Есть ли возраст у материнского счастья?
Светила медицины (причем как западной, так и отечественной), похоже, совсем запутались в простом на первый взгляд вопросе: когда же, с точки зрения физиологии и психологии, женщинам лучше рожать первенца? Доктора старой закалки единодушно утверждают: чем раньше (конечно, в разумных пределах!), тем лучше: 18 лет — самый подходящий возраст. Их более молодые коллеги смотрят на проблему разнобоко: да, юные года хороши тем, что организм еще не успел напитаться “прелестями” современной жизни вроде плохой экологии, алкоголя и стрессов, но все же нет ничего страшного в том, если впервые стать матерью решает тридцатилетняя женщина. Что же касается психологов, то они почему-то весьма неравнодушны к отметке в 25 лет. Вот успейте, дорогие дамы, до 25.
А то в 26 уже ощущения не такие острые...
“Народная газета” решила поставить условную точку в этом споре, побеседовав с одной из самых юных и одной из самых пожилых мамочек первенцев. Откровения обеих женщин, таких непохожих между собой, с диаметрально противоположными дорогами судеб, могут шокировать, но одновременно заставят осознать простую истину: не бывает общего правила для всех, к каждому из нас время познания своего рая приходит по собственному расписанию.
Юля, 34 года.
Дочку Сашеньку родила в 17 лет
“...Родители верили в меня: серьезная девочка, в школе ниже четверок я оценок вообще не получала, сомнительных друзей не заводила. И вдруг — словно “крышу сорвало”! Я влюбилась в парня, который перевелся в наш класс с Дальнего Севера, у него отец военный. Недаром, кстати, говорят, что хороших девочек тянет именно к плохим парням. Как магнитом. Рома был красивый, модный. Но эгоист до беспредела. Когда на вечеринке, устроенной в моей квартире во время очередной командировки родителей, он пригласил меня на медленный танец на глазах у всей “элиты” нашего класса, я решила, что готова ради него на все. К тому же оставаться девственницей в шестнадцать лет тогда было ужасно немодно...
После проведенной вместе ночи все пошло по знакомому до боли сценарию. Роман переметнулся к более красивой Наташе, а я, тяжелейшим образом пережившая разрыв, узнала, что забеременела. Нечего и думать было о том, чтобы пожаловаться родителям. Папа меня просто убил бы! Я тогда искренне считала, что они предпочли бы видеть меня мертвой, чем опозоренной. Помню, как выла в подушку, как вызывала Рому на разговор в зимнем парке, как услышала почти те же слова, что и героиня Алентовой в моем любимом фильме “Москва слезам не верит”... Как тряслась от ужаса в очереди на аборт в какой-то клинике. И тут произошло то, что я долгие годы считала трагической случайностью, и только теперь склонна видеть в этом покровительство ангела-хранителя. Пожилая врач, весьма неодобрительно общавшаяся со мной, стала записывать мою фамилию (кстати, весьма редкую в Беларуси) и вдруг встрепенулась: “Да неужто ты Юля, дочка Ирины Станиславовны? Я же, деточка, твою маму во-о-о-т с таких лет знаю!”
То, что было потом, мне до сих пор неприятно вспоминать. Конечно же добрая тетенька позвонила моей маме. Отец пошел в школу разбираться с Романом, ко всей этой эпопее подключились наша классная руководительница, директор школы... Меня, наверное, там до сих пор хорошо помнят. Модный и лощеный отец моего будущего ребенка от страха как-то сразу растерял всю свою брутальность и выглядел так жалко, что даже мой папа сменил гнев на молчаливое презрение. Потом был большой семейный совет с родителями Ромы, итогом которого стало категорическое заявление моей мамы: делать аборт дочери не позволим! Не знаю, планировали они таким образом женить на мне Романа или просто не хотели покушаться на невинную душу... Ромин отец поклялся, что будет каждый месяц высылать на наш адрес приличную сумму денег до совершеннолетия малыша, но сыночка из Беларуси увезет, якобы, не нужно портить мальчику жизнь, ему еще учиться, поступать в вуз...
Так вот и получилось, что когда мои одноклассники сдавали экзамены в институт, я лежала на сохранении и чувствовала себя самой несчастной семнадцатилетней девочкой в мире. Дочку свою я первые дни даже видеть не хотела, плакала и просила маму отдать ее в детдом. Сейчас понимаю, что у меня развилась типичная послеродовая депрессия, но тогда меня осудила вся родня, а отец сказал, что я предала его дважды: когда принесла в подоле и когда отреклась от своего ребенка.
Следующие семь лет своей совсем еще юной жизни я растила нежеланного ребенка. Двадцатилетние девочки ходили на свидания, “чатились” в интернете, играли свадьбы. А моя жизнь была беспросветной как лондонский туман — работа, ребенок, институт. И никаких мужчин! Я боялась даже малейшего знака внимания с их стороны. Хотя к тому времени успела уже многое узнать о различных способах предохранения, мне казалось, что если уж сразу не повезло, то и дальше везти не будет, а еще одного внука без наличия зятя мои родители точно не переживут.
