Путешествие вместе с литераторами по местам, где прошло детство каждого, по нашей родной Беларуси...
Справка «СБ»
Михаил Поздняков— белорусский писатель, поэт, переводчик, критик, публицист. Родился в 1951 г. в д. Забродье Быховского р–на Могилевской обл. Окончил филфак БГУ, работал учителем, директором Литературного музея М.Богдановича, главным редактором издательства «Юнацтва», журналов «Вожык» и «Неман». Теперь — заместитель директора РИУ «Литература и искусство». Автор более 20 книг поэзии и прозы для детей и взрослых, «Слоўнiка эпiтэтаў беларускай лiтаратурнай мовы» и других научных работ, лауреат литературных премий, в т.ч. премии Федерации профсоюзов Беларуси 2009 г.
Мою родную деревню Забродье, что в Быховском районе, отселил не ужасный Чернобыль, хотя и он подбросил своих «гостинцев». «Неперспективная», она умолкала, отселялась медленно и преимущественно сама. Но все равно она для меня сегодня — самое удивительно–прекрасное и щемяще–родное место на всей земле.
Семья у нас была большая, трудолюбивая, дружная, необыкновенная. У отца, Павла Кузьмича, от первого брака было трое детей. В 1944–м жена умерла от тифа и его, фронтовика, после госпиталя отправили домой воспитывать осиротевших детей (Могилевщина была уже освобождена). У мамы, Марии Евдокимовны, было двое детей от первого брака. Муж ее погиб на фронте. Жили они, к счастью, в одном районе. Познакомились, поженились и родили еще шестерых детей, среди которых я — четвертый.
Отец наш был человеком праведным, трудолюбивым необычайно, строгим и мудрым и очень уважаемым не только в селе, но и далеко за его пределами. Работал он бригадиром–полеводом, лесником, а последние лет 25 до выхода на пенсию — русловым монтером: присматривал за речкой с романтическим названием Греза (участок ее тянулся более 5 км) и ее притоком Забродчанкой. С ним и мы, сыновья, с мая по октябрь трудились очень часто. Помогали обкашивать и укреплять берега, чистить русло. Греза, кажется, и сейчас струится, бежит, благоухающая, чистая, влекущая, через мое сердце.
Папа был интересным рассказчиком, часто экспромтом рифмовал свои наблюдения, знал много стихов, особенно русских и белорусских классиков. Мастером он был на все руки: земледел–агроном, садовник, столяр, плотник, бондарь, пчеловод, охотник, рыбак, лекарь... Мог построить дом, смастерить телегу, сани, свалять валенки, пошить тулуп, вылечить животное, человека... Участник трех войн: белопольской, финской и Великой Отечественной. Ценил и поощрял чтение, учебу. А как он пел, сколько песен знал! А каким непревзойденным в моих глазах был танцором! Еще хочу особенно заметить, отец был верующим, творил всегда молитву, находил время для посещения церкви. А она находилась в Быхове, в 18 км от Забродья. Стремился жить по заповедям Божьим и нас своим примером учил быть добрыми, честными, уважать человека, ценить его труд, не отрекаться от Творца, великой Тайны мироздания.
Мама наша была не менее одаренная и удивительная. Мало того что в доме, на огороде, во дворе уйма работы, так она еще каждое лето гектарами полола, жала, убирала, рвала свеклу, рожь, лен, морковь. Ей присуща была природная интеллигентность, корректность в суждениях, оценке чьих–то действий, поступков. А какие полотна, рушники, покрывала ткала она прямо в доме! А сколько преданий, легенд, интересных историй и приключений рассказывала, завораживая ими!
Родители придерживались народных традиций. Особенно это заметно было в праздники, к которым готовились заранее. Хорошо помнится Пасха. Накануне приводили в порядок дом, двор, улицу, сад, огород. Мылись в бане. Вставали рано. В хате царили аппетитный аромат булок и ожидание чего–то редкостного, торжественного. Умывались холодной водой из ведра, на дне которого лежали освященные крашеные яйца. Одевались празднично. Христосовались. Отец молился перед иконой, все молча стояли рядом. Вслед за отцом садились за богатый после поста пасхальный стол, на котором стояло не менее пятнадцати блюд. В употреблении пищи был свой порядок, за которым следил отец. После обильного завтрака детям раздавали крашеные яйца. Каждый шел к своим крестным, которые поздравляли с Пасхой, угощая булкой и крашеным яйцом. Потом детвора собиралась по группкам, играли в «битки», у кого пасхальное яйцо оказывалось крепче, тому доставалось побитое. Праздник длился весь день.
Умирали, уходили на кладбище, находя там вечный покой, старые забродчане. Среди мужиков, трудолюбивых, старательных, мне больше всего запали в душу дед Иван, дед Марко, дядька Авраам и два дядьки Михаила... Дед Иван был слишком строг, особенно в старости. Доставалось нам, деревенской детворе, от него, когда забегали в его богатый сад нарвать вкусных шлапаков да шампановки. Солдат Первой мировой войны, он несколько лет провел в немецком плену. О своей подневольной жизни в Германии дед Иван любил рассказывать в редкие минуты отдыха. Пожилые сельчане не уставали выспрашивать у него о многом. Надо заметить, что те его рассказы удивляли и даже обескураживали мой детский ум... Особенно о том, как хозяйка–немка положила глаз на могучего белоруса, нередко оставляла его на ночь в своей спальне. А когда ее муж вернулся из русского плена, то рассказала об этом ему сама. Дед Иван уже с жизнью своей собирался попрощаться, да немец пожал ему руку, похлопал по плечу: «Карашо, рус, моя фрау здоровая сохранилась благодаря тебе...»
