Каждый из нас вправе назвать что угодно главным апрельским событием нашей общей истории. Для кого-то апрель ассоциируется с Гагариным, а кто-то вспомнит приезд в Москву Фиделя Кастро. Один назовет восстание Варшавского гетто, а другой выпущенные в Тольятти первые "Жигули". Старые пионеры отметят день рождения Ленина, а юные спортсмены отчитаются о I Олимпийских играх. Кому - что! Кому нравится родившаяся в этом месяце Пугачева, кому дом с мезонином, а для кого, простите, и кобыла невеста...
Апрель 1927-го. "В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошел молодой человек лет двадцати восьми. За ним бежал беспризорный.
- Дядя, - весело кричал он, - дай десять копеек!
Молодой человек вынул из кармана нагретое яблоко и подал его беспризорному, но тот не отставал. Тогда пешеход остановился, иронически посмотрел на мальчика и тихо сказал:
- Может быть, тебе дать еще ключ от квартиры, где деньги лежат?"
Остап Бендер, а это был именно он, в начале апреля 1927 года еще не прослышал о "двенадцати стульях". Более того, о своем самом известном романе в ту пору еще ничего не слышали и его создатели. Илья Ильф, а если точнее, то Файнзильберг, работал в газете "Гудок", издававшейся Центральным комитетом профессионального союза рабочих железнодорожного транспорта СССР. К 1927 году на работу в эту редакцию устроился и бывший сотрудник одесского уголовного розыска Евгений Петров, а если точнее, то Катаев. Естественно, в этом деле не обошлось без протекции знаменитого автора "Гудка" Валентина Катаева, и однажды он попросил брата ответить услугой на услугу. Сам укатил к Черному морю писать водевиль для Художественного театра, а брату и его другу Илье предложил разработать сюжет о бриллиантах, спрятанных во время революции в одном из двенадцати стульев гостиного гарнитура... Они и разработали. Да так, что Валентин Катаев в "Двенадцати стульях" упоминается только в качестве человека, которому посвящен самый смешной роман о советской действительности.
Ильф и Петров утверждали, что Остап Бендер любил деньги, страдал от их недостатка, а потому знал по меньшей мере 400 способов их отъема. А вот мы утверждать, что советское правительство свои постановления списывало с бендеровских черновиков, права не имеем. Зато констатируем, что займы, о которых нет-нет да и вспомнят в "Двенадцати стульях", впервые были выпущены в советской стране в 1922 - 1923 годах и выпускались до 1957 года. Под благими намерениями (подъем народного хозяйства, забота о трудящихся и т.п.) государство банально брало взаймы у собственных граждан. Вот как это проводилось. Сберкассы выдавали инструкции о порядке размещения займа, бланки для его учета и оформления, авансовую сумму облигаций предприятиям, учреждениям и сельским Советам. Последние выдавали подписчикам подписной лист, содержащий фамилию подписчика и сумму, на которую приобретались облигации. Затем подписные листы передавались в бухгалтерию для удержания взносов из заработной платы рабочих и служащих. Все взносы перечислялись через Госбанк СССР в государственный бюджет.
"Советские государственные займы - подлинно народные займы. Отдавая взаймы государству свои средства, каждый трудящийся знает, что они будут использованы на родное и близкое ему дело, на дальнейшее развитие народного хозяйства, подъем материального благосостояния и культурного уровня населения. Вот почему размещение каждого выпускаемого Советским правительством займа выливается в мощную демонстрацию патриотизма советского народа, его безграничной любви к своей Отчизне, к своему великому вождю и учителю товарищу Сталину" ("Государственные займы СССР", 23.04.1952).
"Все - на тираж. Каждый трудящийся должен иметь в кармане облигацию госзайма", - бросали клич Ильф - Петров и превращали предводителя каманчей Воробьянинова в сеятеля облигаций. Они утверждали, что "каждый держатель облигации в глубине души не верит в возможность выигрыша. Зато он очень ревниво относится к облигациям своих соседей и знакомых. Он пуще огня боится того, что выиграют они". Писатели писали роман, а в итоге сегодня мы констатируем, что в среднем советский человек в добровольно-принудительном порядке отдавал на госзаймы около двух месячных зарплат. Но этого государству показалось мало, и в 1936 году по займам, говоря сегодняшним языком, объявили дефолт - облигации восьмипроцентных займов были насильственно обменяны на трехпроцентные, и погашение было отсрочено на 20 лет - до 1957 года.
