Художник Петр Явич вернул Витебску имя Пэна

Фото БЕЛТА

Петр Явич–младший, внук Петра Явича, последнего из витебских реалистов, живет фактически в музее. В доме, оставшемся ему в наследство вместе с картинами, кондиционеры и вентиляция работают круглосуточно, к прохладному воздуху в любой сезон его семья уже привыкла. Как и к тому, что звонки хозяину дома — верный знак скорых гостей: для ценителей хорошей живописи двери тут открываются не по расписанию. Совершенно обычный, непритязательный дом художника Явича в сложном переплетении узких улочек частного сектора в Витебске хорошо известен: Петр Максович с дорогой душой принимал здесь всех. И тех, кто приходил за секретами его мастерства, и желающих просто посмотреть картины. Как и его учитель, Юдель Пэн, оставлявший ключи от своего дома–мастерской ученикам на случай, если кому–то из горожан или их гостей захочется посмотреть его холсты. Правда, у Явича учеников не было — предпочитал концентрироваться на собственном искусстве, однако продавать картины не любил. В лихие 90–е ему не раз предлагали «хорошо раскрутиться», специально приезжали из Питера, из Москвы, живопись Явича обещала стать очень прибыльным бизнесом, но Петр Максович только досадливо отмахивался. Деньги никогда не имели для него решающего значения, да и сама идея превратить картины в товар коробила. Другое дело музейные коллекции, сотрудничество с ними у витебского художника было давним и успешным, сегодня проще назвать те европейские музеи, где нет работ Явича. И в Третьяковской галерее есть, и в Японии. Музеям — да, продавал, но и дарил охотно. Иногда делал авторские повторения тех картин, которые навсегда покидали стены его домашней мастерской.

Картинам на стенах сейчас очевидно тесно, хотя внутреннее пространство дома, проект которого придумал сам художник, кажется значительно большим, чем это можно было предположить снаружи. Ради них здесь это все — кондиционеры, вентиляторы. Чтобы в своем лучшем виде дождались картины возникновения в Витебске именной галереи

Автопортрет

Петра Явича, которую когда–нибудь надеется построить его внук. Даже в кризис не отказывается он от своей идеи. И по–прежнему не намерен уступить ни одного полотна из внушительной коллекции деда, какие бы деньги за них ни предлагали. А предлагают немало. Но так все Явичи решили на общем семейном совете.

Письменного завещания художник не оставил, однако не раз говорил, что хотел бы передать внушительную коллекцию своих картин городу. И теперь у его родных одна забота — сделать эту коллекцию максимально доступной. Строительство галереи, конечно, дело небыстрое, но выставки в Минске и, возможно, где–нибудь за пределами Беларуси к грядущему 100–летию художника Явича будут обязательно.

Хотя, если бы в свое время Макс Явич не вернулся в родной Витебск из Венгрии, куда попал солдатом в годы Первой мировой войны, такого художника, как Петр Явич, в Беларуси не было бы вовсе. А венгерские музеи украшали бы картины Иштвана Мотуза (такую фамилию Петр Явич получил в Венгрии от матери). Художником он наверняка стал бы, и там чуть ли не с рождения его не интересовало ничего, кроме рисования. И когда Юдель Пэн увидел рисунки сына своего нечаянного знакомого, который помог ему перевести письмо из Венгрии, сразу сказал, что мальчишка точно будет живописцем. Это было уже позже, когда Макс Явич, полный самых радужных надежд, перевез в Витебск свою венгерскую семью. Не предполагая, что несколько лет спустя его обвинят в шпионаже, припомнят годы жизни в Венгрии и расстреляют. В том же 1937 году чудовищно погибнет Пэн. Петр Явич лишится отца и учителя, двух самых дорогих ему людей, станет главным кормильцем семьи и уже не сможет поехать учиться в Ленинградский институт живописи, прежнюю Императорскую академию художеств и будущий Репинский институт, хотя будет туда уже практически зачислен.

— Тем не менее он всегда считал, что вряд ли смог бы стать настоящим художником в Венгрии, — вспоминает сын Петра Максовича Александр Явич. — Часто ездил туда к родным, но всегда спешил домой в Витебск.

