Как выглядит счастье?

Мы привыкли звездные нимбы зажигать исключительно над головами известных актеров, певцов. И они носят эти лучезарные украшения как обязательную профессиональную принадлежность. Высокий профессионализм, виртуозность людей других профессий менее слепят глаза, но от этого не менее ценны.

Как только в кругу моих друзей и знакомых возникают серьезные проблемы со здоровьем - начинает работать наш экстремальный телеграф (спасибо дружбе!): "Ой, ты какого толкового врача знаешь, а то ситуация отчаянная?.." И как великую драгоценность подруги передают друг другу телефоны проверенных жизнью эскулапов.

Таисию Петровну ЖДАНОВИЧ, врача-стоматолога, мы "обнаружили", когда лечили свои легкие в НИИ пульмонологии и фтизиатрии. Мастер высшего класса. Филигранный специалист, врач от Бога, умеющий брать на себя ответственность при принятии решений. И еще, что очень важно для доктора, - доброжелательность, которая исцеляет не хуже, чем верно выбранное лечение.

Таисию Петровну мои друзья знали десятилетия и считали светлейшим и счастливейшим человеком. Нам казалось, что купается она всю жизнь исключительно в неге любящей семьи - от того ее постоянная лучезарность. А потом, заслужив ее откровенность, обнаружили - жизнь уготовила этой женщине суровейшие испытания, которые только укрепляли ее в понимании главного секрета человеческой жизни: хочешь быть счастливым - будь им!

Две половинки

- Сейчас, когда нам с мужем уже перевалило за пятьдесят, мы иногда ссоримся - то я вдруг скажу: "Не дай Бог мне умереть после тебя!", то он произнесет нечто подобное. Мы настолько духовно сроднились, что даже думать о том, что кто-то может остаться один, - невыносимо.

Нам несказанно повезло: мы две половинки одного целого, кем-то разбросанные по свету, но чудом нашедшие друг друга. Я искренне не могу понять иных людей - почему они не умеют жить друг с другом, почему ссорятся, о чем-то торгуются, изменяют... Мы с Генрихом с первого дня знакомства, вот уже 32 года, живем в полном понимании друг друга. И это не стоило нам никаких трудов, никто ничем не жертвовал, все получалось само собой. Помню, когда поженились, Генрих работал на электротехническом заводе, жили на квартире, только-только родился первенец Вадим, я серьезно заболела. Лечиться надо было больше года... Как справиться с бедой? - паниковала я. А Генрих так спокойненько мне, мол, ничего страшного, только подумай, что бывают еще более страшные ситуации, наша-то вполне переживаемая... Вадимку он носил в круглосуточные ясли, бегал к нему по два раза в день, утром и вечером, и - обязательно ко мне в больницу. Так и прожили то время: без паники и истерик, упреков и надрывов, естественно и по-хорошему буднично.

Мне часто говорят мои друзья: с тобой легко - ты во всем находишь радость, даже когда обед готовишь или посуду моешь... Уже когда подросла дочка, помню, соберемся в воскресенье куда-нибудь всей семьей идти, дети быстренько поставят какую-нибудь пластинку и просят нас с Генрихом - потанцуйте! Почему-то детям очень нравилось смотреть, как мы танцуем, наверное, музыка, наши глаза, сразу менявшие выражение, ими воспринимались как "радость, которая на всех одна"?

На всех и беда одна...

- Это случилось 17 лет назад. Произнесла и сама не поверила - сколько времени прошло, а кажется, вчера было. Мы всей семьей приехали к моим родителям в Несвижский район - помочь собрать урожай яблок. Начало осени. Генриху тогда шел 43-й год - человек в самом расцвете, сильный, красивый, успешный. Та злополучная яблоня и была-то высотой не более 2,5 метра. Генрих забрался на дерево, вдруг слышу треск - он лежит на земле и не поднимается. Подбегаю и понимаю - сломан позвоночник, ноги безжизненны...

Мы с сыном, он был уже студентом, дежурили возле постели отца, перенесшего сложнейшую операцию, почти полгода. Но все, что ниже перелома, а это грудной отдел позвоночника, так и осталось парализованным... Я только молила Бога - лишь бы остался жив. И Генрих живет! И как живет! Да, нам всем в семье пришлось совершенно по-новому устроить жизнь. Был ведь и такой вариант у Генриха: лечь в постель и тихо угасать, но он сел в коляску, а самое главное - справился с эмоциями. Он решил: есть день, есть руки (сейчас они у него мощные, как у тяжелоатлета, ведь теперь вся физическая жизнь его тела - их забота), есть голова, чувства, эмоции, в конце концов, есть люди, которым ты нужен...