"На предприятиях Минского железнодорожного узла активно обсуждается сообщение о том, что трудящиеся г. Горького единодушно одобрили предложение, внесенное тов. Н.С.Хрущевым и поддержанное рабочими и служащими завода "Красное Сормово" и Горьковского автозавода, о прекращении подписки на заем с 1958 года... На состоявшемся вчера митинге в паровозном депо выступил мастер цеха промывки т. Нелипович. Выражая чувства и мнения присутствующих, он сказал: "Мы от всей души приветствуем и поддерживаем патриотическое решение горьковчан. На протяжении ряда лет каждый из нас считал своим патриотическим долгом отдавать взаймы родному государству свои трудовые сбережения, чтобы еще больше крепла экономическая мощь страны, улучшалось материальное благосостояние советских людей. Средства, которые образуются от прекращения выплат по займам, принесут огромную пользу государству и всему народу" ("Для блага Родины", 12.04.1957).
"Капиталистам никогда не понять души советского человека, выросшего в условиях советской действительности, для которого цель жизни - не личное обогащение, а общее благо, подъем экономики всей страны, подъем жизненного уровня и культуры всего народа. Советские люди отдавали свои трудовые сбережения взаймы государству, иной раз ограничивая свои личные потребности, но они делали это с чистым сердцем потому, что знали, что строят новое, социалистическое общество, которое принесет им и их детям жизнь, полную счастья и изобилия... Однако займы не могут существовать вечно. Если продолжать выпускать их в больших размерах, чем, например, в 1956 году, то это будет уже обременительно для населения. Если же займы выпускать на меньшую сумму, то она почти вся уйдет на оплату выигрышей и погашений по ранее выпущенным займам. Учитывая, что эти мероприятия, как показало обсуждение их на многочисленных рабочих собраниях рабочих, служащих, колхозников, интеллигенции, встретили единодушное одобрение трудящихся, Центральный Комитет КПСС и Совет Министров СССР постановляют:
1. Прекратить, начиная с 1958 года, дальнейший выпуск государственных займов, размещаемых по подписке среди населения.
2. Прекратить со дня опубликования настоящего постановления проведение тиражей выигрышей ранее выпущенных государственных займов, размещенных по подписке среди населения, и отсрочить на 20 лет погашение облигаций этих займов. С 1977 года погашение облигаций государственных займов производить в течение 20 лет, равными частями ежегодно" (Постановление Центрального Комитета КПСС и Совета Министров СССР от 19 апреля 1957 года "О государственных займах, размещаемых по подписке среди трудящихся Советского Союза", 20.04.1957).
"Великолепное осеннее утро скатилось с мокрых крыш на улицы Москвы. Город двинулся в будничный свой поход" - этими словами Ильф и Петров завершили "Двенадцать стульев". Остап Бендер в этом романе "умер на пороге счастья, которое себе вообразил", но исключительно по доброй воле дуэта авторов воскрес на страницах их второго классического произведения "Золотой теленок". В нем запоминающиеся советские граждане тоже бескорыстно любили деньги, они протягивали к ним свои длинные руки, но в самом конце "Остап взял химический карандаш и, возбужденно махнув им в воздухе, написал:
Ценная
Народному комиссару финансов. Москва.
Посылка, брошенная рукой дюжего почтовика, рухнула на груду овальных тючков, торбочек и ящиков. Засовывая в карман квитанцию, Остап увидел, что его миллион вместе с прочим грузом уже увозит на тележке в соседний зал ленивый старичок с белыми молниями в петлицах".
Заседание продолжилось, вот только в 1933 году, проанонсировав скорое появление третьего романа про тов. Бендера под названием "Подлец", Ильф с Петровым написать его не смогли...
