 Дом семьи сгорел полностью. Прилетело в комнаты, в которых обычно спят дети. |
 ...вот что осталось от дома. |
— Хорошо, что вас дома не было, а так бы… — Виталий отвернулся. Нам удалось поговорить с ним по видеосвязи.
На днях его жена и дети после отдыха в Беларуси должны были возвращаться домой. Теперь дома нет. Есть горе. И радость одновременно — потому что живы.
Виталий. Месяц назад, дома.…С Аллой и детьми мы сидели на кухне съемной квартиры (с ней помогли ребята из фонда Леши Талая, они полностью опекали семью в Минске) и думали, как быть дальше. И Виталий думал, обсуждали возможность переезда в Беларусь…
Сейчас он ходит по пепелищу, пытаясь найти хоть что-то и до приезда группы белоруса Николая Гаврилова принять важное решение: уезжать или остаться? Понимает, что дом мог стать могилой для всей его семьи и что второго шанса судьба может не дать… Пока спит то в частично уцелевшем сарае, то у знакомых.
Эти люди оттуда, где всегда рядом смерть, с окраины Горловки. Если посмотреть на карту, то по правой стороне Авдеевки расположено село Нью-Йорк, чуть дальше Дзержинск. Это все авдеевский укрепрайон, важное направление, там сейчас идут особенно тяжелые бои. Там и разбитый горловский район шахты 6/7, где жила семья Виталия.
С 2014‑го линия фронта проходила прямо по соседней улице, работало стрелковое оружие, у дорог и калиток ставили растяжки, лежали тела, хозяйничали боевики нацгруппировок «Азов» и «Айдар»… Теперь фронт стал чуть дальше, переместился к ближайшей лесопосадке и за шахтные терриконы.И сейчас тоже не важно, останешься ты дома или выйдешь на улицу — не угадаешь, куда и когда прилетит, куда и когда направится пуля. Потому живут себе местные как получается. Планов не строят. Только иногда посматривают на красивые картинки, выложенные в соцсетях, к примеру, путешественниками. Мечты, только их и могут себе позволить.
|
|
Мила, Виталик и их мама Алла. Минск, последнее воскресенье октября.Особенно тяжело решиться на поездку было Миле. Сперва обрадовалась, потом сильнее оказались страх и паника: как выбраться из своего, кажущегося таким надежным, дома-панциря, как оставить отца одного?.. Когда девочка вышла с вещами, казалась мельче, чем минуты назад. Сжалась, словно беспомощный волчонок… Проклятая война.
В итоге согласилась. Стащила с папиной головы на свою его грязную рабочую кепку, обняла и села в машину. Понимала, что ехать надо и что мама без нее не справится, что брату нужны обследования.Дальше — дорога, ставшая для мальчика с матерью настоящим путешествием, для девочки — испытанием, но она справилась.
— Как началась война, мы ведь никуда не выезжали. — Пока ехали из их мира в наш Алла рассказывала о своей жизни, детях, любимом муже и их крепкой семье. О надежде и отчаянии, нервных срывах и своем пугающем равнодушии. Рассказывала всю дорогу, да и потом тоже. Ей нужно было выговориться. Понимаю, слушаю, больно. — Все время в замкнутом пространстве. Даже во двор редко выходили, в последнее время стало очень много вражеских беспилотников. Постоянно ближние бои и неизвестно, кто может оказаться рядом, свой или чужой.
Поселок почти пустой, уцелевших домов мало. Связь, интернет работают с перебоями… Недавно было два попадания «Градов», сгорели соседние дома, погибли люди. По улицам разбросаны «лепестки», разрываются кассетные боеприпасы… Даже хоронить людей на окраине риск.
Еще история из той жизни. В 2014‑м людям приходилось проезжать через украинские блокпосты, чтобы снимать деньги с карточки. Кому зарплату, кому пенсию. И один, два человека ехали с карточками других, привозили им наличность. Бывало, на постах все деньги отнимали, и «курьеры» (да, было и так) заканчивали жизнь самоубийством, понимая, что не смогут рассчитаться с односельчанами.
— Мы не знаем, будем ли жить завтра, — это Алла мне. — Всегда в напряжении, вещи все, документы в пакетах поблизости, чтобы, если что, схватил и побежал… Если честно, меня даже немного злит, когда спрашивают: мол, почему не уезжаете? А куда? За что?
