Николай Петрович Гудень значительную часть своей жизни отдал службе в органах госбезопасности. Работал на оперативной и партийной работе, а с 1975-го до выхода на заслуженный отдых в 1990 году возглавлял УКГБ по Гомельской области. Генерал-майор в отставке. Накануне 20-летия чернобыльской катастрофы он решил поделиться с «Р» своими воспоминаниями о событиях памятного 1986-го...
…26 апреля по каналу правительственной связи (ВЧ) мне на квартиру позвонил дежурный управления КГБ по Гомельской области. Доклад был лаконичным: в 4 часа утра поступило сообщение от начальника Киевского управления КГБ генерала Леонида Быхова о том, что на Чернобыльской атомной станции произошел взрыв. По его словам, из Киева в Припять выехала оперативная группа для установления деталей случившегося. Украинский коллега действовал в соответствии с существовавшими инструкциями — при возникновении крупного ЧП на обслуживаемой территории обязательно информировать соседей. Поскольку с Быховым у меня были не только хорошие деловые, но и дружеские личные взаимоотношения, решил тут же позвонить ему, не дожидаясь новой информации из Украины. Он подтвердил уже сказанное. И попросил пока никому о нашем разговоре не докладывать. Но чувство надвигающейся невидимой опасности во мне все же взяло верх. Я прекрасно сознавал, что атомная станция находится недалеко от территории Гомельщины. Кто знает, чем может обернуться потеря времени для мирно спавших жителей Наровли, Хойников, Гомеля, всей нашей республики при взрыве реактора?! Быстро собравшись, прибыл в управление и попытался связаться с тогдашним председателем Комитета государственной безопасности БССР генерал-лейтенантом Вениамином Балуевым. Не удалось: дежурный комитета проинформировал, что генерал до 11 часов будет вне связи. О содержании предполагаемого разговора с Балуевым, помня уговор с украинским коллегой, дежурному говорить не стал. Первого секретаря Гомельского обкома партии Камая дома тоже не оказалось. Домашние по телефону мне ответили, что он находится на даче (был выходной день). Тогда я решил сам разыскать Алексея Степановича, поручив дежурному по УКГБ найти и соединить со мной начальника управления внутренних дел генерала Сазанкова, а к моему возвращению собрать оперативную группу (в управлении они создавались на праздничные и выходные дни). Но и на даче Камая не нашел. Другие руководители обкома, которых я здесь встретил, сообщили, что он выехал в Гомель. Вскоре в дачный поселок приехал начальник УВД, и мы вместе с ним поехали в управление КГБ. Там я сообщил Сазанкову о звонке из Киева. Начали советоваться, что предпринимать дальше. В итоге решили направить к Чернобыльской станции нашу оперативную группу. Имеющуюся информацию вскоре уточнил звонок в Киев. Украинские коллеги сообщили: на четвертом энергоблоке станции произошел взрыв, бушует сильный пожар, есть пострадавшие. По их словам, из Москвы в Припять выехали специалисты-атомщики, химики, работники КГБ и МВД СССР. Чуть позже дала о себе знать и наша опергруппа. Содержание сообщения было таким: из чрева четвертого блока АЭС валит желтый дым, над ним беспрерывно кружат вертолеты, сбрасывая в образовавшуюся брешь бетонные блоки. По свидетельствам местных жителей, ночью они слышали глухой взрыв, а когда рассвело, с неба падали белые, похожие на снежинки хлопья. Люди были в растерянности, кто мог, срочно уезжал подальше от злополучного места. Обо всем этом мы с Сазанковым тут же доложили своим министрам. Несколько последующих дней официальные СМИ о катастрофе молчали, многие граждане республики узнавали о случившемся из передач западных радиостанций. Повышение уровня радиоактивности первой отметила Швеция, ветер гнал чернобыльские облака в сторону Москвы. Для многих было неожиданным, когда сильный солнцепек, который сопровождал уходящий апрель, вдруг сменился сильным вихрем, завершившимся проливным дождем. Жители Гомельщины небесной влаге были рады. Желтые разводы по краям высыхающих луж «списывали» на прибитую дождем пыльцу распускающихся деревьев. Откуда было знать, что дождевые капли принесли в Гомельскую, Могилевскую, Брянскую, Смоленскую и другие области Беларуси и России серьезную опасность.
На следующий день Алексей Степанович Камай пригласил меня поехать в те районы, где прошли дожди. В Ветке нам сообщили: дозиметры в отдельных местах буквально зашкаливают. Надо было срочно принимать меры по спасению жителей деревень, которых накрыло радиоактивное облако. Но как спасать — ни в области, ни в республике, по большому счету, не знали, хотя подразделения гражданской обороны постоянно готовились к отражению угрозы и защите населения от атомного нападения.
