются «инсультники». Наш страх, наш ужас перед инсультом болезни только на руку. Какие бы действенные методики ни шли в дело, очень трудно помочь человеку, который упорно отказывается признать, что болен, или которому абсолютно все равно, чем его лечат и для чего. Сложно ждать прогресса у того, кого разъедают изнутри тревога, вина или стыд за свою нынешнюю немощность, кто беспрерывно конфликтует по мелочам с родственниками. Инсульт порой действительно заостряет черты характера до гротескной формы: бережливость превращается в скаредность, раздражительность — в злобность, это близкие тоже должны учитывать, а значит, терпеть и еще раз терпеть. Но лучше всего обратиться за помощью к психологу, он в процессе реабилитации — одно из главных действующих лиц. Потому что инсульт — это не только мозговая катастрофа, но и душевная рана, которая без помощи специалиста будет затягиваться так же долго и болезненно, как и рана физическая. Парадоксально, но есть, по единодушному мнению Игоря Чапко и Сергея Игумнова, в инсульте один не самый плохой момент. Ведь полжизни человек живет, не задумываясь о будущем, — покуривая, выпивая, перекусывая чем придется, засоряя голову ненужной информацией. Мозговая катастрофа заставляет пересмотреть свои взгляды. Сначала ты сокрушаешься: Господи, за что? Затем задумываешься, потом отстраиваешь заново свою жизнь. И очень может быть, что ее вторая половина окажется важнее первой.