Режиссер Сергей Лозница – о фильме «В тумане» и особенностях современного кино.
Сергей Лозница получил приз ФИПРЕССИ 65-го Каннского фестиваля и Гран-при фестиваля «Зеркало» за фильм «В тумане» по повести Василя Быкова. Это второй художественный фильм известного документалиста, работы которого отмечены множеством российских и международных призов. Первый фильм «Счастье мое» также показывался в конкурсе Каннского фестиваля, получил с десяток Гран-при на международных киносмотрах, в том числе приз за режиссуру и «Белого слона» кинокритиков на «Кинотавре». В российский прокат фильм «В тумане» выйдет осенью.
– Сергей, чем вас привлек этот проект – несмотря на столь длительную подготовку, вы не отказались от него?
– Я прочел повесть Василя Быкова в 2001 году и почти сразу же написал сценарий. Видимо, в этом тексте было что-то, что меня взволновало и тронуло. Мне посчастливилось знать людей, похожих на главного героя повести – Сущеню. В детстве я проводил летние каникулы в Беларуси, гостил у бабушки с дедушкой. Сущеня – тип белорусского характера, который практически вымер сегодня, но лет сорок назад такие люди еще встречались. Сдержанные, немногословные, скромные. C огромной внутренней силой и чувством собственного достоинства. Я восхищался такими людьми – они дорожат своей честью и своим добрым именем иногда даже больше, чем жизнью. Вот, собственно, об этом повесть Быкова – о том, как человек пытается сохранить свою честь в обстоятельствах, когда вокруг царит бесчестье.
Когда я принес сценарий своему немецкому продюсеру, он сказал: «Нет, это невозможно – мы никогда не найдем на это деньги, да и смотреть фильмы о Второй мировой войне никто уже не хочет...» И только десять лет спустя, после того, как моя первая игровая картина была показана в Каннах, у продюсеров нашлась возможность взяться за сценарий «В тумане».
– Расскажите, как воспринял идею экранизации своей повести Василь Быков, вам приходилось общаться с ним?
– Мы разговаривали с Василем Быковым по телефону, он жил тогда во Франкфурте-на-Майне. Мы с ним поговорили о том, что я хочу делать, но в основном говорили о положении Беларуси, которое его крайне волновало. Единственное, он просил меня не привлекать его к написанию сценария, поскольку времени на это у него не было, а он был очень ответственным человеком. Он пожелал мне ни пуха ни пера и благодарил за то, что я взялся написать сценарий и сделать такую картину. Василь Быков умер в 2003 году. Я считал, что это мой долг перед ним – сделать эту картину.
– А по характерам персонажей у писателя были какие-то указания?
– Мы только говорили о том, какой я вижу идею фильма, и наши взгляды на этот счет полностью совпали.
– Вам не приходилось слышать от зрителей, что несколько царапает слух то, что персонажи ваши, жители белорусской деревни, говорят на чистом русском языке?
– Кино – это условность. Предъявлять претензии такого рода – то же самое, что обвинять Шекспира в том, что Гамлет, принц Датский, или Цезарь, римский император, говорят по-английски.
– Каковы ваши принципы работы с актерами? На пресс-конференции они рассказывали, что очень трудно было попасть в нужную интонацию, приходилось избавляться от театральной манеры игры, и вы часто их останавливали на неточно произнесенном слове.
– Мы два месяца репетировали. К моменту начала съемок все основные сцены фильма были тщательно продуманы, выверены и подготовлены актерами. На съемках иногда только приходилось корректировать нюансы, но основная работа была проделана во время подготовки.
– В фильме у вас звучит фраза Быкова о том, что бывают ситуации, в которых человек не властен защитить свое доброе имя, вот и невинный Сущеня убивает себя, предпочтя смерть жизни в качестве подозреваемого в предательстве. Вы уверены, что сегодняшний зритель поймет и примет такое решение героя?
– Давайте уважать зрителя, давайте не думать о нем хуже, чем он есть.
– В последнее время много говорится о том, что границы между жанрами художественного и документального кино стираются и возникает некий третий жанр с новыми признаками, что скажете по этому поводу?
– Разница между игровым и документальным кино – в способе получения материала, а также в том, что в документалистике существуют этические барьеры, за которые невозможно переступить. Вот, собственно, и все.
– Скажите, копродукция – это приговор современному кино, на Каннском фестивале именно она преобладала?
– Нет, я так не считаю.
– Вы проводите какую-то особую работу со звуком?
– На 95 процентов звук записываю во время съемок, потом работаю со звуком в течение двух-трех месяцев на этапе пост-продакшн. Я работаю с одним из лучших звукорежиссеров Европы – белорусским специалистом Владимиром Головницким. Мы с Володей сделали вместе уже 9 картин и сейчас начинаем работу над десятой.
– Вы работали в жюри российского фестиваля «Два в одном», каково ваше впечатление? Как относитесь к тому, что фестивалей современного кино в России теперь два?
– Ничего плохого в этом не вижу, репертуар у фестиваля интересный, просто каждый фестиваль должен найти свою нишу, свое поле игры, приложить свои усилия. Прекрасно, почему бы нет?!
Канны, Франция – Москва
