19 января народная артистка Татьяна Мархель отметит юбилей. В этот день в ее честь в Республиканском театре белорусской драматургии прозвучит много хороших слов и комплиментов. Их Татьяна Григорьевна своим многолетним служением профессии, безусловно, заслужила. Накануне мы встретились с актрисой, но в который раз философствовать на давно избитые темы о ролях и режиссерах показалось скучным. «Ни слова о театре» — такой формат разговора показался любопытным. Его мы и постарались придерживаться.
— Татьяна Григорьевна, в фильме «Белые Росы» сын спрашивал у отца: «Батя, как жить, чтобы не притомиться...»
— Не помню точно, в каком смысле он спрашивал... Не притомиться от жизни? Думаю, брать нагрузку по силам. Мне в этом всегда природа и гены помогают. Если бы мне машину времени предложили, я не вперед бы полетела, а назад. Мне бы хотелось посмотреть на тот прежний уклад жизни, на деда, на бабку... Я до сих пор ощущаю оттуда тепло. Как–то подумала: если бы родилась в городе, что бы вспоминала? Детский сад во дворе? Асфальт? Заводские трубы? А так я помню, какой цветок когда зацветает и отцветает. С шести лет пастушком была. Вся природа передо мной жила. Часто уроки в поле делала, книжки читала. Дома только письменные задания. Все помню: как жито сжинают, как его увозят, как потом ржевье остается, как оно колется... Какое небо, какие запахи. А когда дождь и гроза, а ты в поле под открытым небом. Что вы! Если чем подкрепляюсь, то только этим — ныряю в детство и все. Это закваска на всю жизнь. Железный фундамент.
— Грозы не боялись?
— Нет. Хотя в деревне и тетку мою родную убило молнией, в землю ее даже зарывали, но ничего не помогло, не спасли. И девочку одну убило — сидела под выключателем. Это случалось, громоотвода никакого не было. А зима в деревне, Каляды, а Пасха?.. Мама была верующая. Пойдет в Косино — семь километров от нас, где Купала работал на частной пивоварне, приходит утром, вся просветленная. До этого в доме все вымыто, даже потолок, наварено еды домашнему скоту, чтобы ничего в воскресенье не делать, только покормить. Мы встаем, водичкой красной от яиц умываемся. Потом едим освященные яйца. Стол праздничный накрыт, столько блюд... Едим вкусно, с аппетитом. До этого же пост был многонедельный...
— Сегодня посты соблюдаете?
— К сожалению, нет.
— Дочерям что–то передали из тех традиций?
— Маша пела в церковном хоре, Вере это тоже все близко. В моем возрасте религия — большая моральная поддержка. Боюсь думать, что там дальше: хорошей жизни на том свете не заслужила (смеется), грешница большая. Я — православный человек и ничего менять не хочу. То, что в тебе заложено с детства, это и правильно. Приходили как–то ко мне какие–то люди с улицы, говорят: «Давайте мы вам объясним Евангелие... Я спрашиваю: «А почему вы решили, что вы можете мне что–то объяснить? Вы же не священники». Я лучше сама возьму да почитаю первоистоичник, и это будет интереснее, чем ваши представления о нем.
— Татьяна Григорьевна, какие преимущества дает возраст?
— Очень большие. Да, я пережила прекрасные времена. Но сейчас, когда ты не связан с другим человеком, ты не живешь в страхе, что его потеряешь. Начинаешь больше узнавать себя. В свое время меня волновало только, чтобы мужу было хорошо. Коллеги всегда подшучивали надо мной. Но сейчас оказывается: и то интересно, и это. Столько открытий! В профессии что–то новое для себя открываю. Любимого Германа Гессе перечитываю. Его проза для меня как песня. Откуда он про меня все знает? На даче поработаю, потом беру книгу, если надо отдохнуть. Стихи его читаю, «Игру в бисер»...
— Сейчас модно рассказывать про свою личную жизнь... Вы бы могли прийти к Андрею Малахову и рассказать свою историю развода?
— Когда у меня это еще болело, я однажды рассказала об этом публично. И потом, когда прошло время, мне стало стыдно. Я говорю о нашей истории, а человека давно нет. Он не может мне ответить. Он беззащитен, а я, только потому что бог дал мне линию жизни длиннее, пользуюсь этим. Хоть под старость разум приходит (вздыхает).
— А чужие исповеди вам интересны?
