Кредо академика Гришина
С Игорем Гришиным мы поначалу собирались говорить о другом — о прожитом, о пережитом, о МУЛах, (многопрофильных универсальных лазерах) — ноу–хау хирургов БелМАПО и физиков–лазерщиков БГУ, вокруг которого кругами ходят китайцы и россияне: когда же, когда это чудо техники запустят в производство? (Скоро: на 10 первых МУЛов уже получен госзаказ.) Но жизнь внесла коррективы в наш разговор. О первых операциях по пересадке печени лауреат Государственной премии, академик Белорусской академии медицинских наук, АМН Украины и Казахстана профессор Гришин в канун его 75–летия не мог не сказать особо.
— Я очень горд за наших хирургов, за доктора Олега Руммо! Не скрою: раньше самонадеянно считал, что никто, кроме меня, больше не сможет такое сделать. Ведь это в медицине своеобразный Эверест: сложнейшая 12–часовая операция, одновременно и полостная, и сосудистая! С другой стороны, я всегда чувствовал, что первую пересадку печени, как и первую пересадку сердца, выполнят молодые хирурги. Ничего в трансплантации нельзя сделать «по ходу» — без должной организации, финансирования, технического оснащения! Кстати говоря, первую экспериментальную трансплантацию в свое время у нас тоже провел молодой хирург, ныне профессор Шорох: он сделал аутопересадку почки собаке. Вообще, история хирургии, в том числе белорусской, — это увлекательнейшая повесть. Я посвятил ей последние пять лет, проследив роль наших соотечественников в развитии медицины. Нам было и есть кем гордиться!
— Известно, что в течение полувека главным хирургом «Кремлевки» был белорус Николай Малиновский...
— Николай Никодимович в свои 88 лет и сейчас в строю, преподает. А знаете ли вы, что начальником Императорской медицинской академии был одно время уроженец Слонима Ванцлав Ванцлавович Пеликан? Что на центральной лестнице Санкт–Петербургской военно–медицинской академии стоят два бюста — великого Пирогова и нашего земляка Евстафия Ивановича Богдановского, который был так предан медицине, что даже умер, делая операцию? Что первой женщиной, окончившей эту академию, была Варвара Кашеварова из Речицы? В Беларуси трепанацию черепа сделали еще на заре феодального строя. А наш земляк доктор Егор Богданович Еше написал первую в Российской империи книгу по пластической хирургии, более того — его методики до сих пор используются за рубежом.
— А ваш МУЛ может пригодиться при трансплантациях?
— Конечно, особенно если речь о печени. Ведь хороший, тонкий, «умный» лазер позволяет оперировать практически бескровно — и на селезенке, и на желчных протоках, и на варикозных венах, и по поводу трофических язв, и т.д. и т.п. Такой аппарат, уверен, должен стоять у каждого операционного стола! Буквально на днях мы удалили при помощи лазера опухоль корня языка. Иначе к ней просто не подберешься! А мы вводим проводник в центр опухоли и аккуратно ее коагулируем. Меньше риск и больше вероятность, что убрали все, полностью. Открою вам один секрет: при помощи МУЛа можно будет оперировать в будущем и опухоли щитовидки со всей предосторожностью и без всякого разреза.
— Может быть, когда–нибудь лазер вообще заменит скальпель?
— Сомневаюсь. Хотя я бывал в зарубежных клиниках, где до 70 процентов операций делается при помощи лазеров. Все в медицине меняется очень быстро. Мой учитель Тимофей Гнилорыбов, скажем, мечтал пересадить кисть, а мой ученик профессор Владимир Подгайский сделал уже около 2.000 подобных операций. А прошло–то всего лет 40!
— Игорь Николаевич, есть такое понятие «любимая операция»?
— Сейчас я очень увлечен реконструктивными операциями на желчных протоках. Раньше это было табу, никто не мог решиться — слишком уж тонкая работа. В конце 50–х годов прошлого века у нас работал замечательный московский хирург Алексей Ровнов и случайно во время операции повредил пациентке протоки, вторую операцию она уже не перенесла. Врач был так удручен, что бросил хирургию и уехал из Минска... А мы с коллегами пошли на риск, и сегодня прооперировано более 250 таких больных! Я про эту уникальную методику написал 2 книги. Тешу себя надеждой, что смог раскрыть тему и как копф–хирург, и как ханд–хирург...
— Простите?
— Немцы считают, что все хирурги делятся на ханд–хирургов, виртуозов своего дела, и копф–хирургов, блестящих теоретиков. Сочетание «ханд» и «копф» — редкость необычайная. На мой взгляд, оба эти качества совпали лишь дважды: у Николая Ивановича Пирогова и у Сергея Сергеевича Юдина, который оперировал так же великолепно, как и писал (его «Размышления хирурга» всю жизнь — моя настольная книга). А вот Кристиан Бернар, первый в мире пересадивший сердце, был прежде всего ханд–хирургом, как и его учитель — русский врач Владимир Демихов. И с тем, и с другим мне посчастливилось лично общаться.
— Ханд–хирург — это своего рода скрипач?
— Именно. Хирургия вообще искусство. А что губительно для любого таланта? Самоуверенность и отсутствие наблюдательности. Я бы высек золотыми буквами на доске в назидание: самоуверенность — путь к ошибкам! Зазнался — неминуемо потеряешь в мастерстве. Настоящий хирург, даже в районной больнице заметив у коллеги красивое движение, должен тут же примерить его к себе, развить. Я лично за свою практику с десяток раз менял методику вязания узлов, наложения швов... И не уставал учиться у других. У профессора Александра Шотта, например, — умению ставить перед собой задачи и добиваться желаемого, у академика Георгия Сидоренко и Тимофея Гнилорыбова — профессиональному артистизму, нетривиальности подходов. С другой стороны, стою на том, что нельзя торопиться с празднованием побед. Удачно прооперировать — это еще полдела, надо еще выходить больного. Вот выпишется — тогда можно поднять бокал. Есть у меня еще одно маленькое профессиональное суеверие: никогда не буду мыть руки в левой раковине. А так ничего не боюсь — ни понедельника, ни «пятницы, 13–го»...
— И все же, если честно, в душе вам не жаль немного, что так и не удалось самому пересадить печень?
— Жаль. «По ходу» сделать ни у кого не получится, да я уже по возрасту не подхожу! У меня теперь другое «хобби»: подбирать себе учеников, радоваться чужим успехам. Я ведь уже 16 докторов наук, 29 кандидатов воспитал, многие операции, родоначальником которых был в Беларуси, им «передаю». Вообще говоря, планов у меня по–прежнему множество, хорошо, если осуществлю хотя бы 5 процентов. А желание одно: быть понятым теми, кто со мной рядом, кто идет следом. Это, с моей точки зрения, и значит для хирурга с полувековым опытом работы душевный покой.
