«Через 2 года закончится срок моей опеки над внуком Максимом. Мальчик сможет жить самостоятельно: в двухкомнатной государственной квартире, где проживает его отец, прописаны мать и старший сводный брат. Но это теория. На практике все не так просто. В одной комнате обитает отец Максима. Другая пустует уже много лет. Но и она «несвободна»: там стоят вещи и мебель матери мальчика. Сама же она давно живет у своего теперешнего гражданского мужа. Долгие годы не появляется в доме и ее старший сын. Какое–то время у нас была надежда, что женщина подарит свою часть жилплощади Максиму. Увы. Хотя можно ли было ожидать чего–то другого от той, которая бросила своего сына 13 лет назад, лишена на него родительских прав, никогда не искала общения с ним, не интересовалась его судьбой...
Отец Максима подал иск в суд, чтобы выписать бывшую жену. Районный суд его удовлетворил. Областная судебная инстанция, признав, что женщина не проживает по указанному адресу, решение все же отменила. Мотивация: нынешний брак матери мальчика не зарегистрирован, а значит, и права пользования жильем сожителя у нее нет. То, что за квартиру ни она, ни ее старший сын не платят годами, тоже в расчет не принимается.
Пишу в газету не для того, чтобы оспорить решение суда. Хуже таким сиротам все равно не будет, чем было и есть, потому что они лишены главного — родительской любви и заботы. Мне 74 года, мы живем с Максимом в моей однокомнатной квартире. Он и после совершеннолетия всегда найдет здесь приют. Но почему эти дети должны ютиться, приспосабливаться, искать выход? Почему должны отвоевывать место в квартире, на которую имеют право, у горе–родителей, которые вообще таких прав не должны иметь либо потому, что не платят за нее, либо потому, что там не живут? Почему, в конце концов, жилищные права женщины, бросившей своего ребенка на государство, защищены куда более основательно, чем права обездоленного? Ответов на эти вопросы мне никто не дал...
Александра Ильинична Мартиновская, Брестская область».
Вместо комментария
В нашей стране жилищные права детей–сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, защищены не одним законом. В их числе не только основополагающий Жилищный кодекс, но и Указы Президента № 565 «О некоторых мерах по регулированию жилищных отношений» и № 378 «О некоторых вопросах обеспечения прав детей–сирот и детей, оставшихся без попечения родителей», постановление Совета Министров 1728, утвердившее положение о порядке закрепления жилых помещений за детьми-сиротами и оставшимися без попечения родителей.
Но что есть закон? Юридически выверенный набор правил и норм поведения, который определяет отношения между обычными людьми в ситуациях, возникающих в самой обычной жизни. То есть предпосылкой принятия закона (или какой–то его части) является конкретная житейская ситуация. Документ нужен, чтобы разрулить ее по справедливости: не только с юридической точки зрения, но и с человеческой. То решение, которое было принято по иску отца Максима, с позиции действующего законодательства верное. Мать мальчика прописана в доме, другого жилья у нее нет. А тот факт, что она много лет кряду вьет семейное гнездо на жилплощади сожителя, юридического обоснования не имеет. Выписать ее из квартиры бывшего мужа — значит выписать в никуда. Негуманно. В то же время право на угол в отчем доме у Максима тоже никто не отнимал. Иди и живи. Однако в данном случае права и возможности ребенка кардинально расходятся. Как в прямом смысле освободить пространство для жизни — от мебели, которую мать при переезде оставила, словно застолбила место? А как жить с постоянной оглядкой, что однажды в дом могут вернуться те, кто формально имеет на него все права? Это эмоции, их к закону не пришьешь. Но вызваны они конкретной житейской ситуацией. Для которой набора правил и норм, чтобы не только юридически все было справедливо, но и по–человечески, не предусмотрено. Значит, закон несовершенен.
