Ей исполнилось пятнадцать лет 15 июня 1941-го. За плечами семь классов Дмитровичской сельской школы Березинского района Минской области. Хотела учиться дальше. Только вот оканчивать десятилетку пришлось уже через несколько лет после войны, заочно. Первые дни войны запечатлелись в ее памяти навечно:
— Очень страшно было. Сразу мы ушли в лес. Потому что через нашу деревню проходил шлях, войска отступали... Сильных боев не было, но боялись все равно.
— А отец где был? — Я уже знаю, что Ксенофонт Николаевич заведовал почтой.
— Дома. Он ждал, что его еще могут призвать. Не успели. Я приходила домой, когда еще немцев не было, взять что-нибудь из продуктов. Только хлеб, что у нас был, я отдала отступающим. Они изголодавшиеся, гимнастерки такие просоленные, мокрые. Отец сварил им картофель. Отступали... А потом стало тихо.
Вот и первая дилемма: о себе позаботиться или накормить уходивших красноармейцев? Клавдия с отцом над выбором и не задумывались. Из лесу вернулись в уже разграбленную хату. Посреди деревни стояла немецкая легковая машина, в полутора километрах на Замковой горе — автозаправщик.
— Но мы сидели как мыши, боялись выходить, — вспоминает Клавдия Ксенофонтовна. — Где-то через двое суток утром началось движение. Папа говорит: “Наверное, наши вернулись”. Тихо какая-то воинская часть двигалась через нашу деревню. И они развернулись и дали залп по машине-автозаправщику, которая стояла на горе. И легковую уничтожили тоже.
— То есть какая-то часть из окружения выходила?
— Да, и наш односельчанин провожал их проселочными дорогами в сторону Могилева до Белыничского района. А раненых оставили в нашей больнице, население их подкармливало. Потом, когда пришли немцы, разобрали по хатам под видом сыновей, мужей... И никто немцам об этом не донес.
Женщины, приютившие раненых красноармейцев, тоже вряд ли долго размышляли, как им поступить. В родной деревне Клавдии Ксенофонтовны в партизанах были многие, а в полиции не служил никто. В деревне же, где отец работал, население было разношерстное, кое-кто и в полицаи подался.
— А потом, уже в октябре, была очень большая блокада. Наехало немцев, все деревни позанимали. Они ехали на фронт, а по пути должны были вести борьбу с партизанами. Партизаны ушли подальше: боеприпасов было маловато, чтобы такую большую силу сдержать. А отец остался дома, тут тоже, наверное, надо было что-то делать, не просто так остался. Нашелся негодяй, который сказал, что отец знает иностранный язык. За ним пришли гестаповцы. Заговорили с ним по-немецки — он сказал: “Не понимаю”. Его начали бить.
— Он знал немецкий? Откуда?
— Окончил реальное училище. Немецкий хорошо знал, читал и разговаривал на нем. И на французском тоже. Литература у него была. Но об этом было известно только директору школы, с которым он когда-то дружил. Может быть, немцам нужен был переводчик, может, какие-то сведения хотели узнать от него. Тогда взяли отца, председателя колхоза и депутата сельского Совета — женщину. И никто из них не вернулся. Был еще мельник, который молол зерно партизанам, его тоже искали, но его дома не было. Убили две его семьи — и первую, и вторую жену с детьми в домах сожгли...
