Кальвадос для странника

Из истории жанра путевой прозы

"В каждой комнате был шпион..."

"Неизмеримые леса, неезженые дороги, заслоненные деревьями с нависшими ветвями, часто задерживали нас. Мы напрасно пытались прорваться сквозь эти теснины. Чтобы проложить путь, приходилось ломать ветви, ссекать многолетние деревья".

Так в конце XVII века в своих путевых заметках описывает путь от Ошмян до Ракова секретарь посольства Священной Римской империи Иоганн Георг Корб.

О путешествиях по нашей земле написано много и разного. Странники свидетельствовали, что зверей в Беларуси больше, "чем во всем христианском свете", удивлялись, сколько здесь рек и озер, сколько замков. Хватало и "развесистой клюквы". Тот самый Иоганн Корб утверждал, что Свислочь вливается в море... под Ригой. Были и нелицеприятные наблюдения. Англичанин Ричард Джонстон, посетивший Минск в начале XIX века, так описывает нравы, царившие в Северо-Западном крае Российской империи: "В каждой комнате был шпион, который следил, чтобы не вынесли какую-нибудь вещь. Во всех публичных местах и в компаниях также есть особы, которые заняты выспрашиванием, следят за словами, которые путешественник может сказать о власти, законах и т.д.".

"Твои понурые леса воспитали меня..."

Настоящий бум на дорожные впечатления случился в XIX веке, когда на наших землях утвердилась мода на сентиментальные романтические рефлексии по поводу грустных пейзажей родного края, его бедных селян и разрушенных замков. Интеллектуалы-патриоты старались запечатлеть особенности своей земли, рассказать о ее героической истории. Так появились "Вандро›кi па маiх былых ваколiцах" поэта Владислава Сырокомли.

Сырокомля писал о Беларуси по-польски, а Павел Шпилевский в "Путешествии по Полесью и белорусскому краю" - на русском. Читатель, помимо прочего, узнает, что белорусский мужик "работает весь день без ропота, кушает на славу, спит беспробудно, и его не беспокоят, не волнуют тревожные сны или мучительные грезы, последствия праздной, роскошной и пустой жизни".

Писали белорусы и о дальних краях. Новогрудский адвокат Игнат Яцковский в 1857 году в Лондоне издал книгу "Трехлетнее пребывание на Востоке". Наш земляк Игнат Дамейко - национальный герой Чили, попавший в эту экзотическую страну после разгрома восстания 1830 - 1831 гг., в котором принимал активное участие, - оставил мемуары "Мои путешествия". Вацлав Володько, уроженец Минской губернии и участник восстания 1863 - 1864 гг., издал под псевдонимом Саги-бей дорожные зарисовки "Восток. Из Стамбула в Анкару".

"Индустрии огней трепещет злобный враг"

Но самые любопытные метаморфозы произошли с жанром путевых заметок в эпоху соцреализма. Помните, в "Золотом теленке" Остап, отправляясь за подпольным миллионером Корейко на строительство Восточной магистрали, попадает в поезд, груженный журналистами и поэтами, готовыми отразить эпохальную стройку в своих строках? Остап еще "вкручивает" литератору Ухудшанскому свой "Торжественный комплект", позволяющий с помощью 7 прилагательных, 19 существительных, 10 глаголов плюс вкрапления "азиатского орнамента" ("шайтан-арба", "урюк") сочинять опусы типа: "Поют сердца под грохот дней, дрожит зари маяк. Пускай индустрии огней трепещет злобный враг".

Ильф и Петров, как известно, срисовывали с натуры. Поэты и писатели старались, как могли... Одни - переступая через трупы своих муз

: Свiснуу раз, свiснуу два

Шустры паравозiк,

I павез, i павез

За возiкам возiк.

Это - великий Янка Купала в поэме "Над ракой Арэсай", повествующей о мелиорации Полесья демобилизованными красноармейцами...