В области был создан штаб по ликвидации последствий катастрофы во главе с ныне покойным бывшим председателем облисполкома Александром Граховским. Уже в первые часы после создания штаба начала работать группа оперативного руководства, в которую входил и я. Первым шагом стало отселение беременных женщин и матерей с несовершеннолетними детьми из 10-километровой зоны от атомной станции. Размещали их в санаториях и пионерских лагерях, которые были подготовлены для проживания. Затем за 10-километровую черту – к родственникам, знакомым — начали вывозить остальных жителей. Пришлось кого-то селить и в школах, где уже практически закончились занятия. Здесь разворачивали свою деятельность предприятия торговли и общепита. А на отселенных территориях уже появились любители дармового. В противодействии мародерам, охране имущества граждан и учреждений на этих территориях активно участвовали работники милиции и Комитета госбезопасности.
Многие семьи срывались с насиженных мест и выезжали за пределы области и даже республики. Начался кадровый хаос на некоторых предприятиях. Все это подогревалось муссирующимися слухами о новых радиоактивных выбросах на атомной станции и приближающемся повторном взрыве энергоблока. Чтобы как-то разрядить обстановку, решили провести торжественное празднование 1 Мая. В Хойниках по случаю праздника даже организовали футбольный матч между командами хозяев стадиона и гостей из соседнего Брагина. Во всех райцентрах области школьников от четвертого до выпускных классов вывели на демонстрацию, за что впоследствии власти подвергались жесткой критике. Особенно на волне так называемой демократизации, возникшей после катастрофы. По решению Москвы и Минска вскоре началась масштабная многотрудная работа по отселению жителей из 30-километровой зоны. Усиленно велось строительство домов для переселенцев в Витебской, Гродненской, Брестской областях. Строили поселки и на Гомельщине, в том числе и в районах, откуда впоследствии пришлось переселять людей заново. Никто не мог ясно ответить на вопрос, как поведут себя стоящие рядом с разрушенным взрывом три действующих реактора Чернобыльской АЭС, сохранялась угроза нового теплового выброса радиации на четвертом. Алексей Камай 3 мая провел заседание штаба в Хойниках и уехал с докладом в Минск. 4 мая в 6 утра, собрав нас в обкоме, он предложил рассмотреть варианты масштабного отселения, включающего жителей Гомеля, Мозыря, Жлобина и других крупных городов. Коллегиально приняли решение к худшему готовиться сейчас, но с отселением пока повременить. На станции Калинковичи было накоплено около 2 тысяч вагонов, распределили план задействования имеющегося в области автотранспорта, в него были включены и речные суда. Создали группы для возможной охраны остающихся на загрязненной территории предприятий. 30-километровую зону отселения взяла под охрану 2 мая дивизия МВД имени Дзержинского.
Наверное, нужно благодарить Всевышнего, но обстановка в Чернобыле понемногу стабилизировалась. Конек зарубежных идеологов и внутренних оппозиционеров действующей власти: почему так долго скрывалась правда о случившемся на АЭС? Да, информацию, связанную с атомной энергетикой, всячески охраняли, в том числе и контрразведчики КГБ: ведь мир стоял на пороге ядерного конфликта. К слову, Япония и сегодня держит в секрете сведения о последствиях американских бомбардировок Хиросимы и Нагасаки. Чего скрывать, в те первые послеаварийные годы вся информация о последствиях катастрофы очень интересовала зарубежные спецслужбы, особенно американские. Один из каналов утечки информации на территории области – иностранцы, работавшие на строительстве светлогорского «Химволокна» и жлобинского БМЗ, граждане ФРГ, Италии, Австрии. Они имели приборы контроля продуктов питания и гамма-фона, получали дополнительные сведения о катастрофе от наших граждан. В связи с этим властям было строго предписано свести к минимуму внешнее распространение информации о катастрофе. На этой «теме» в регионе работали оперативники из КГБ СССР и Беларуси. В одно время даже ввели условное кодирование писем и деловых бумаг, которые содержали сведения об аварии, переселении и т.д. Вскоре немцы из Светлогорска уехали. И вдруг спохватились – обнаружили недостаток плат, которыми комплектовался подвижной транспорт на строительстве. С помощью наших оперативников нагнали немецких рабочих в Бресте и изъяли похищенное. «Химволокно» иностранцы достраивали уже позже, правда, наше вмешательство опять помогло заставить строителей устранить имеющиеся недоделки.
Работники службы госбезопасности, выполняя свои обязанности, постоянно оказывали помощь населению и хозяйственным органам, ученым в минимизации постчернобыльских последствий. Чего греха таить: были допущены и серьезные ошибки. Так, отдельные «ученые» от сельскохозяйственной науки даже выдвинули теорию, что если к «чистому» по показателю загрязнения радионуклидами мясу добавить 10 процентов с превышением допустимых норм, получится нормальная колбаса. Такой бездумный подход иногда приводил к тому, что вагоны-холодильники с тушами брагинских, хойникских и наровлянских буренок со временем возвращались к нам из Казахстана и утилизировались. Все это было, и от правды никуда не деться. Но, видимо, для того и преподносит нам жизнь уроки, пусть даже такие жестокие, как чернобыльская катастрофа, чтобы не повторять ошибок и делать из этих уроков поучительные выводы. Во имя будущего.
