Этот запредельный случай буквально потряс жителей спокойно–патриархального Старобина. Юная мама двух маленьких девочек — 3 лет и 6 месяцев — связала молодого человека, а затем топором нанесла ему около 30 тяжелейших ран, практически каждая из которых, не подоспей вовремя скорая помощь, могла оказаться смертельной. Следствие по делу длилось почти год. Его итог оказался неожиданным: несостоявшаяся убийца была освобождена от уголовной ответственности и прямо из зала суда отправилась домой, к детям.
Матерящаяся мумия
Звонок в станцию скорой медицинской помощи раздался в 6 часов 20 минут. Трубку подняла дежурившая в то летнее утро диспетчер Наталья Богданова. Молодая, судя по голосу, женщина сообщила ей, что только что изрубила топором человека, назвала адрес и, не захотев представиться, выключила свой мобильник. По указанным координатам тут же выехала дежурная бригада — врач Николай Маринич, фельдшеры Дмитрий Довнар и Виктор Козлякевич. На тихой, заросшей разлапистыми кустами окраинной улочке карету «скорой» встретила заплаканная молодица. На ней, несмотря на чувствительную рассветную зябкость, был лишь легкий халатик в синие цветочки. Маринич сразу понял, что это и есть звонившая на диспетчерский пульт. Сотрясаемая истерической нервной дрожью, она не могла произнести ни слова — жестами показала дорогу к крытому шифером одноэтажному кирпичному дому с маленькой верандой.
Медики быстро оказали изувеченному человеку первую помощь, и вскоре из дому вынесли носилки с коконом, напоминающим египетскую мумию, — так плотно забинтовали пострадавшего. Мумия была похмельно нетрезва. Несмотря на ужасающе изрубленные шею, лицо и голову, громко материлась, грозилась «урыть Лену» и пыталась спрыгнуть с носилок. В машине кокон затих — болевой шок. Мумию, разрывая тишь летнего утра захлебывающейся сиреной, помчали в реанимацию.
Дерево и короед
Они сошлись, когда обоим было по 19. Позади — школа, впереди — жизненная неизвестность. Несмотря на неопределенность будущего, стали жить вместе. Любовь. Ей чихать на неопределенность и неизвестность, ибо они против ее неодолимой космической силы, как мелкие бренные пылинки перед всеодолевающим торнадо. Юную чету приютили его мать с отцом в своей старобинской квартире. ЗАГС и свадьбу решили отложить на потом. И он, и она были против того, чтобы справлять ее на родительский «кошт». Мол, сами заработаем и тогда... Виталий брался за любое дело. И каждую копейку, как скворец букашку, нес в свое гнездо. Беременную Лену это радовало. Она гордилась своим избранником. И очень любила его.
Короед точит дерево изнутри. Незаметно, но неумолимо и беспощадно. Вот оно стоит в своей буйной и вроде бы незыблемой красе, а тронь — рухнет, рассыпаясь в тлен. Таким короедом их отношений, казалось бы, каменно–стойких перед любыми напастями, стал алкоголь. Виталий с какого–то непонятного и неуловимого момента начал приходить домой хмельным, потом — пьяным и, наконец, — невменяемым. Денег приносил все меньше и меньше. Пока не перестал приносить их вовсе. Что зарабатывал — пропивал либо отдавал в виде штрафов за пьяные хулиганские выходки. Дебоши с некоторого времени стали неотъемлемой частью существования этого некогда любящего и заботливого парня, буквально за 2 года превратившегося в безразличного бездушного алкоголика, а вскоре — и в наглого циничного тунеядца, отбиравшего у Елены львиную часть пособия на родившуюся дочку и даже воровавшего детское питание, которое потом за бутылку загонялось потерявшим совесть стяжателям.
Не помогали ни уговоры, ни слезы, ни угрозы. Лена с дочуркой трижды уезжала от распоясавшегося Виталия к своей матери в Миорский район. Трижды туда являлся кающийся, ползающий на коленях, трезвый как стеклышко отец крохотульки. Трижды материнское сердце не выдерживало, и они возвращались. И трижды, будто на открученной назад видеокассете, все повторялось: пьянки, скандалы, дебоши. Даже ЛТП, куда Виталий на год был отправлен трудоизлечиваться от алкоголизма, оказался пустым звуком. Уже спустя две недели после выхода из тюремно–медицинских ворот, он явился домой в угарном состоянии.