Директор школы сначала перебрался в Березино, под защиту немцев, а потом, когда оккупантов погнали, и вовсе с ними уехал. Тоже свой выбор сделал. Когда в дом Абражевич заглянули партизаны из группы разведки — те, что держали связь с отцом, — Клавдия ушла с ними. Ее “карьера” в отряде, а потом в бригаде, выглядела так: кухня — санчасть — группа разведки. О лесной жизни Клавдия Ксенофонтовна рассказывает скупо. Зимой жили в землянках, если блокады не было, а летом сооружали шалаши из веток и еловой коры. В деревнях иногда останавливались. С ранеными особенно. Как-то в Березинском районе, когда в санчасти находилось много раненых, чуть не попали в окружение. Взвод охраны отбивался, а Клавдия и остальные работники санчасти через болото на остров раненых переправляли. Под огнем. Ей до сих пор больно вспоминать о потерях:
— Как бой, так и ранения. И смерти были. Если случалась гангрена, отнимали конечность по живому, без наркоза. Какие медикаменты были? Ножовку, которой пилили кость, прокаливали на огне, самогонкой крепкой протирали, ею же рану обрабатывали — и пилили...
Между прочим, некоторые медицинские премудрости Клавдия освоила еще до войны. В школе был кружок “Готов к труду и обороне”. Ребятню учили бросать гранату, стрелять из мелкокалиберной винтовки и делать перевязки, в том числе и сложные — “шапочку”, например. В партизанской жизни все пригодилось.
Школьникам минской гимназии № 42 было о чем расспросить бывшую партизанку.
О разведке Клавдия Ксенофонтовна говорит мало и очень буднично. Только иногда проскакивают фразы: “Как-то шли с железной дороги...”, “С Фросей ходили в Березино”. А вот командир бригады Сергей Георгиевич Жунин в своей книге “От Днепра до Буга” о девчатах-партизанках вспоминал так: “Планировали следующую операцию, когда в землянку вошли комсомолки-связные Аня Козловская и Клава Абражевич. По бездорожью за сутки девушки прошли более 50 километров. Аня подала мне сложенное треугольником письмо...” И надпись-посвящение в книге оставил такую: “Смелой, молодой, решительной разведчице 36-го отряда уважаемой Клаве Абражевич”.
В свою очередь Клавдия Ксенофонтовна о комбриге рассказывает то, что ни в каких книжках не вычитаешь. В бытность санитаркой пришлось ей как-то перевязывать пленного немца. Не хотела. Но подошел Жунин: “Он раненый. И человек. Перевязывай”. Воспитывал командир прежде всего личным примером. Но и власть применял, если надо.
— Жунин в смысле дисциплины был очень строгий. Особенно это касалось молодежи. Пришел воевать — воюй, а нет — вон из отряда! Одного мальчишку лет шестнадцати командир роты Кулаковский поймал на том, что тот выдрал рамки с медом на пасеке, да еще, как оказалось, у нашего связного. Парень оправдывался, что хотел в госпиталь, для раненых. Комроты кричит: “Расстрелять!” Жунин пришел: “Снимай штаны!” Отлупил его ремнем.
Большинство партизан были местные, а на командных должностях — люди с военным опытом, многие из окруженцев или бежавшие из лагерей военнопленных. Много было педагогов. Уйгур Айсаев из Казахстана остался без ног, но это уже позднее, на фронте. Александр Терновский с Тамбовщины, тоже учитель. Из-за ранения ослеп, после войны был директором школы и преподавал историю. Валентина Подчуфарова — учитель немецкого языка. Математику преподавал Платон, житель Круглянского района. Ленинградец Нудельман писал стихи... Наверное, в том, что рассказала мне Клавдия Ксенофонтовна, ничего необычного. Но все они, без высоких слов защитив Отечество, свой выбор сделали. Почаще бы нам, потомкам, обращаться к их примеру.
ПОД ПРИКРЫТИЕМ
Стратегические вечеринки
Когда готовили разгром гарнизона в Шеверничах, Клавдия уже была в группе разведки. В Шеверничах жили ее одноклассники, собиравшие информацию о системе обороны села, численности охраны. Чтобы встречи молодежи не вызывали подозрений, устраивали вечеринки. Из соседней деревни Михеевичи приходила с гармошкой еще одна девушка, Катюша. И уже она передавала собранные данные Клавдии. Гарнизон в Шеверничах партизаны уничтожили вчистую.
Любовь Рейзина, учитель истории