— Нет. Это такое унижение. Люди приходят в телевизионную студию, доверительно что–то рассказывают, а потом, как в какой–то пьесе, вдруг появляется свидетель, и все переворачивается с ног на голову. Так произошло с актером Валентином Букиным. Он долго исповедовался в одной программе, какая у него была любовь, как он сделал ребенка любимой, а потом приходят и эта любимая, и этот ребенок. А он уже взрослый сын, которого актер ни разу в жизни не видел. Его так подставили, на него смотреть было страшно. И сын сказал ему: «Что ж ты так?» и ушел из студии. Это не дай бог. Не пожелаешь никому в такой ситуации оказаться.
— Одиночество вас сегодня не тяготит?
— Шикарное состояние. Я не ожидала, что это так здорово. И потом, у меня есть любимая работа и дети.
— «Сильная женщина плачет у окна...» — про вас?
— Не думаю. Я боюсь привязанностей, зависимости от человека. Стараюсь этого избегать. И это не сила, а слабость.
— Сейчас принято знакомиться в социальных сетях. Интернет играет какую–то роль в вашей жизни?
— Никакой. И у меня нет желания в него вникать. Не хочу загружать голову.
— Многие актеры для поддержания популярности участвуют сегодня в различных реалити–шоу: катаются на коньках, например. Вы в каком шоу согласились бы участвовать?
— На коньках — с удовольствием. А чего?
— А на необитаемый остров поехали бы?
— И чтобы все время за мной подсматривали?
— Да. А потом сказали: «Так вот какая наша Татьяна Григорьевна на самом деле...»
— Нет, ни в коем случае. Когда ты не остаешься хотя бы иногда один на один с самим собой — это очень плохо. Да и не верю я во все в это. Они же знают, что их снимают, поэтому делают вид, что живут обычной жизнью. Все это показуха.
— Вы светский человек, любите тусовки, фестивали?
— Я любила форум «Золотой Витязь». Благодаря ему в стольких городах побывала: Рязань, Тамбов, Калуга, Оптина пустынь. Фестиваль был интересен этими поездками. Николай Бурляев подбирал известных актеров, содержательную программу.
— Жизнь вас научила выстраивать отношения с начальством?
— У меня есть обязанности, которые я выполняю. Если происходит что–то, что меня не устраивает, я поплачу, а потом думаю: а чего это я себе придумываю идеал какой–то? Почему я человека идеализирую? Почему он должен ко мне как–то по–особенному относиться? С режиссерами стараюсь быть открытой, иначе ничего не сделаешь. Если будешь работать с фигой в кармане, многое не получится. Я в силу характера не могла бы руководить, отвечать за всех, у меня бы не получилось — не хватает уверенности. С собой кое–как разбираешься потихоньку, еще и люди, чтобы от тебя зависели, это сложно. А может, просто боюсь ответственности. Какую–то свою нишу, где мне уютно, занимаю — и хорошо.
— Вас часто называют неким олицетворением белорусского характера.
— В общем, да. Но смотрите: вот спектакль «Женщины Бергмана» — совсем неожиданный для меня. Сколько призов получила. А всю роль я там молчу. И это оказалось многим интересно.
— Татьяна Григорьевна, мы же договорились...
— А, да.
— Этот характер меняется с годами в прозе, драматургии? Раньше была цензура советская, сейчас цензура рынка. Вам когда было комфортнее работать?
— В Витебске в театре Коласа мы ставили очень много белорусских авторов: Короткевича, Купалу, Коласа, Шамякина. Это было такое счастье. В ЦК говорили, что должен быть некий процент белорусских авторов. И на киностудии снимали фильмы по белорусской драматургии. В театре я не сталкивалась с цензурой. Может, где–то и клеймили позором «Доктора Живаго», не читая, но не у нас. Может, не доходило до меня? Да, играла доярок. Людей труда. Но это были прекрасные люди, сильные характеры, цельные личности. Пусть и жили на земле. А сейчас, простите, я что–то давно не видела на экране простого человека. Кровь, стрельба, криминал. Почему мне это должно быть интересно? Где обычный человек, который сегодня живет и работает? Мне неинтересно потрошить внутреннюю жизнь киллера: мучается он, когда нажимает на спусковой крючок, или делает это с удовольствием? Сколько ж можно... Я лучше Достоевского почитаю. Мне бы хотелось, чтобы нормальное человеческое лицо вернулось на экран.
И классику, как мне кажется, мы ставили больше тогда. Так что я не могу повернуться назад и плюнуть в то время.
— Сегодняшняя установка на гламур вам понятна?
— Гламурные люди — это такая порода людей, искусственно выращенная. Инкубаторские, фальшивые насквозь. В них нет правды, натуральности, все внешнее, пена, которая теперь на плаву. И бабки в деревне глядят это.
— А почему глядят?
— Всем, наверное, хочется посмотреть на красивую жизнь...
Советская Белоруссия №10 (24393). Суббота, 18 января 2014 года.