Подруги посоветовали Лене пойти на последний, как они считали, кардинальный шаг: родить еще одного ребенка. Это, по их мнению, должно было потрясти и отрезвить непутевого папашу. Лена долго думала. И решилась. Старшей дочурке исполнилось три года, когда у нее появилась сестричка.
Однако забирали их с крохой из роддома родители Виталия. Сам он в это время балдел с настырно замаячившей на горизонте пассией — санитаркой райбольницы, старше его шестью годами, вдовой, прекрасно осведомленной о его юной жене, теперь уже матери двоих детишек, и тем не менее в открытую крутившей с бесбашенным отцом семейства бурный роман.
Воробышек под дождем
Лена позвонила ей сама. Представилась. Пригласила в гости. В дом на тихой окраинной улочке, который была вынуждена снять после того, как, пережив очередной дебош сына с вызовом милиции и водворением хулигана на привычные для него «сутки», мать Виталия едва не слегла с инфарктом и попросила невестку оградить стариков от непутевщины.
Та, которая, по убеждению уязвленной в самое сердце женщины, пустила ее титанические усилия под откос, приехала: веселая, наглая, самоуверенная.
Они с Виталием глушили водку стаканами, пошло шутили и заливисто смеялись. Лена сидела между ними, съежившись, как воробышек под дождем, и пыталась понять, ради чего решилась на заведомое унижение: почему ее, юную красавицу с точеным станом, небесными глазами и роскошной косой до пояса, непьющую хозяйку–хлопотунью, заботливую мать, человек, за которого она боролась руками, ногами и зубами, променял на это беспардонное, потерявшее элементарный стыд «чудо». Пыталась и не могла.
На следующий день ее просветил сам похмельный Виталий. Оказалось, дело в сексуальных извращениях, которые, в отличие от жены, запросто предоставляла ему любовница.
Лену словно придавил тяжелющий неподъемный валун. Дробя сердце и губя исстрадавшуюся душу.
...Все, что копилось в ней последние годы, прорвалось в одночасье. На рассвете. Когда пьяный в стельку Виталий, всю ночь грязно оскорблявший, нещадно избивавший и иезуитски истязавший ее, требуя повторить нестандартные половые опыты своей пассии, обессилел и впал в беспамятное алкогольное забытье. Лена накинула легкий халатик в синие цветочки, который в далекие теперь дни их улыбчивого счастья подарил ей он, тогда желанный и суженый. Связала мучителя прочной бечевкой. И взяла топор.
Наваждение схлынуло, когда изрубленный Виталий страшно захрипел. Она отбросила окровавленную сталь, выбежала на улицу и, цепенея от ужаса только что содеянного, почти механически набрала номер «скорой».
За Елену встали горой все, кто ее знал. В том числе и родители потерпевшего, который, оклемавшись, наотрез отказался давать против нее какие–либо показания. Скрупулезно изучив все детали старобинской истории, не кто иной, а государственный обвинитель Вадим Лолуа попросил Минский областной суд, рассматривавший дело, переквалифицировать действия главной его фигурантки с «покушения на умышленное убийство лица, находящегося в беспомощном состоянии, совершенное с особой жестокостью» на преступление в состоянии аффекта и применить к ней только что объявленную амнистию. Суд удовлетворил эту не совсем обычную для прокурора просьбу.
...Сейчас они по–прежнему вместе — Лена, двое детишек и Виталий, в очередной раз слезно покаявшийся, закодировавшийся, устроившийся на работу и пребывающий в состоянии тише воды ниже травы. Как сложится их жизнь, их судьбы в будущем, не может предсказать никто...
Комментарий
Заместитель председателя Минского областного суда Геннадий Клещенок:
Хочется отметить предельно внимательное отношение работников милиции, прокуратуры, суда к мотивам преступления, ситуации, в которой оно было совершено, личностям обвиняемой, потерпевшего, свидетелей. В первую очередь именно благодаря этому стало возможным принятие неординарного (с точки зрения обывателя), но безусловно объективного и справедливого решения. Поможет ли оно сделать соответствующие выводы, сохранить семью, зависит теперь только от самих молодых людей, которым представилась возможность строить свои дальнейшие отношения, по сути, с чистого листа.
Рисунок Олега Карповича.
