В первые дни трагедии на Чернобыльской АЭС речицкие пожарные Прищепов и Слепенок с коллегами спасали от радиации брагинскую деревню в 12 километрах от реактора
Ранним утром 29 апреля 1986 года Леонид СЛЕПЕНОК и Николай ПРИЩЕПОВ спешили в ВПЧ-5. Оба служили в одном отделении в Речице: Леонид — старший пожарный, Николай — пожарный. Прямо на разводе начальник оповестил: один экипаж вместе с техникой отправляют в распоряжение Брагинской пожарной части. Командировку в Брагинский район получило отделение сержанта Слепенка. Зачем и куда, спрашивать было бессмысленно. У сослуживцев интересовались вестями из Чернобыля. Но достоверной информации тогда не было, как и сообщений о масштабах аварии на ЧАЭС. Знали одно — беда…
На сборы — 15 минут: несколько минут на проверку машины, получили противогазы (это говорило о том, что едут Слепенок и Прищепов не на рядовой пожар), захватили ссобойки с обедом. И пожарная машина ЗиЛ-131, за баранкой которой был Сергей Ус (ныне покойный), отбыла в пункт назначения.
Хойникское направление. По ходу движения поток автотракторной техники увеличивался. Ближе к Брагину полосы попутного и встречного движения были полностью забиты транспортом. Из-за этого пришлось снижать скорость. По номерам машин, в том числе военных, можно было судить: произошло что-то чрезвычайное.
В пожарной части Брагина речицкие пожарные получили распоряжение приступить к охране объектов населенных пунктов Крюковского сельского Совета. Пожарный ЗиЛ (в составе Ус — Слепенок — Прищепов) следовал в деревню Крюки, что в 12-километровой близости от Чернобыльской станции. Поля и сельхозугодия упирались в реку Припять, с другой стороны граничили с Украиной. Отделение Слепенка прибыло в распоряжение председателя сельского Совета.
— Это был степенный, рассудительный мужчина, позже мы узнали, что зовут его Михаил Алексеевич Рыбик, — вспоминает Леонид Слепенок. — Председатель старался вести себя бодро, не показывал свою озабоченность, боль и тревогу. Забегая вперед, скажу, что его мудрости и терпения хватило на то, чтобы без паники и суматохи начать и в сжатые сроки провести эвакуацию жителей деревень сельсовета.
В КРЮКАХ, кроме пожарной машины из Речицы, уже были коллеги с техникой из Василевичей (Речицкий район) и Гомеля, две водовозки. Огнеборцев поселили в помещении местной школы. Спали прямо на матах в спортзале. Сергей Ус не оставлял свою машину и ночевал прямо в ней. На следующий день в спортзал привезли кровати, выдали постельное белье.
Весна тогда была в разгаре. Ярко светило солнце. В самой южной точке Беларуси спешили сеять огороды. Настораживали людей лишь вертолеты, которые то и дело кружили над Крюками и летели в сторону Чернобыля. Несколько раз в день в деревню прибывал вертолет, оттуда лишь на несколько минут выскакивал человек в спецодежде. Он брал пробы грунта и вновь улетал. То в одном, то в другом месте собирались сельчане, беседовали, не подозревая о том, что в Чернобыле случилась страшнейшая техногенная катастрофа века. Напряженность висела в воздухе. Волнение возросло, когда местные жители увидели, как пожарные начали мыть крыши сельсовета, магазина, коровников…
Поднялся сильный ветер. Несло песок. Тушить даже горящую сухую траву было непросто: хоть противогаз надевай. Но председатель сельсовета полушутя попросил, мол, не надевайте, хлопцы, противогазы, а то перепугаете народ. Понимали и следовали этому пожарные.
Ночью на 30 апреля прибыли медики. Утром стали брать анализы крови у местных, давали какие-то таблетки. Имело это значение или нет — неизвестно, но 30-го днем началась эвакуация жителей из Крюков. Само слово эвакуация (чаще встречающееся в военной терминологии) пугало. Озабоченность, тревога — на лицах жителей, которые покидали свои дома с документами и самым необходимым. В первую очередь из деревни вывозили детей и женщин. Им говорили временно. Оказалось, что навсегда.
