Итака на двоих

Георгий и Наталья Поплавские. Штрихи к семейному портрету

Родились они в один год, и жизнь их протекала бурно и интересно. Всякий раз, поднимаясь на борт, Одиссей сохранял в душе образ своей верной Пенелопы и также своей Итаки с рассветными туманами, голубыми озерами, цаплями, бродящими по камышам, и плавными холмами, засеянными голубым льном. Эти образы были ему необходимы, чтобы не забыть путь возвращения. Он твердо знал и крепко помнил, что его Итака находится среди Браславских озер, и стремился к ней, потому что только там отдыхали его душа и разум, только там способен был осмыслить тот огромный путь, который проделал он, путешествуя вдалеке от дома.

Встречая на улице, во дворе или на базаре среди разноголосицы и суеты людского торжища народного художника Беларуси, академика и лауреата Георгия Поплавского, я с любопытством вглядываюсь в его светлые глаза, обрамленные глубокими морщинами, пытаясь разглядеть в них неистребимый огонь жажды жизни, жажды новых впечатлений, который роднит его с мифическим героем древнегреческого эпоса, и искренне радуюсь, когда на бегу, прервав на секунду свое стремительное движение, он бросает

: - Извини, старик, очень спешу, некогда...

Мне нравится это словечко - "старик", оно оттуда, из 60-х годов прошлого столетия, вовсе не обидное, а как бы обозначающее некое родство во времени и в жизненных целях. Тогда все мы, 20 - 30-летние, называли себя стариками, вечно спешили по каким-то немыслимым делам, вечно опаздывали то на самолеты, то на пароходы, предвкушая соленые брызги, сорванные штормовым ветром с пенной гривы океанских валов.

Разглядывая его работы - рисунки, акварели, офорты, привезенные из дальних странствий, я с замиранием сердца узнаю, понимаю те чувства, которые вызывали у него странные скалы Командоров, ржавые борта сейнеров, палубы, которые впитали в себя навечно запах рыбы и соли.

Однако мне внятно и то состояние умиротворения и тихой созерцательности, в котором гаснут и путаются звуки и хочется наслаждаться и этой тишиной, и утренним нежарким теплом, мягкими линиями неблизкого леса, и запахом, потрясающим запахом разнотравья, росы и пыли на деревенской дороге, сбрызнутой прошедшим ночью тихим, шелестящим дождиком. Все это есть в работах Поплавского, в его "Браславском блокноте" - все есть, но где-то в глубине прозрачно-акварельного мира нет-нет да и проскользнет некая тревожная линия, не отсюда, не из этих мест просверкнувший колер, как напоминание, как предчувствие - не все дороги пройдены, не все невиданное увидено, еще бушует в крови, не угас, не подернулся серым пеплом бродяжий огонь, еще не стерся, ждет у порога дорожный посох, и котомка странника еще не заброшена на пыльную антресоль.

Вообще, искусство книжного графика, в просторечье - иллюстратора, в чем-то сродни искусству переводчика, когда один поэт ухитряется пересказать песню другого поэта на языке, для него не знакомом, пытаясь насколько можно точно передать и мысли, и чувства, и мелодику чужого произведения. Так и художник, иллюстрируя тексты другого художника, поэта ли, прозаика или драматурга, выполняет сложнейшую работу, перетолмачивая слова на язык визуальных образов, пытаясь соблюсти максимальную точность оригинального текста, он тем не менее привносит в него нечто из своей души, из своего видения и понимания поразившей его поэтики. Так, пожалуй, происходило с Георгием Поплавским, когда начинал он удивительную серию литографий "Сад песен" по классическим стихам Рабиндраната Тагора. Этих же высот удалось ему достичь и работая над сериями иллюстраций по произведениям Я.Купалы, Я.Коласа, В.Быкова, Петрарки, Шиллера, Дж.Свифта. Но для меня все-таки величайшим потрясением в свое время стали его иллюстрации к романам А.Адамовича и серия литографий, посвященных военному лихолетью на нашей земле. Ненависть как чувство, сжигающее душу, не присуща человеку сильному. А Поплавский, несомненно, человек сильный. Но понять - не означает простить. Стараясь понять истоки зла, художник вовсе не пытается найти некие философско-психологические аргументы, допускающие существование его в человеческом мире, нет. Препарируя зло как явление, он убеждает нас в том, что жить, дышать, сосуществовать в атмосфере зла противно человеческой природе, что человек и зло - несовместимы.