К такому выводу пришла и Генеральная прокуратура после масштабной проверки соблюдения жилищных прав детей–сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Чего только не выявили сотрудники прокуратуры! Кроме прямого нарушения законодательства (когда сиротам необоснованно отказывали в постановке на очередь на улучшение жилищных условий или, например, закрепляли за ними родительское жилье, на которое и смотреть–то было больно), стала очевидна некоторая несогласованность, противоречивость правовых актов, призванных защищать права обездоленного ребенка. Коллегия Генпрокуратуры по итогам проверки состоялась в конце апреля. Начальник отдела по делам несовершеннолетних и молодежи Дарья Лебедева тогда заявила: «У нас есть намерение ознакомить Главу государства со сложившимся положением дел и внести в Совет Министров предложения по корректировке законодательства». Письмо Александры Ильиничны Мартиновской пришлось как нельзя более кстати, чтобы узнать, начало ли что–то меняться.
— Информацию по итогам коллегии мы направили в Администрацию Президента и Совет Министров с предложениями о внесении изменений в Указы № 565 и № 378 и постановление Совмина. В частности, более четко должны быть сформулированы вопросы закрепления жилья и обеспечения его сохранности. Чтобы не было такого, что за ребенком закреплен дом, но от него целым осталось только название, — с готовностью ответила на вопросы старший прокурор отдела по делам несовершеннолетних и молодежи Генеральной прокуратуры Анжелика Курчак. — Национальный центр законодательства и правовых исследований по поручению Администрации Президента провел исследование законодательства и тоже нашел разногласия. Сейчас подготовлен проект указа о внесении изменений в Указ № 565, он направлен на рассмотрение в Администрацию Президента. Что изменится? Дети будут ставиться на учет с даты приобретения статуса сироты, даже те, у кого есть «родительская квартира», но при этом на проживающих там не хватает положенных метров. Кроме того, предлагается внедрить систему сохранения очередности. Если ребенок, скажем, из Ганцевичского района переедет в Минск, очередь его «переедет» вместе с ним: сохранится не номер очередности, но дата постановки на учет нуждающихся в жилье. Если изменения будут внесены, а выстроенная система — работать, не придется, как предполагалось, увеличивать срок пользования льготой на получение социального жилья (сейчас сирота может воспользоваться жилищными льготами, пока ему не исполнится 23 года).
Максим уже поставлен на очередь и, вполне вероятно, получит свое социальное жилье. Но лучшее ли это решение? Для Максима? Даже для страны? Сейчас среди тех, кому социальное жилье положено, — 16 тысяч несовершеннолетних сирот и более 5 тысяч тех, кому уже есть 18. А значит, и крышу над головой им надо предоставить в самое ближайшее время. Однако за прошлый год справили новоселье только около 1 тысячи брошенных родителями детей. Потому что строительство социального жилья — задача хоть и необходимая, но очень дорогостоящая.
Если лишение родительских прав — крайняя мера воспитания нерадивых мамаш и папаш, то и предоставление социального жилья, на мой взгляд, должно быть крайней мерой в защите жилищных прав детей–сирот. Когда результата не принесли все остальные пути решения проблемы. У Максима есть родительский дом. И состояние у него вполне надлежащее. Да, метров не хватает. Но не хватает именно потому, что половину площади занимают «мертвые души»: мать и сводный брат. 7 лет не проживают они в доме, не платят за коммунальные услуги, не наводят в нем чистоту и порядок. По сути, 7 лет не имеют к нему никакого отношения! Справедливо ли позволять, например, матери Максима и дальше сидеть на двух стульях?
Давно известно, что некоторым женщинам выгодно не оформлять отношения с отцом своих детей — пособие для матери–одиночки несколько выше. Матери Максима (даме, к слову, вполне благополучной) тоже выгодно не выходить замуж. Так у нее есть два дома: фактический, в котором она много лет живет с сожителем, и юридический, в котором прописана. По сравнению с сыном, которого она бросила 13 лет назад, ее жилищный вопрос действительно решен основательно. А Максиму пока остается уповать лишь на то, что за 2 года до его совершеннолетия компетентные органы обратят внимание и на эту нестыковку в законодательстве. Что правила и нормы будут изменены таким образом, чтобы его конкретная житейская ситуация разрешилась по справедливости: не только с юридической точки зрения, но и чисто по–человечески.