— Притом что большая часть его детства прошла в Венгрии, — уточняет Петр Явич–младший. — Но когда в витебской школе его стали называть Петром, переиначив венгерского Пишту–Иштвана, не возражал.

— Это он вернул Витебску Пэна, — убежден Александр Петрович. — Прекрасно помню: после войны ни одной работы Пэна нигде не выставлялось, все пылилось в запасниках. Отец без конца выступал на собраниях художников, говорил, мол, как так можно, это же Пэн всех нас создал! Искал поддержки у чиновников горкома, райкома... Часто рассказывал о Пэне и нам. Всю жизнь помнил его доброту. Плата за обучение в художественной студии Пэна была скорее символической, но и такой расход семья Макса Явича позволить себе не могла. И Пэн взял к себе его сына без денег.

Венгрия, 1945 год

— Дедушка старался не помнить негатива, — говорит внук Петра Максовича. — Например, о войне его любимой историей была та, когда он написал портрет комдива, генерала Берестова, за что тот позволил ему съездить в художественный музей Будапешта. Так сложилось, что в конце войны дедушка снова попал в Венгрию вместе с частями Красной Армии, освобождавшими Венгрию, Чехию и Австрию. И там впервые в жизни увидел рисунок да Винчи.

— Если когда–либо он о чем–нибудь и жалел вслух, — добавляет Александр Петрович, — так только о том, что не смог побывать во Флоренции, не видел вживую шедевров Лувра... При этом никогда никого не оценивал. Считал, что в искусстве каждый имеет право на любые поиски, хотя сам все и всегда писал только с натуры. Многие приходили к нам домой, показывали ему свои работы. Терпеливо объяснял, где и что следует доработать. Иногда я удивлялся: «Папа, ну мазня же редкая, с чем ты возишься?» «Нельзя убивать человека, — возражал он мне. — Пришел — значит, хочет. Сильно хочет — значит, сможет».

На выставке в Германии люди шумно удивлялись: неужели в наше время кто–то еще так пишет? Встречали папу аплодисментами... То же самое было в Венгрии — после выставки в Будапеште сразу десять венгерских городов подали заявки на выставки Явича. Правда, увидели тогда его живопись только в трех — помешал переворот. Но и сейчас его там очень ценят, в венгерских музеях немало папиных работ... Помню, еще в 1950–х приезжали японцы, интересовались нашим искусством для своих музеев. Никому из областных художников столичные коллеги об этом ревниво не сообщили. Иван Ахремчик, папин друг, сказал ему об этом в частном разговоре, предложил привезти картины. Японцы выбрали тогда не так много работ, но у папы забрали практически все... На первую выставку, которую мы провели через год после его смерти в Витебском художественном музее, пришло столько людей, что целый музейный этаж не смог вместить всех. А я вспоминал, чем он был вынужден зарабатывать на жизнь. Одно время папа даже писал лозунги для предприятий, работал ретушером в редакции газеты, до войны ездил в Минск, делал декорации для оперного театра. Но денег всегда не было, заказов ему не давали, хотя, знаю, многие коллеги завидовали его мастерству. Но папа предпочитал держаться сам по себе.

Писал он медленно и спокойно, солнце только встало — он уже у мольберта, если работа идет, мог не позавтракать, до захода солнца о еде часто вообще не вспоминал. Один из последних пейзажей написал у реки Лужеснянки. Когда–то там был подвесной мост, по которому местные ходили на работу. Останавливались у папиного мольберта и удивлялись, что всю жизнь не замечали той красоты, которую он запечатлел на своем холсте. Потом мост заменили на бетонный — папа снова поехал туда и написал новый пейзаж.

Даже в 30–градусную жару в возрасте под 90 он предпочитал обходиться без головного убора — любил солнце. И землю. Возился с ней чисто для удовольствия и часто просто забывал про свой урожай... И рисовал так же, для радости. Но о галерее мечтал. Когда–нибудь мы обязательно осуществим его мечту. Ни одной работы из оставшейся нам коллекции Петра Явича не будет продано. Хотя, уверен, все 300 холстов коллекционеры раскупили бы за неделю. Но Петр Явич выбрал своей родиной Беларусь. И его картины должны остаться здесь.

cultura@sb.by

Советская Белоруссия № 38 (24920). Суббота, 27 февраля 2016