* * *
Когда мы вывозили Аллу с детьми, начинался штурм авдеевского укрепрайона. Тогда же взорвали и мост между Донецком и Горловкой, выезжать пришлось объездным путем. В Минск приехали ночью.…Вспоминаю слова Аллы, из поездки: «Страх, наверное, уже вошел в привычку, часто его не замечаем. Эмоции, кажется, уже потеряны для нас, и это пугает. Когда стреляют (хоть и понимаем, что близко), нет такого страха, как раньше. Шок, осознание, истерика приходят потом, когда вспоминаешь и понимаешь, что мог погибнуть».
Вот тогда (говорила Алла в дороге) появляется просто животный страх, паника, ведь дети могут остаться без родителей и, что еще хуже, родители без детей:
— Начало войны. Помню, украинские вертолеты, самолеты летают низко, бомбят нас, а мы землянку роем. Метра полтора, больше не выкопаешь, камни. Потому и подвалов в домах поселка практически нет. В общем, пробыли месяца полтора в землянке, носа не показывали. Извините, горшок при себе держали. Когда выбрались, видели по улицам много пожженной техники, и не только ее.
Однажды, говорит, вышли в магазин (сейчас он разбомблен). Дети впереди, и вдруг им под ноги — пули, начал работать снайпер. Добежали до магазина, и Алла просто втолкнула туда сына с дочерью. Падая, открыли двери, буквально завалились внутрь. Так остались живы.По местным снайперы стреляли постоянно. Когда люди шли к колодцу, возвращались с остановки домой... Люди не могли поверить, что цель — именно мирные, дети. Однако для убийц разницы нет.
— Мы понимаем, что уже какие-то не такие, зажатые, — слушаю Аллу. — Не знаем, о чем говорить. Кроме этих ужасов, нам и поговорить не о чем. У нас отобрали возможность отдохнуть, пойти в лес за грибами или на рыбалку, просто сменить обстановку… Даже косить траву невозможно, чтобы по тебе не стал стрелять снайпер... Я бы хотела, чтобы у детей все было по-другому, чтобы они улыбались.
…Мы не афишировали приезд семьи в Минск. Как-то разошлось среди своих, подпольно. И рядом появилось много хороших людей, которые тоже хотели, чтобы дети Аллы и она сама улыбались, чтобы им было о чем поговорить, кроме войны.
…Национальная библиотека, которую строили всей страной, в тот вечер светилась для них — трех гостей из Донбасса. Экскурсовод Юрий так рассказывал о фондах, книгах и современных возможностях, что казалось, во всей библиотеке не было никого, кроме Милы, Виталика и их мамы.
— А тут, — говорит, — фонтан желаний. Нужно только прикоснуться вот к этому камню и попросить.
И они касались, просили. Наверное, даже знаю о чем.
Благодаря хорошим людям семья побывала в зоопарке, дельфинарии, на Беларусьфильме, Мила покаталась на лошади (это была ее мечта), гостила у Юли Быковой и Жени Олейника (группа «Аура»). Настоящую сказку (эти дети никогда в своей жизни не были в цирке) в это воскресенье им подарил Белгосцирк… Всего один момент.
В гостях у группы «Аура».
Все билеты были раскуплены, нам предложили допместа. А когда пришли, работница цирка Инесса Леонидовна обняла ребят, чуть не заплакала. А потом повела на... VIP-места. Мне на ухо шепнула:
— Директор сказал: «Посадить ребят на самые лучшие места». Для них должно быть самое лучшее. Пусть улыбаются.
Таких моментов было много в тот день. И раньше, мы много гуляли по Минску, встречались с людьми. Дети хохотали, болтали без умолку. Радовалась их мама, записывала для папы видео… А на следующий день их дом на окраине Горловки сгорел.
Две ракеты «Града». Виталий спал на кухне, возле печки. Удар был в комнаты, в одной обычно спит дочка, в другой сын... Сгорело все дотла — дом, машина, мастерская. Все это видно на фото. Теперь они бомжи. Если бы мама и дети не оказались в Минске, мы бы ехали на похороны. Но случилось чудо, иначе не сказать.
Сейчас они в прострации, не понимают, как дальше быть. То просят отвезти их на пепелище, снять какое-то жилье в более спокойном месте, чтобы была возможность восстановить хотя бы сгоревшие документы, подать на компенсацию. То рассуждают, что здесь им было бы спокойнее, и параллельно мы будем думать о переезде семьи в Беларусь. Как? Пока не знаем, но очень постараемся.
t.me/lgbelarussegodnya
