17 апреля у православных верующих — главный День поминовенияК Радонице нужно успеть после зимы прибраться на кладбище — подновить оградки, подрыхлить цветы, если требуется, то и подсыпать могилку. Сходить в храм, заказать панихиду. И все же Радоница олицетворяет не только кладбищенские заботы. Радоница — время активизации нашей памяти, усиления одновременно духовного и вполне материального контакта, связи с предками, когда особенно остро понимаешь: ты в этом мире не один, за твоей спиной надежный редут, выстроенный теми, кого уже нет, но кто все–таки был. Это время воспоминаний: светлых, горьких, радостных, мучительных — разных, как и сама жизнь, наша и их тоже.
Вновь ощутишь горечь утраты
«Перед Радоницей всегда смотрю старый семейный альбом, — пишет бывшая преподаватель Белгосуниверситета Лилия Казаченко. — Кто–то сравнил фотографию с яичной скорлупой: мол, это только внешняя оболочка человека, за которой ничего не разглядеть. Думаю, все не так. Когда долго и пристально смотришь на фотографии, они начинают говорить. Потускневшие от времени снимки: далекие предки — крестьяне. Лица — открытые, на них — достоинство, доброта, приветливость, ум и даже насмешливая ирония. В семьях было по 8 — 10 детей. Многие умудрились выйти в люди — стали учителями, врачами, артистами. Есть здесь и погибшие на фронтах Первой мировой войны. Знаю, прах их покоится где–то на польской земле — могилы так и не найдены...
На следующих страницах — уже новое поколение. Их жизнь перечеркнула Великая Отечественная война. С маленькой фотокарточки наивно смотрит курносый парнишка Миша Левчук. С группой бойцов–комсомольцев его отозвали из воинской части для подпольной работы в тылу врага на оккупированной территории. В октябре 1943–го кто–то выдал Мишу фашистам. Парня долго и жестоко пытали, а потом повесили на телеграфном столбе. Был этот веселый, скромный юноша очень талантлив: прекрасно рисовал, хорошо знал немецкий язык. Как замечательно могла бы сложиться его судьба...
Переворачиваю листы альбома дальше. С уже пожелтевших снимков смотрит на меня мое собственное полузабытое детство. Глядишь на них и вновь возвращаешься к ребячьим ощущениям мира, природы, радостно–восторженным мечтам. Вспоминаешь и улыбаешься им...
У человеческой памяти свой период полураспада. С возрастом он быстро уменьшается. Но откроешь альбом и увидишь там разросшееся семейное дерево жизни — его корни, ветви, иногда обломанные бурями времен, но все равно выжившие и давшие новые ростки. Вспомнишь страшные картины войны, страдания людей, радость победы. И опять защемит сердце об ушедших. Вновь ощутишь горечь невосполнимой утраты».
Вот такая светлая элегия нашей читательницы о потерях и приобретениях. Элегия, как ни парадоксально, наполненная верой в жизнь.
Закрытая навсегда дверь
Георгий Попков из Березино в своем рассказе по–мужски энергичен и деловит. В его словах — не только грусть, но и огромная гордость за предков. «Мой родной край — Приднепровский. Здесь, по дороге на Москву происходили жестокие сражения — со шведами, французами, поляками, немцами. В этих битвах выковался характер местного населения, которому присущи патриотизм, мужество и храбрость при защите Отечества. На территории нашей округи расположено, можно сказать, знаковое кладбище. Неподалеку случилось сражение со шведами, и здесь нашел последнее пристанище шведский князь. Считается, отсюда и название деревни — Подкняженье. Вблизи кладбища, на Копысицком поле, полукольцом окруженном деревнями Межники и Александрия, раньше высилось несколько земляных курганов — древних воинских захоронений. Когда я был школьником, они были еще хорошо видны. Теперь — распаханы.
