Александр ПОДЛИПСКИЙ в наши дни.Вчерашние выпускники
Двери своего дома в деревне Головинцы Гомельского района Александр Трофимович распахивает радушно и не перестает улыбаться:
— Как вы думаете, сколько мне? 96! Но я недавно решил переставлять цифры местами, так что я вполне молод и бодр!
Но улыбка соскальзывает с лица, как только речь заходит о войне:
— Вот вы скоро уйдете, а я еще долго отходить буду…
Пережить ему пришлось многое. В тяжелом, но радостном детстве он даже предположить такое не мог. Родился в маленькой деревушке Грязивец Могилевской области, которая столетия назад еще именовалась Великаном, но, по легенде, получила новое название от едущей мимо Екатерины Великой: застряла ее карета в размытом тракте.
Изо всех сил с самого детства Александр Подлипский стремился к знаниям:
— Отец, работавший в хозяйстве, как-то сказал: «Не хочешь быть, как я, — учись!»
И он учился, ради среднего образования вместе с другом наматывали по 20 километров в день до школы в райцентре. Приятель так и не закончил — забрали в летчики досрочно, он так и отлетал всю войну. А Александр Трофимович благополучно получил образование и подал документы в Мстиславское педучилище. Вот только шел 1941 год…
Александр ПОДЛИПСКИЙ сразу после войны.— Мы просились на фронт. Но меня развернули на призывном пункте и отправили домой, ничего не объяснив. Сейчас бы не взяли — и ладно! А тогда я, патриот, рвался на войну.
Местная молодежь патрулировала дороги, чтобы не просочились диверсанты, потом помогали носить раненых в госпиталь. Но тогда молодые и наивные ребята и девчонки не до конца понимали все ужасы войны. Пока в деревню не пришли захватчики.
— Фашисты преподавали нам, как их ненавидеть. Ранней осенью 1941-го приехали человек пять с пулеметами, автоматами, винтовками. Согнали всех людей в середину деревни. Кто быстро не шел — стреляли, ранили двух женщин. Из толпы вывели несколько человек, среди них была моя двоюродная сестра. Поставили. Выстрел — и все падают… Один из наших был смельчак, австриец по происхождению, женился когда-то на нашей женщине. Он рванул к немцам: «За что?..» А они: «За каждого нашего убитого мы убиваем 10 ваших». Но мы никого не убивали. Так за что?
От связного до пулеметчика
Гитлеровцы тогда прекратили стрелять, но юного Александра Подлипского колотило от страха и лютой ярости. Захватчики разграбили дома и ушли, но науку ненависти преподали белорусам. Вскоре в деревне появился странный человек. Будто странник-сказитель, преподносил он местным историю, как устроили неподалеку петушиные бои. Сошлись в битве красный петух и черный. И красный победил. Смотрел странный человек на реакцию жителей и что-то решительное увидел в глазах Александра. Нагнал по дороге, разговорились — и через какое-то время Подлипский стал связным партизанского отряда, устроившись учителем в деревенской школе. Снабжал борцов необходимой информацией, участвовал в диверсиях на железной дороге.
Благодарность за операцию в Маньчжурии.Смешливый и оптимистичный, он старался улыбаться, но решительность в душе заставляла включаться в борьбу все больше и больше, забывать про себя и думать только о победе. С 1942 года был уже в партизанах, в отряде «Победа». В 1943-м отряд дошел до Краснополья, где встретился с разведчиками Красной Армии и влился в ее ряды.
Боевое крещение состоялось на родной Могилевщине. За каждый сантиметр родной земли Александр Трофимович был готов отдать жизнь. «Строчит пулеметчик» — слова, будто написанные как раз про него. Его «максим» не успевал остывать. Однажды целый день держал плацдарм на Проне, притоке Сожа. А немцы в ответ минами… Как-то крикнул, чтоб заряжали ленту, а в ответ тишина. Обернулся — двое ребят из расчета убиты. Изрешетило все вокруг, но самого пулеметчика даже не задело.
Свое ранение он получил уже при форсировании Друти. С пробитым бедром в марте 1944-го попал в госпиталь в Костюковке, а потом в Гомеле. Снова рвался на фронт, но не пустили. Чуть подлечившемуся дали отпуск.
— Я поехал домой. Мне родные даже не писали, не хотели огорчать. Вместо деревни я увидел пепелище. Родители и семилетняя сестренка под жилье приспособили баню.
Затянувшаяся война
Александр Трофимович украдкой смахивает слезы, перебирая старые снимки и документы.
— Я бы вам письма показал, но все мои послания сгорели вместе с домом. Фотографий толком не делали.
«Осталось пару довоенных снимков с семьей и друзьями и три фронтовых, где запечатлели какое-то совещание и идеологическую беседу. Но все — сделанные уже под Кенигсбергом».Осталось пару довоенных снимков с семьей и друзьями и три фронтовых, где запечатлели какое-то совещание и идеологическую беседу. Но все — сделанные уже под Кенигсбергом. А пока шли по Беларуси, фотографы были и не нужны. Ужасающие картины, может, и без подробностей, но ярко врезались в память.
После отпуска своих бойцов он нагнал под Калинковичами. В то время уже готовилась операция «Багратион». После стремительного наступления оказались на Минщине. Помнит, как шли по картофельному полю и увидели гумно с горой обугленных тел. Уже потом узнали, что это был Большой Тростенец. Довелось поддержать огнем своих и в Минском котле. А потом в ярости чуть было не начал стрелять по пленным нацистам.
Победу встретил уже в Кенигсберге. Проснулись от выстрелов, думали — атака! Но это палили в воздух узнавшие новость товарищи.
— Вдруг говорят: «Поедете в Москву на парад!» Нас приодели, но столице мы успели только помахать рукой. Состав прицепили к другому паровозу и повезли на восток.
Безводные степи Монголии, умирающие от жажды бойцы, пешая «прогулка» через Большой Хинган, а потом — напряженная война с Японией.
Медаль «За победу над Японией» ветеран называет самой дорогой. А в папке с памятными вещами хранит благодарность Верховного главнокомандующего.
После войны Александр Трофимович сражался уже на ниве просвещения. Поработал в сельских школах в тогдашней Барановичской области, а потом в помощь ослепшему на войне брату Феде перебрался поближе к Гомелю — в Головинцы. Приехал уже вместе с женой и дочерьми. Сейчас у него четверо внуков и пятеро правнуков. И он твердо намерен дожить до сотни:
— Уж очень хочу праправнука дождаться!
valchenko@sb.by