Дед Марко, высокий, крепкий, выделялся рассудительностью, сдержанностью, даже какой–то крестьянской интеллигентностью, а еще тем, как он умел метать стога на совхозных лугах, где мы, подростки, во время каникул трудились вместе со взрослыми. Меня всегда восхищало то, как семидесятилетний старик ловко и хитро спускался на грешную землю, завершив укладку высокого стога...
Дядька Авраам, во–первых, крестил меня в Глухской церкви, которую через несколько лет разрушили воинствующие атеисты. Кстати, та картина надругательства над святыней настолько больно запечатлелась во мне (я, подросток, наблюдал то разрушение), что война мне стала потом сниться в образе изувеченной церкви. Во–вторых, дядька Авраам был кузнецом, который мог выковать, казалось, и даже месяц золотой, и цветок папоротника.
Первый дядька Михаил — Поздняков Михаил Силантьевич — запомнился больше гостеприимством и тем, что в праздник Победы, 9 Мая, салютовал из ружья в честь тех, кто не вернулся с войны. Фронтовик дядька Михаил призывался рядовым, а вернулся капитаном. Сильный был, быка мог поднять...
В пламени Великой Отечественной погибло немало забродчан, в том числе и мои родной дядька Давыд и двоюродный дядька Яков...
А второй дядька Михаил — Мельников Михаил Стефанович — муж моей родной тетушки Зинаиды работал бригадиром в полеводстве. Это он приобщал нас к коллективному труду на совхозных нивах. Помню свой первый заработок в восьмом классе — 24 рубля в месяц (более 30 долларов). Окучивали картошку, свеклу, морковь, косили вместе со взрослыми травы, помогали сушить и стоговать сено, убирать урожай... Очень любили летом ездить в сенокос на днепровский луг, где после напряженного трудового дня оставались ночевать у Днепра: купались, ловили рыбу, варили уху, засыпали в копнах свежего сена...
Учился я сначала в Забродской начальной школе, где учительствовал строгий, но опытный Николай Афанасьевич Кондратенко. Затем — средняя школа в соседней деревне Глухи, где учительница русского языка и литературы Роза Семеновна Никифорова приобщила к поэзии, побудила к занятиям творчеством. Где потом учился в современном двухэтажном здании, возведенном при старании и финансовой поддержке нашего знаменитого земляка, Героя Советского Союза, маршала авиации Степана Акимовича Красовского, встречу с которым в седьмом классе до мельчайших подробностей помню и теперь. Здесь родилась тайная мечта поступить в Белгосуниверситет. Здесь — продолжение истоков моих творческих и трудовых успехов. Здесь теперь каждый год устраиваю большой литературный праздник с участием писателей, художников, исполнителей песен. С вручением десяти лучшим ученикам школы именной денежной премии и ценных подарков за успехи в учебе, общественной жизни, труде.
Рад, что в библиотеке моей родной школы более двухсот книг с автографами авторов, что мои земляки приобщаются к мудрому писательскому слову.
В 60–е, 70–е, 80–е годы забродская молодежь покидала деревню, разъезжалась по всей стране. А в 90–е годы выезжать уже некому было. Из тридцати двух хат сегодня сохранилось только восемь, а живут только в четырех. И деревня, где в мои школьные годы все звенело, цвело, кипело, превратилась в тихий зеленый островок среди житних полей. Родительская хата, из которой в свое время вылетели в широкую жизнь одиннадцать детей, долгое время пустовала. Последние годы жизни родители провели на маминой родине в деревне Ямное, недалеко от Быхова. Но уже 12 лет с весны до поздней осени здесь, в родной хате, в отцовской усадьбе хозяйничает старшая сестра Валентина. И ожило все в милом уголке, зацвела картошка, раскинулись грядки, заполыхало пестрое море цветов. Рядом с нашей — усадьба тетушки Зины.
Каждый год в мае, а потом в июле я приезжаю в дорогие места отогреться душой, поразмышлять, исповедоваться, поклониться родной земле, подышать ее целебным воздухом, склониться над чистым листом бумаги, чтобы выразить сокровенное, волнующее меня.
Приезжают друзья, приходят земляки, родственники.
И звучат вечерами над нашим угасающим Забродьем любимые песни, когда мы собираемся вместе под старыми могучими кленами, которые еще молодо шелестят своей листвой, радуясь жизни вместе с людьми.
Заметка краеведа
Забродье — деревня в Быховском р–не Могилевской обл., 18 км от Быхова. Река Греза, левый приток Друти с притоком Забродчанка. Относится к Глухскому сельсовету. На 2009 г. — 4 жилых двора.
Михаил ПОЗДНЯКОВ.
