Семь десятилетий минуло с тех пор. Но память на удивление ясно сохраняет все детали прошлого. Волей судьбы наша семья 8 лет жила под одной крышей с Человеком с большой буквы - Константином Михайловичем Мицкевичем.Расскажу о том, как это получилось.
В 1928 году мой отец был директором 21-й минской школы. Нарком просвещения В.М.Игнатовский предложил ему перейти на работу в наркомат. При этом требовалось освободить пришкольную квартиру. Взамен жилья не обещали, наркомат ничего не строил. Нанимать у частника - дорого. И тут нежданно-негаданно на выручку пришел Якуб Колас. Они с отцом были знакомы как учителя еще до революции, к тому же земляки.
Узнав об отцовских хлопотах, Константин Михайлович сказал
: - Кiнь, Iгнат, непакоiцца. Пераходзь да мяне. Я пабудава› вялiкую хату, i ты мяне зусiм не патурбуеш, калi зоймеш два пакоi. Карыстайся iмi, колькi спатрэбiцца.
На вопрос отца об оплате ответил: "Мне плацiць нiчога не трэба. А каб не было нiякiх размо›, унасi грошы › банк па дзяржа›най ста›цы".
Так весной 1929 года мы оказались в тихом Военном переулке в двухэтажном особняке, сложенном из крупных бревен, выкрашенных в цвет зеленого сосняка, рядом с нынешним парком Горького. Две просторные комнаты, кухня, веранда. Ровно половина первого этажа. Бесценный подарок.
Писателя мы, безусловно, очень потеснили. Он лишился отдельного кабинета и работал в одной комнате с сыном Юрой, студентом. Старший сын Данила, студент химфака, оказался со своей лабораторией в проходной комнате. Рядом комната дяди Саши - шурина поэта. Кроме них, в доме в годы учебы находили приют, пищу и постель племянники и племянницы.
Наша жизнь "сколько понадобится" затянулась на целых 8 лет, но ни разу Константин Михайлович не попрекнул за такое длительное "временное проживание".
Как вице-президент АН Я.Колас проводил первую половину дня на работе. Когда же возвращался домой и садился за письменный стол, воцарялась тишина. В доме утвердился нерушимый закон: никто не должен мешать ему работать. Даже музыкальный Юра бросал свою любимую гитару, завидев, как в калитку входил отец.
Юра был музыкален от Бога. Когда отца дома не было, начинал семиструнный перезвон или слушал патефон. Мне запомнились его пластинки: "Моя любовь не струйка дыма, что тает вдруг в сияньи дня" и "В Аргентине далекой я забвенья искал". А вот Колас категорически не воспринимал модных танго и фокстротов и всякую западную музыку того времени.
В отличие от Юры, сыновья Даник и Михась не увлекались музыкой. Хотя Константин Михайлович и пригласил в качестве учителя скрипача Жуховицкого. Михасю смычок покорился скоро, а Данику как будто слон на ухо наступил. Убедившись в этом, отец с юмором подвел черту
: - Данiла да музыкi, як вол да карэты.
Больше всего я дружил с Юрием - очень искренним, общительным, добрым, веселым. Юра был отличным стрелком, удачливым охотником. Ушел в армию еще до войны. Огненной дорогой дошел до Подмосковья и там погиб, защищая столицу. Я любил его как родного брата. Память о нем останется в моем сердце, пока оно бьется.
...В книжном шкафу поэта главное место занимали произведения А.Пушкина, М.Лермонтова, Н.Гоголя, Т.Шевченко. Была в нем и книга "Человек меняет кожу" Бруно Ясенского с дарственной надписью автора. В 1936 году после ареста "польского шпиона" Константин Михайлович вынужден был спрятать ее. На нижней полке стояли произведения самого поэта. На обложках некоторых значилось - "Тарас Гушча" (один из псевдонимов Я.Коласа).
Большая веранда служила продолжением библиотеки. Здесь на стеллаже вдоль всей стены до самого потолка размещались дореволюционные издания. Юра, Михась и я любили покопаться в этой, не известной для нас эпохи, литературе. Особо помнится иллюстрированный журнал "Наша нива".
От внимательных глаз Константина Михайловича не ускользнуло мое увлечение чтением. Однажды поэт неслышно подошел и говорит
: - Ты, я бачу, шмат чытаеш. Гэта добра, што кнiгi сталi тваiмi сябрамi. Яны дапамагаюць лепш разумець людзей i жыцц„. Але не ганiся за колькасцю. Лепш чытай менш, ды больш задумвайся над зместам, старайся зразумець характары героя›, прычыны iх паводзiн. Гэта паможа лепей арыентавацца › такой складанай, а падчас i заблытанай справе, як жыцц„.
Через какое-то время Колас вновь оказался рядом. Я тогда по совету матери читал очередной том М.Горького.
- О, я за›важы› у тваiх руках твор выдатнага пiсьменнiка. Аляксей Максiмавiч з юнацтва пазна› не адзiн фунт лiха. Зведа› цяжкую працу, сутыка›ся з людзьмi, пабiтымi л„сам. Пешшу абыйшо› па›-Расii. На ›ласным, часцей горкiм, вопыце „н зна› людзей i жыцц„. Гэта вялiкi сын вялiкага народу. Не лянуйся, прачытай усе яго творы. Не пашкадуеш.
Константин Михайлович был трудолюбив не только за письменным столом. В своем саду он любовно ухаживал за яблонями, вскапывал огород. Ранним зимним утром, когда метель наметала сугробы под самые окна, расчищал дорожки широкой деревянной лопатой. А когда болел наш отец, вызволял из снежного плена тропинку и к нашему крыльцу. Дом поэта, как и все дома того времени, отапливался печами. Забота о заготовке дров лежала на Константине Михайловиче и его сыновьях. Любо было смотреть, как спорилась у них работа. Звенела пила, гулко грохал топор, и сосновые и березовые поленья ровными рядами ложились под навес. Когда колоды рубили мы с отцом, Юра оказывался тут как тут.