Я представляю себе, какая огромная душевная и интеллектуальная работа была затрачена мастером при создании этой серии. Вообще, публика иногда не осознает того, сколь много тратит себя художник, работая над произведениями такого социального накала. Душа человека, увы, не бездонна. Из нее нельзя черпать вечно...

Счастье, если рядом есть женщина, понимающая всю огромность этого нескончаемого крестного пути, по которому движется художник, понимает всю тяжесть креста, который он несет на своих плечах, которая готова разделить эту тяжесть, верит в твою силу, готова пожалеть тебя, понимая, что ни свернуть, ни бросить свою ношу ты уже не сможешь никогда...

Они родились в один год. Даты их рождений отделяет всего один месяц. Они встретились в Минском художественном училище, и я догадываюсь, чем привлек Наталью Поплавскую ее муж Георгий. Он всегда стремился быть вровень со своими героями - рыбаками, сеятелями, охотниками, путепроходцами, космонавтами. Ему было комфортно с ними, поскольку он и сам был из их породы - большой, сильный, надежный, талантливый. Такой мужчина мог заворожить любую женщину. Сложность была в том, что и он, и она имели одну профессию - были художниками. Как правило, такие коллизии добром не заканчиваются. Нужно было найти точную линию в жизни и творчестве, чтобы дороги двух молодых художников шли параллельно, не пересекаясь, и чтобы таким образом избежать конфликтов. Кто-то должен был уступить, занять нишу, на которую даже не помыслил бы претендовать спутник, то есть уступить первенство. Им - Георгию и Наталье Поплавским - это удалось. Она не стала претендовать на глобальность его творческих вдохновений. Она согласилась, что в их семье он исполняет роль Одиссея - бродяги, бунтаря, первооткрывателя. Она выбрала для себя то, что казалось ей мягче и женственнее. Ее знают поколения, выросшие с книжками сказок, иллюстрации к которым она нарисовала. Наталья создала свой неповторимый мир, мир добрый и ласковый, мир, в котором мужчины учатся быть нежными и умными. Она очень точно умеет, создавая этот мир, соблюсти баланс между фантазией и улыбкой, она не хочет казаться жесткой, она сажает свои цветы на своем поле, встречая и провожая в дорогу мужчину, который должен делать и делает сугубо мужскую работу - путешествует, открывает новые земли, страдает, мучается озарениями, добывает и гранит алмазы.

Она не упрекает его в этом. В маленькой мастерской, в которой я последнее время бываю чаще, чем в мастерской ее мужа, она увлеченно рассказывает о своей работе, о том, каким она представляет себе сегодняшнее искусство... Она не замечает, как естественно и мило звучит у нее, видимо, принятое в доме: "Это папа сказал... Это папа сделал... Папа привез..."

Это естественно: для многих Георгий Поплавский - мэтр, учитель, объект восхищения или зависти. Для них - жены Натальи и их дочки Кати - папа... Большой, сильный, талантливый, дерзкий и надежный. Они привыкли, что он, случается, надолго исчезает из дома, они понимают, что Одиссей не может жить без воздуха дальних странствий, без приключений, без нелегких мужских дел, они не мешают ему упиваться холодным, горьким и пряным ветром, который манил в путь и аргонавтов, и флибустьеров, который и сегодня манит к себе художников, жаждущих увидать новые миры и рассказать нам о них.