Ежегодно я приезжаю в родную деревню, любуюсь чудесным краем, спокойным течением Днепра. А на Радоницу обязательно прихожу на кладбище, где в этот день всегда многолюдно. Вот могила Ефима Максимовича Попкова — участника Первой мировой войны. Рядом — Якова Михальчонка, активного борца с произволом помещиков, которые не позволяли крестьянам пасти скот на местных угодьях, запрещали собирать в лесу грибы и ягоды. Яков организовал настоящее сопротивление притеснению. Произошло даже вооруженное столкновение с помещичьими охранниками, были убитые и раненые. Дальше — ухоженная могила дяди Вани Роговского, фронтовика, участника встречи на Эльбе. Ветеранов и очевидцев войны становится все меньше и меньше, уходят из жизни.
Подхожу к самым скорбным для меня могилам — отца и матери. Лучшие годы, молодость моего отца Игната Максимовича прошли в сражениях гражданской и двух мировых войн. В 1914 году он и его брат Ефим на западном направлении фронта под Брестом, вооруженные пулеметом «Максим», сумели остановить роту атакующих немцев. Бой был настолько горячим, что вода в кожухе пулемета закипела. Атаку не только отбили, но и перешли в контратаку. На следующий день Николаю II в Могилеве доложили, как это было. Царь поинтересовался, кто они такие и откуда. Белорусы, родные братья. И Николай тут же распорядился наградить их Георгиевскими крестами.
Моя мать Матрена Николаевна — участница стахановского движения. Вручную серпом за смену выжинала 22 — 24 сотки ржи. Помню, принес я ей обед на поле, а чтобы мама не отстала от других, решил поработать за нее: взял серп да так размахнулся, что попал не по стеблям ржи, а по пальцу. До сих пор ношу ту отметину как память о попытке попробовать «стахановского хлеба».
Бывая на старом кладбище, захожу и на могилу моей первой учительницы Ольги Макарьевны Малаховой. Она пользовалась большим авторитетом, любовью и уважением в селе, была гордостью и красой всей округи. Жаль, преждевременно ушла из жизни.
...Проходя по кладбищу, вижу немало могил с почти незаметными бугорками земли, без имен и дат. Они ушли в небытие. Но тут же ощущаю шорох ветвей деревьев, похожий на шепот тех, кто уже так далеко. Они напутствуют нас в нашем времени — жить, дышать, строить лучшее будущее для внуков, правнуков — их и наших».
Люди помогают мне выжить...
У 66–летней Ольги Коротовских из поселка Туголица Бобруйского района нынешняя Радоница — горькая и безутешная. «6 января случилось огромное горе — скоропостижно умерла моя единственная дочь, ей было лишь 42 года, — пишет Ольга Михайловна. — У меня нет больше родственников, и я совсем растерялась, тем более что после перелома ноги полгода не хожу — только лежу или сижу в постели. Но соседи позвонили в Совет ветеранов Бобруйского района, и люди помогли мне, поддержали. Председатель Совета Валентина Корбут организовала похороны Ирины, сделала все, что мог бы сделать родной человек с доброй отзывчивой душой. Ей помогали мои соседи, другие замечательные люди, некоторых я до того вообще не знала. Все старались поддержать меня и морально, и материально. Навещают и после похорон. Не забывают о моем 14–летнем внуке, которого забрали в приют. Я очень благодарна Марии Санташевой, Светлане Рак, Ларисе Тарабуевой, всем–всем, откликнувшимся на мою беду. Они помогают мне выжить».
По строгому церковному определению, Радоница — особое поминовение усопших для того, чтобы разделить с умершими родными и близкими радость Пасхи в надежде на воскресение и вечную жизнь. Обратите внимание: сколько здесь замечательных, по–настоящему оптимистических слов: радость, надежда, жизнь. Вот такие же и письма наших читателей — проникнутые верой и надеждой. Даже Ольга Михайловна Коротовских в ее бесконечном горе все же имеет луч света, ведущий в будущее, — внука. Ну а Радоница — невидимый, но укрепленный столетиями мост между прошлым и будущим. Мы, сегодняшние, — на его середине, мы в пути.
Фото Александра РУЖЕЧКА, "СБ".