Первой забила тревогу моя мама. И начала меня знакомить со всякими Васями, Петями, Колями. На пятый или шестой раз ее безуспешных попыток судьба свела меня с Егором, лучшим другом одного из таких “Вась”.
Эта встреча изменила в моей судьбе все. Мы поженились через год после первого свидания, а через два стали родителями сына Артема. Егор сразу удочерил Сашеньку, у них такие потрясающие отношения! Мне иногда не верится, что банальная история глупой влюбленной девчонки может иметь такой хеппи-энд! Странно, но именно вторая беременность по-настоящему научила меня любить первого ребенка. Может быть, я просто созрела для материнства? Внезапно стало интересно все, что связано с Сашенькой...
Если представить, что жизнь дает нам второй шанс, согласилась бы я что-то изменить в прошлом? Да. Я очень хотела бы, чтобы моя первая беременность состоялась хотя бы несколькими годами позже. Сегодня мне льстит, что у меня уже взрослая семнадцатилетняя дочь, многие принимают нас за подружек. Но в то же время я понимаю, что могла бы дать моей бедной девочке намного больше тепла, любви и заботы, если бы в момент рождения первого ребенка сама уже перестала им быть...”
Елена, 46 лет.
Сына Антошку родила в 39 лет
“...Вообще-то я мечтала стать мамой не позже тридцати, лишь бы только к этому времени мы с мужем могли обеспечить нашего малыша всем необходимым. С Петром мы поженились еще студентами, вместе отправились покорять столицу, вместе планировали совместное будущее на десятки лет вперед. Ребенком еще и не пахло, а мы уже знали, как его будут звать, где он будет учиться и какую выберет профессию... Но так сложилось, что через десять лет брака Петр ушел к моей лучшей подруге и соседке по дому, а еще через шесть месяцев я получила сомнительное удовольствие по дороге на работу наблюдать, как он катает в колясочке свою дочь. Свою, но не мою. Я даже не здоровалась с ним, не получалось быть великодушной. Наверное, подобным качеством могут похвастать только сильные духом люди. Я себя к таким не причисляла, но все же набралась решимости многое изменить в своей жизни. Продала квартиру в Могилеве и уехала на Брестчину, в собственный домик на Полесье. Оборвала почти все связи с прошлым. Годы шли, и я как-то смирилась с отсутствием перспектив в личной жизни. Мечты о сыне, моем сыне, казалось, умерли вместе с любовью к Петру. Ну и ладно. У меня была любимая работа, много новых друзей, я завела двух собак. Возвращаясь по вечерам в уютный дом, устраиваясь в кресле с чашечкой свежезаваренного кофе в руках, понимала: между одиночеством и свободой грань настолько тонкая, что каждый сам вправе выбирать, в которой из этих двух ипостасей он сегодня существует...
А потом случился мой судьбоносный роман с несвободным мужчиной. Мы не остались вместе, но я безумно благодарна ему за то, что он просто был в моей жизни. В принципе, он и сейчас рядом, всегда готовый помочь. Общается с сыном, помогает материально. Но он никогда не бросит свою семью, где растут две дочки, и между нами давно сказаны все возможные и невозможные слова.
Антон родился очень слабеньким. Врачи в лоб говорили мне о том, что я поздновато спохватилась, что не успею поставить сына на ноги, как мне уже умирать придет пора... Но в 39 лет я словно скинула десяток, настолько хорошо подействовали беременность и роды на мой организм! Правда, рядом уже не было моей мамы, которая могла бы помочь с малышом, если бы все произошло хотя бы на пять — семь лет раньше. И на детских площадках я, наверное, выглядела несколько нелепо рядом с молоденькими мамочками, едва разменявшими третий десяток. Да и на родительских собраниях в школе Антошки я поначалу чувствовала определенный дискомфорт, все боялась, что кто-нибудь обратится ко мне “бабушка Шестакова”. Но теперь все прошло. Я горжусь тем, что я — мама. Это было самое долгожданное и самое счастливое событие в моей жизни, за которое не жалко отдать восемнадцать лет, прошедших со времени моего замужества и до УЗИ у гинеколога, где я впервые на мониторе увидела этот комочек, моего будущего малыша...
Наверное, где-то в глубине души я все еще осталась “влюбленной” в свой прежний сценарий жизни: муж, две дочки, квартира в Могилеве и дача на берегу Сожа. Но судьбу не переиначишь, и я с благодарностью приняла те испытания, через которые она меня заставила пройти. Я знаю, как важно мальчику иметь перед глазами достойный пример мужчины, поэтому никогда не буду запрещать Антону общаться с папой. И надеюсь в свои шестьдесят лет все равно оставаться для двадцатилетнего сына самой любимой, самой красивой и самой молодой мамой!..”