Другие писали совершенно искренне. Молодой и талантливый Валерий Моряков свое стихотворение "Першы дзень на запалкавай фабрыцы" выдержал в философских тонах, уподобляя жизни молодых строителей социализма бревнам, обтесываемым в станках. Через несколько лет рука, написавшая это стихотворение, будет прибита гвоздем к стене камеры...

Были посылаемы наши писатели и подальше, совсем как герои "Золотого теленка". Например, на знаменитый Беломорканал - поначалу в качестве воспевателей. В результате появлялись творения вроде вышедшей в 1934 году книги Платона Головача "Ад Мядзвежай гары да Белага мора. З запiсной кнiжкi". Разумеется, "неположенных" чувствований в свои записные книжки писатель, которого расстреляют через три года, не заносил.

Кенгуру и американские безработные

В 60-е "оттепельные" годы у советских литераторов вдруг появилась возможность выезжать за пределы СССР. Поездку следовало "отработать" - описать, изобличая звериный оскал империализма и расшаркиваясь перед товарищами по соцлагерю. В "железном занавесе" устроили цветные окошки, через которые рядовой гражданин мог наблюдать, как Даниил Гранин гоняется за кенгуру в Австралии, Константин Паустовский пускает игрушечные вертолетики в римском супермаркете, а Евгений Евтушенко читает стихи на стадионе в Сантьяго...

Заглянули за "железный занавес" и белорусские литераторы. В 1968 году поэт Максим Лужанин едет в США представлять Белоруссию в ООН. Лужанин - из репрессированного поколения. Побывал в лагерях, был реабилитирован, воевал, работал секретарем Якуба Коласа... Вот незадача - в логове врага у белорусского делегата прихватывает сердце, он попадает в американскую больницу... В результате книга дорожных впечатлений - кстати, хорошо написанная - выходит под названием "Рэпартаж з рубцом на сэрцы". Ее открывает фраза: "Жыцце у Амерыцы - гэта бiтва за жыцце". Далее автор сообщает читателю, что в американских магазинах небольшой батончик, "на раз укусiць", втрое дороже нашей буханки, а на парковых скамейках спят бездомные, обессиленные "ахвяры алкаголю, наркотыкау, беспрацоуя"...

От Парижей тоже можно утомиться

Когда для путешествий стали нужны не "правоверность", а деньги, акценты поменялись. Теперь в описании зарубежья можно было светлых красок не жалеть. О вылазках за границу начали откровенничать все. Когда Леонид Дранько-Майсюк назвал свои эссе "Стомленасць Парыжам", литераторы недовольно шушукались: надо же, успел устать от Парижа. Но эссе Леонида были прежде всего хорошими художественными произведениями, в качестве коих и остались в литературе. Много путешествовал Владимир Орлов, назвавший свою "дорожную" книгу "Божая кароука з Пятай авеню"...

Если Дранько-Майсюк в своих эссе романтичен, то стиль Адама Глобуса - жесткий, лаконичный. Но есть и общее. Для Дранько-Майсюка, где бы он ни находился - на Елисейских полях или в Акрополе, центр Вселенной - родной Давид-Городок. Для Глобуса центр мира - тоже в Беларуси. Писатель одинаково ярко описывает и Койданово, и Лондон, и Минск, и Барселону, иногда шокируя, иногда удивляя точными наблюдениями и парадоксальными образами: "Дзiцячыя ванiты нiшто у параунаннi са стотысячагадовым брудам Афрыкi..." Особенность дорожных заметок постсоветского времени - стремление авторов отойти от "советиш туристо, облико морале". Из дорожных заметок мы узнаем, где какие кальвадосы наши "вандроунiкi" пили и какие в Риме и Париже проститутки. Ну а для последней генерации белорусских литераторов экзотика зарубежья и вовсе утратила значение - подумаешь, прошвырнуться в Варшаву, подзаработать на студенческих каникулах в Штатах...

"Жанр путевых заметок - самый скучный из всех, изобретенных пытливым человечеством", - вычитала я недавно в чьей-то статье.

Нет, не верю... Ведь дорога - как текущая вода, она все время иная, меняются ее "берега", и однажды кем-то увиденное - неповторимо...