НЕ ХОТЕЛИ покидать свои жилища особенно старики и пожилые. Леонид Слепенок вспоминает: «Когда тушили сарай в Крюках, прибежал растерянный хозяин — пожилой мужчина. Сел невдалеке, махнул рукой, мол, уже ничего не нужно». Речицкое отделение участвовало в тушении двух домов в деревне Савичи.
Каждое утро огнеборцы (их потом назовут ликвидаторами) шли к председателю сельсовета на планерку. Если не были заняты на тушении пожаров, получали задание. Сначала они казались нелепыми — мыть крыши домов и строений. Мыли здание конторы хозяйства, сельхозпостройки. Так, по рекомендациям военных, пробовали смыть радиоактивную пыль, а тем самым уменьшить радиационный фон. И множество раз — контроль. Водовозки усиленно «драили» асфальт. У пожарных расчетов возникали трудности из-за того, что не было соответствующих гидрантов для забора воды. В остальном — знакомая каждодневная работа, не учитывая невидимой опасности от разрушенного блока АЭС. Он, как оказалось, «дышал». Несколько раз председатель Совета останавливал работу пожарных, предупреждал, чтобы находились в зданиях. Те лишних вопросов не задавали. Знали: ему непросто.
В ОПАСНУЮ командировку речичане уехали, как говорится, в чем стояли и без денег. Представители местной власти позаботились: внесли спасателей в список для питания в колхозной столовой. Спустя трое суток отделение Слепенка сменили сослуживцы. И так продолжалось более двух месяцев. В 30-километровой зоне вахтовым методом работали 44 служащих речицкого ПАСО-3.
По возвращении в Речицу, говорят Леонид Слепенок и Николай Прищепов, мучила жажда. В горле ужасно першило. Всех троих отделения отправили сразу же в поликлинику на обследование, а затем — на больничный.
Прослужив 20 лет, Леонид Слепенок уволился по ограниченному состоянию здоровья. Николай Прищепов служил пожарным 24 года. Кстати, Николаю довелось еще раз работать в 30-километровой зоне: на протяжении десяти дней тушили торфяники на Брагинщине. Теперь о командировке на Брагинщину пожарным напоминают знаки «Участник ликвидации последствий катастрофы на ЧАЭС». Но ни один, ни другой не думал о том, что их вахта «в зоне» была гражданским долгом и подвигом. Огнеборцы делали свое дело. «Мы давали присягу, придя в отряд», — заключил Николай Прищепов.
ЖИТЕЛЬНИЦА деревни Екатерина Ивашкевич помнит все события тех страшных дней, как будто они случились вчера. Она тогда работала заведующей Крюковским ФАПом. За день до аварии ее сын Василий приехал с работы (он трудился на злополучном четвертом блоке Чернобыльской АЭС), отработав свою смену. 26 апреля Ивашкевичи работали в поле: пахали, сеяли. Было жарко, поэтому трудились в легких майках. Утром кто-то из работавших на станции (многие молодые люди из Крюков там трудились) приехал в деревню. Василию сообщили, мол, завтра нужно заступать, чтобы чинить блок. Отправившись утром на работу, рейсовый автобус вернули с полпути. Еще двое суток никаких официальных сообщений от власти о трагедии не поступало.
— Нелегко далось решение об эвакуации, — говорит Екатерина Ивашкевич. — Председатель колхоза Гуляй и председатель сельсовета Рыбик объявили, что нужно срочно покинуть свои дома. Это было требование ученых. Мы, местные, сначала недоумевали: как в мирное время оставить свои дома и уехать?!
Началась разъяснительная работа. На первых порах полагали, что людей увезут на три дня, будут мыть крыши домов, радиационный фон снизится, и все вернется на круги своя. Не суждено: разрушенное сопло реактора было всего лишь в 12 километрах прямой видимости…
Забеспокоились сельчане: как уезжать, а скот? Сначала отправили детей и беременных. Лежачих больных распределили в Комаринскую и Брагинскую больницы. После того как погрузили и отправили скот, уехали и колхозники. Сначала всех вывезли в деревню Красное, потом в деревню Селец, часть людей — в Острогляды.
Последними 4 мая деревню покидали председатель колхоза, председатель сельсовета и Екатерина Ивашкевич, фельдшер. Позже узнали, почему так спешно эвакуировали людей Крюковского сельсовета. Вся его территория оказалась в зоне отчуждения, за колючей проволокой...
Фото автора
