Этот снимок сделан за три дня до вывода советских войск из Афганистана, закончившегося 15 февраля 1989 года. О событиях тех дней рассказывает тележурналист Михаил Лещинский (на снимке — второй слева), который 4,5 года проработал в Афганистане собкором ЦТ СССР и в деталях помнит каждый день, проведенный на той войне.
«Отвернешься — нож в спину»
— Последний месяц мы беспрерывно мотались с выходящими из Афганистана войсками — сначала через границу в Термез, откуда передавали репортажи в Москву для программы «Время», потом обратно к движущимся колоннам. И так по кругу. С одной стороны — развернутые знамена, радость встречи с родными, букеты гвоздик, счастье, что остались живы. С другой — обстрелы и взрывающиеся на дорогах фугасы. Огонь по нам вели не только душманы, но и те, кто вчера назывался другом. Это же Азия, там не поймешь: вроде тебе улыбаются в глаза, но стоит отвернуться — нож в спину. Последним солдатом, погибшим в Афганистане, был ефрейтор Игорь Ляхович. Он ехал на машине технического замыкания, и ему в спину начали стрелять с заставы, которую мы только что передали афганской армии. Все это сильно било по нервам. Хотя и хорошего было много. Мы представляли, как смотрит страна наши репортажи, как люди узнают на экранах родные лица, как ждут их домой.
Этот снимок был сделан, когда основная масса войск уже находилась в Термезе, где полным ходом шла погрузка в эшелоны. В городе Хайратон на границе Афганистана с Советским Союзом оставались только один полк и батальон охраны. Перед ними в те дни и выступили Иосиф Кобзон (на снимке — третий справа) и Саша Розенбаум (четвертый справа). У Иосифа это было уже девятое посещение Афганистана за 9,5 года присутствия в стране советских войск. Саша Розенбаум приезжал, наверное, раза три-четыре. Он бывал в тех местах, куда и с армией было опасно соваться. Например, в Кандагаре — столице «духов». Этот город называли «афганским Сталинградом» — он был разрушен практически до основания. Стоило к нему приблизиться, как начинался обстрел. Дорога на Кандагар проходила через Черную площадь. Помню, на каких-то развалинах углем было выведено «А.Розенбаум».
«Каждому я бы поставил памятник»
— Артистов в Афганистане всегда ждали — никакие политзанятия не могли заменить их концертов. Выступали они, как правило, в расположении частей, ради этого ездили по всей стране. Летали на Ан-12 — «грузовике», который перевозил продукты питания, боеприпасы, на нем же из Афганистана увозили на родину тела погибших. Этот самолет называли «черным тюльпаном». Летать на таком ужасно некомфортно: не хватает кислорода, холодно, скачет давление. Каждый полет был сопряжен с огромным риском для жизни — самолет в любой момент могли сбить.
Но летали, несмотря ни на что. Иосиф Кобзон, кстати, в каких бы условиях ни выступал — в грязи, в пыли или в горах, — как правило, был одет в костюм, белоснежную рубашку с бабочкой. На этом фото он, правда, в бушлате. Многие в тельняшках — поддели ее, потому что было довольно прохладно: всего +5—7, сильный ветер из пустыни. А Саша Розенбаум выступал в камуфлированной форме с белым подворотничком.
Солдаты, конечно, были счастливы их видеть. Хотя измотаны были все после многодневного марша. Шли через перевал Саланг, а это высота под 4.000 метров, жесточайший мороз до -40 и ниже. Но когда собрались на концерт, были совсем другие эмоции. Помню, замполит Саша Захаров (на снимке — второй справа), ныне покойный, пел с Иосифом «Песенку военных корреспондентов». В тот раз Иосиф исполнил и песню Пахмутовой и Добронравова «Возвращенье домой, возвращенье». Там были такие строки:
Не плачьте, ивы, над рекою —
Надежда все-таки права:
Живым вернулся я из боя,
И мама милая жива.
Это солнце восходит во мгле,
Это нашей судьбы полустанки.
Наконец-то на нашей земле
Не прощанье, а встреча славянки.
Потрясающие слова. Жалко, что теперь они звучат редко. Саша Розенбаум выступил со своими коронными песнями «Караван» и «Черный тюльпан». Сценой был КАМАЗ с откинутыми бортами. Сфотографировались на память уже после выступления.
После концерта устроили маленький банкетик. Иосиф и Саша уехали ночевать на советскую сторону. На границе остался только командующий 40-й армией Борис Громов (на снимке — пятый справа) со штабом, его окружили бэтээрами, создав что-то вроде бронированной коробки. А в шесть утра команда: «Заводи!» Мы с оператором Борисом Романенко снимали тот самый хрестоматийный «Мост Дружбы» через Амударью, соединяющий Термез с Хайратоном, по которому двигались колонны из бэтээров. Последним был Борис Громов. В какой-то момент он спешился и подошел к линии границы, обозначенной красным цветом. Мы там ждали его с камерой. Он дал короткое интервью: «Каждому, кто там был, я бы поставил памятник». После этих слов у него сдавило горло. Он подавил слезы, уткнувшись в 8-летнего сына Андрея, который его встречал.
«Обрекали саперных собак на смерть»
— В Термезе собралось много солдатских семей. Они ждали сыновей, точно не зная, состоится ли встреча вообще. Советские войска выводили через два КПП — Термез и Кушку, а это Туркмения. Поэтому родители могли только предполагать: если сын служил на востоке Афганистана, то он может выйти через Термез, а если на западе — через Кушку. Людям ведь ничего не говорили. А они не уходили, потому что боялись разминуться. Когда мы оказывались в Термезе, женщины передавали нам записочки с нацарапанными номерами частей, полевых почт, солдатскими именами. Просили: «Если встретите сына, передайте ему, что мы ждем его в Термезе». Было такое ощущение, что через границу тянутся тысячи рук.
Осталось у меня еще одно страшное воспоминание — связанное с саперными собаками. Они спасли тысячи солдатских жизней, сами подрываясь на минах и получая увечья. Но их всегда старались выходить: оставляли в подразделениях, лечили, кормили. И этих собак приходилось бросать в Афганистане — по санитарным правилам было запрещено переводить их через границу. Никому даже в голову не пришло направить к границе ветеринаров. Помню, ко мне подходили солдаты, протягивали что-то вроде декларации, в которой была графа «Ветеринарный врач». Просили: «Михаил Борисович, подпишите. Вас знают — пропустят». Я так и подписывал: «Лещинский». Через границу мне удалось перевести только Боцмана породы московская сторожевая. Это был здоровый черный пес. Его забрали ребята-саперы. А оставшихся в Афганистане псов мы обрекали на смерть. Афганцы их ненавидели, и собаки отвечали им взаимностью — издалека чуя специфический запах тела и одежды, готовы были рвать в клочья. И вот теперь у границы афганцы расстреливали их из автоматов. Предсмертный вой сливался с ночной канонадой. Тогда я впервые ощутил чувство подлого предательства.
В Афганистане с тех пор я не был, но память часто возвращает меня к тем годам. «Лучшим в нашей жизни», как сказал Борис Громов на «Мосту Дружбы». Звучит парадоксально, но это действительно так: каждый, кто служил в Афганистане, чувствовал свою нужность. Может, поэтому они в деталях помнят дни, проведенные на афганской земле.
Записал Сергей Пустовойтов.