Я часто наблюдаю за своими детьми, а у каждого из них уже своя семья, у нас появились внуки, и мне кажется: нет, определенно, они отца любят больше, чем меня. Понимаю - признают его авторитет, его твердость, логику. Я не ревную. Я восхищаюсь. Все сокровенное дети сначала несут ему. Да и папа наш никому не дает усомниться в том, что он по-прежнему наш ангел-хранитель. Водит автомобиль, дачное хозяйство все на нем - вот только вскопать огород наша с детьми обязанность. Сам сделал рамы для теплиц, сам разводит несушек и кроликов и ухаживает за дачной фермой, сам прививает деревья, ремонтирует то, до чего дотягиваются его руки. А как готовит! Его кулинарные изыски - просто объедение. Я как врач понимаю, какую цену он платит за то, чтобы быть, как все. Но иногда, глядя на него, совершенно забываю, что Генрих всегда живет через боль.

Нет, бывают у него и черные дни, когда накопленные страдания вырываются наружу. Но даже в такие минуты он не позволяет себе, как это бывает, непроизвольно мстить здоровым, "заходиться" в обвинениях (а их можно насобирать целый ворох по отношению к близким, несущимся будто в скором поезде по непростой у каждого жизни). Я вижу, как он буквально сражается, неистовее, чем с болью, с этим черным удушливым туманом, лишающим его надежды... Нет, не дай Бог мне остаться без Генриха - моя жизнь потеряет устойчивость, лишится всех красок мира.

Вместо заключения

Генрих Павлович примчался к электричке на "шестерке", чтобы встретить свою Таю с работы - весь дачный сезон он встречает и отвозит жену к поезду. Машину водит мастерски и с удовольствием - это уже третий его "железный конь". Как положено по службе, неотлучный от Генриха Павловича, Берт, огромный черный пес, много лет назад прибившийся к дому, встретил нас у раскрытых дверей гаража. Службу Берт (он сам выбрал эту свою обязанность - оставаться у распахнутого гаража до возвращения хозяина и никого не подпускать к охраняемому объекту) несет самоотверженно, без промахов. Только когда Генрих Павлович "снял с него дежурство", Берт поинтересовался мной, понял своим необычным собачьим чутьем, что в этот вечер я - гость их дома. Пока мы с Генрихом Павловичем обходили хозяйство, а потом беседовали у горячей печки о жизни, Тасе было поручено накрыть стол "по-генриховски". Доложу вам, действительно кулинар Генрих Павлович отменный, куриные отбивные буквально таяли во рту. Но хочу процитировать несколько его замечаний о героине нашей "Женской истории"

: - Тася мне послана Богом. Наверное, я еще подумал бы, как распорядиться своей жизнью после травмы, если бы не ее истовое желание мне помочь. Мужество и отвага бывают разные. Ее - в умении быт (а в нашем случае быт непрост) поднять над рутиной.

- Она постоянно находит поводы для заразительной радости. Грибной сезон - сезон азарта и восторгов. Я хоть не ходок в лес, но полные Тасины корзины разбирают с удовольствием.

- Когда у нее в руках новая книга - она будто студентка: "еще чуть-чуть потерпите, дайте главу дочитать". Я уже знаю - не оторвать пока не дочитает, даже бурчать не хочется - ее упоение разрушать.

- Внуки приехали - праздник, дети - еще один. Утром выйдет в новом наряде (любит обновки), как истая женщина полна возбуждения, будто кинозвезда перед вручением "Оскара".

- Когда сержусь на нее? Когда пытается скрыть от меня свои проблемы. (Улыбается и добавляет: "Наверное, у меня учится".)

- Как определяю, когда ей плохо? Заглядываю в глаза.

- Вы рассматривали ее лицо? Что увидели?

Теперь я отвечаю хозяину: "Приветливость, живость".

- Вот-вот, когда оно такое - значит, все в порядке, когда прячет от меня глаза, нужно посадить перед собой и говорить по душам.

- Как прошел сегодняшний день? Хорошо - вся моя семья рядом, будто слышу дыхание каждого из них... А как еще выглядит счастье?