Когда поэт переживал тяжелые времена гонений, мой отец, как мог, поддерживал его. А когда в 1936 году отца исключили из партии за "политические ошибки" в хрестоматиях "Чырвоная змена" и "Чырвоная Беларусь", Константин Михайлович успокаивал его
: - Не бядуй, Iгнат. Не вечна над намi будуць навiсаць чорныя хмары. Загляне сонца i › наша аконца.
Создавая повесть "Дрыгва" об изгнании белополяков, писатель советовался с отцом как участником гражданской войны.
Якуб Колас часто встречался с Янкой Купалой. Я нередко видел их в саду, где они беседовали. Говорили о судьбах белорусской литературы, об арестах многих писателей: Т.Гартного, М.Чарота, М.Горецкого...
В теплые дни поэты оставались под яблонями до последних лучей угасавшего солнца. В наступившей тишине звучали их любимые народные песни. Нельзя было перепутать приятный баритон Константина Михайловича с мягким тенором Ивана Доминиковича. Из песен этого неординарного дуэта мне особенно помнится лирическая "А › полi вярба".
Остался в памяти и такой случай. Дом Купалы размещался на берегу Свислочи, недалеко от того места, где сейчас находится мемориальный музей поэта. Весной 1931 года тихая река неожиданно взбунтовалась, вышла из берегов и затопила жилище Луцевичей. Мокрые выше колен Иван Доминикович и Владислава Францевна добрались до усадьбы Коласа. Нет нужды говорить, как они были приняты. И пока паводок не закончился, жили под кровом доброго дома.
Студеной зимой 1931 года я долго болел плевритом. Родители уходили на работу, и я оставался наедине с болезнью. Чуткая, отзывчивая Мария Дмитриевна приходила ко мне, угощала горячим молоком с медом, конфетами, орехами. Рассказывала сказки, читала стихи, приносила книжки. Как-то она дала мне "Робинзона Крузо" Д.Дефо. Повесть мне очень понравилась. Позже я понял, что добрая фея принесла эту книгу потому, что та не только была увлекательной, но и учила стойко переносить невзгоды.
Позже, будучи учеником 6-го класса, я вместе с двумя друзьями пострадал от взрыва конструировавшейся нами пороховой ракеты. И снова приходила Мария Дмитриевна. Ее ласковые, задушевные слова были словно бальзам.
В глубине двора приютилась небольшая банька, в которой Я.Колас любил попариться в субботу. Березовые веники заготавливал и вязал сам. Выходил из бани раскрасневшийся, в хорошем настроении и приговаривал
: - Як добра памы›ся! Быццам зно›ку на свет нарадзi›ся.
В 1937 г. наша семья переехала в кооперативную квартиру. Мы с безграничной благодарностью покидали милую для нас обитель.
Огонь войны не пощадил святой для меня дом Коласа. Константин Михайлович с семьей успел эвакуироваться. Покидая родную хату, он, как поведал мне его сын Данила, сказал
: - Дзвярэй не зачыняйце. Хай людзi бяруць ус„, што iм патрэбна.
По возвращении с фронта какая-то неведомая сила потянула меня туда, где прежде красовалась дорогая моему сердцу обитель... На ее месте жужжала карусель, шумел подъемник, веселилась детвора. Что ж, подумалось мне, это символично. Там, где еще недавно стоял кряжистый дуб с могучими ветвями, дала побеги молодая поросль. Но знают ли эти новые всходы, что здесь жил и творил великий сын белорусского народа?!
В 1954 году мне посчастливилось снова встретить Константина Михайловича. Я проходил возле Академии наук, навстречу, тяжелой походкой, опираясь на посох, идет Я.Колас. Он сразу же узнал меня.
- Воля! (так звали меня в школьные годы). Гэта ты? Пойдзем да мяне.
В кабинете он расспрашивал об отце, матери, сестричке Инне, о том, где я воевал, был ли ранен. Интересовался моей нынешней работой.
- Значыць, пайшо› па шляху бацько›. Сеяць, як каза› Някраса›, разумнае, добрае, вечнае. Жадаю табе поспеха›.
Голос поэта стал негромким, замедленным. Выглядел он нездоровым, усталым. Через два года его не стало. Не стало великого национального песняра, мудрого учителя, человека широкой и доброй души, Человека с большой буквы.
P.S. После войны наша чудом уцелевшая семья нередко вспоминала жизнь в коласовской гостеприимной обители. Как-то раз речь зашла о том, почему хозяин дома, добрый человек, был всегда серьезным, сосредоточенным, редко расслаблялся. Родители сошлись во мнении, что Константин Михайлович глубоко переживал недоверие к нему. Чтобы не ошибиться и сделать правильный вывод, я решил спросить об этом и жену Янки Купалы - Владиславу Францевну Луцевич. Она дружила с моей мамой, знала меня со школьных лет, часто бывала в доме Коласа. И во время одной из встреч в послевоенном Минске я спросил тетю Владю, что она думает о глубокой озабоченности Коласа в довоенные годы. Она отвечала
: - А чего же тут удивляться? Обвинения в нацдемовщине нанесли еще более тяжелую травму моему Янке. Он пытался покончить с собой, вскрыв вену. Над обоими как дамоклов меч висела угроза ареста.
И еще. Быть может, столичные власти найдут возможность установить на месте бывшего коласовского дома памятный знак, на котором будут выбиты хотя бы несколько строк из стихов поэта, посвященных молодежи.
Фото из личного архива автора.
