ЛИЧНОЕ c Владимиром СТЕПАНОМ
Хотел написать веселую предпраздничную колонку. Накануне видел, как сосед тащил от машины в подъезд большущую темно–зеленую елку. Даже несколько шишек на ней было. Настоящих. В лифт она, сколько сосед ни пробовал, не вмещалась. Чтобы не сломать, пришлось нести на руках. Еще долго в подъезде пахло хвоей, и этот запах вызывал непроизвольную улыбку. У всех: у детей и у взрослых... А в домике первого съезда РСДРП на берегу Свислочи — выставка старинных новогодних елочных игрушек. Чего там только нет: шарики, шишки, фигурки из тонкого стекла, звезды, снежинки... В зеленом домике с белыми ставнями и жестяной крышей. А рядом дуб растет, на нем ржавые сухие листья шелестят...
Но об этом как–нибудь в другой раз. Правдивую историю этого домика услышал я от давнего приятеля писателя Леонида Морякова. Он восстановил все те события так подробно, что мне казалось, будто я побывал на этом загадочном съезде лично. Больше Леонид ничего не расскажет и не напишет. Субботним утром писатель Леонид Моряков умер...
Все в его жизни могло быть по–другому. Он мог жить где–нибудь у моря в своем доме, в далекой и тихой стране. Некоторые из его приятелей, заработав в лихие 90–е много денег, плюнули на все и уехали. Кто — в теплые края, кто — еще дальше... И он, я это легко представляю, прогуливался бы по утрам с собакой. Шел по влажному песку, оставляя следы, бросал палку или мячик, пес бы радостно бежал, принося игрушку хозяину. Мужчина трепал бы четвероногого верного друга, хвалил и шел дальше, дальше... Возвращался в теплый дом к жене и детям, завтракал, смотрел телевизор, читал что–нибудь легкое и увлекательное.
Но он не уехал. Остался здесь. Бросил бизнес и стал писать. Вот так! Вроде бы на ровном месте. Хотя нет... Ему позвонили из издательства и начали расспрашивать о судьбе белорусского поэта Валерия Морякова, приходившегося Леониду родным дядей. Удачливый, преуспевающий бизнесмен толком ответить на вопросы не смог. Он почти ничего не знал о 37–м, о репрессиях, расстрелах. Но с ним что–то вдруг произошло. «Меня как переклинило...» — сказал мне Леня, куря и глядя с балкона своей квартиры на город. Он решил восстановить прошлое. Стал разбираться, добывать архивные документы, платя за каждую бумажку, встречаться с теми, кто знал Валерия Морякова, собирая их воспоминания. А потом все эти поиски его так захватили, что он забросил бизнес, плюнул на него, забыл. Стал копать и издавать книгу за книгой за свои деньги. Пришлось продать дорогую машину, телевизоры, музыкальные центры и много еще всякого. Повернуть назад он уже не мог.
За 20 лет он написал и издал около тридцати книг, став одним из лучших исследователей того трагического периода нашей истории. Вышли книги о репрессированных литераторах, ученых, священниках, медиках, учителях... В последние годы он создал два фундаментальных тома «Главная улица Минска».
Я приходил к нему в огромную квартиру, а там некуда было поставить ногу. Схемы, карты, планы, сотни фотографий застилали пол, диваны, столы, кровати. Схемы были начерчены и нарисованы его рукой, склеены, сшиты и сколоты. Они разворачивались, как свитки, и казались мне бесконечными и непонятными. Но он все понимал. Мог ткнуть наугад пальцем в любой дом и час говорить, иногда заглядывая в компьютер, о том, когда тот дом построили, кто был его хозяином, кто жил в нем. Звучали фамилии, имена, даты. Возникали судьбы. Сотни, тысячи, десятки тысяч людских судеб... Город становился живым. Мне казалось, что даже голоса людей из прошлого звучат то тихо, то громко.
Морякову звонили родственники репрессированных, благодарили, плакали. Однажды к нему пришла пожилая минчанка (я присутствовал при той встрече) и принесла несколько старых фотографий. За час, пока гостья молча пила чай, Моряков восстановил биографию людей с трех пожелтевших снимков, а больше фотографий не было. А дочка ведь почти ничего не знала о своих родителях. Ни о том, как ночью 37–го забрали отца, а следующей ночью — мать... Старушка так переживала и плакала, что ее пришлось отпаивать валерьянкой. Таких благодарных людей было очень много.
Иногда человеческую жизнь измеряют прожитыми годами, а можно измерять сделанным. Так вот Леонид Моряков успел за свои 58 прожитых лет сделать так много, что этого хватило бы на несколько жизней.
Но все равно жалко и больно... Нежно пахнет в городе снегом и трагично хвоей...
ladzimir@tut.by
Советская Белоруссия № 245 (25127). Среда, 21 декабря 2016
