Там и встретились партизаны и десантники. Одни обрадовались, что тут партизаны местные, а другие — что теперь Москва на связи. У них радиостанция была и два радиста. А что еще надо? Мы с ними объединились. Тол прибыл, а я–то — сапер–минер. И даже практику прошел, на Немане лед взрывал. Тут я попал, как говорится, в свою стихию! Чуть не каждый день начали ходить на железную дорогу, где закладывали мины, взрывали эшелоны... Надо сказать честно, что не всегда нам везло. И ходили далеко: и под Барановичи, под Колосово... Немцам это сильно не нравилось. За отрядом началась охота.
15 — 16 мая каратели и полицаи смогли окружить отряд на Волчьем острове. Там мы дали им бой. В том бою погиб командир — Владимир Мареев. Комиссар погиб и еще два человека. Раненых было двенадцать. Бой был тяжелый. Оружия и у нас, и у десантников хватало, но самое главное — патронов было столько, что мы их не экономили и не жалели... А откуда взяли? Да в Мачулищах, на аэродроме, когда еще в 41–м наши — скажем, как было, по–русски — удирали, то все кинули: ящики с патронами, штабеля бомб, запчасти к пулеметам, самолетам. Вот мы и натаскали себе цинков с патронами. Мы держали тот бой двое суток. Немцев и полицаев налупили много.
После того боя на острове десантники от нас ушли, оставив своих раненых.
В январе 1943 года немцы развесили по деревням и местечкам плакаты. Жалею, что не оставил себе на память. Портрета моего там не было, но приметы все описаны точно: и родинка на щеке, и пальцы, и фамилия. Помнишь фильм «Чапаев»? Когда заняли штаб «капелевцев», то там был плакат, на котором Чапаев драпает. Я эти объявления сам видел в деревне Руцково. Там не только про меня было написано, а еще про четырех «бандитов»...
А что меня три раза представляли к званию Героя Советского Союза — правда. И документы у меня есть. Я вышел родом из крестьянской семьи. Батька мой был учителем и мать учительница. В 37–м году отца сделали «врагом народа». Посадили. А мать с детьми выселили из дома. Я пришел в тюрьму. Долго ждал. Открыли окошко в тюрьме в Бердичеве. Спросили фамилию. Я ответил. Окошко громко захлопнулось, а потом открылось опять: «Олейник Михаил Ефремович осужден на десять лет без права переписки!» Я никогда не верил, что мой батька — «враг народа». Тогда многих посадили: конюха местного, инструктора райкома партии, его сын друг детства...
Вот понимаешь, Владимир, я должен был не только за себя воевать, но и за своего батьку. Я про отца никому не рассказывал, молчал. Секретарь райкома возмущался, как это так, что я, беспартийный, командую отрядом. Я долго упирался, отмалчивался, а потом он пошел со мной на откровенный разговор. Тут я ему и признался. Он выслушал и приказал вступать. На мой вопрос: «А кто мне такому рекомендацию даст?» — Альхимович возмутился и сам дал рекомендацию, а вторую я получил от минского подпольщика Клиновского... Так меня и приняли в кандидаты. Вот это и была одна из главных причин. В Москве–то знали, что батька мой давно расстрелян, а я ждал, что он в 47–м на свободу выйдет... Воевал я на совесть. И за себя, и за батьку — «врага народа».
Со временем наш отряд начал подчиняться ГРУ и выполнять разведывательные операции. Командир бригады начал часто посылать меня в Минск. Мы организовали две подпольные группы. В городе работало более 200 человек. И еще раз хочу сказать, что ни партия, ни правительство не подготовили народ и армию к такой войне. К борьбе на своей территории.
И мы — партизаны и подпольщики — не были готовы. Нас учили всего неделю. Беседовали, а этим надо заниматься годами. Даже не каждый патриот может подойти для подпольной работы. Крепкие нервы для этого надо иметь. Эх, какие люди хорошие были! Представляешь, я и сегодня многие адреса явочных квартир помню, десятки имен и кличек связных, пароли...
Много всего–всякого было... И хорошего, и страшного. Война! А на партизанском параде мой отряд по площади на машине «Бюссинг» ехал. Мы ее у отступавших немцев отбили...»
На стене висит небольшой портрет молодого партизанского командира, нарисованный простым карандашом. Анатолий Олейник изображен в лихой кубанке. Я поинтересовался у хозяина квартиры, а откуда такая «гарная» кубанка? «Да у ковпаковцев выменял себе шапку», — Анатолий Михайлович рассмеялся. На войне, оказывается, в большом дефиците были автоматные патроны, вот за них и согласился кавалерист отдать партизану свою кубанку.
Владимир СТЕПАН, Минск, 2009 год.
