С муфтием Мусульманского религиозного объединения в Республике Беларусь Абу–Бекиром Шабановичем мы собирались поговорить о его поездке на открытие мемориала в память 18–й Казанской стрелковой дивизии, которая с 5 по 19 июля 1941–го сдерживала натиск гудериановских танков на днепровских рубежах в районе Шклова. Но незаметно разговор вышел за рамки «информационного повода» и затронул куда более широкий круг тем.Однако сначала о мемориале. В тех местах полег почти весь личный состав Казанской дивизии. Сформированная в срочном порядке воинская часть в значительной степени состояла из неопытных, слабо обученных и оснащенных молоденьких солдат 18 — 24 лет. Держать оборону пришлось от Орши и до северной окраины Шклова. И стала белорусская земля родной им навек. Правда, в те страшные дни даже земли всем не хватало. Тела погибших местные жители — в основном женщины и дети — нередко лишь присыпали песком, рыть могилы не хватало сил... И сейчас, вспоминая о тех днях, старушки плачут. Говорят, быстрее бы всех солдатиков похоронить по–настоящему, а то ведь неупокоенные души до сих пор бродят по лесным трущобам, маются...
Недалеко от тех мест — в районе Орши, Копыси — сражался и 354–й стрелковый полк, сформированный в Самаре. Он разделил судьбу Казанской стрелковой дивизии. По найденным армейским жетонам и так называемым грамоткам (своеобразный охранный амулет — листочек бумаги с текстом из Корана, обернутый в кожу или материю, их носили не только мусульмане Поволжья, но и наши, белорусские) видно: и здесь служило много мусульман — татар, башкир. Так что, когда шкловский краевед–общественник, бывший военный Михаил Кучеренко начал восстанавливать события прошлого, к работе подключились общественные и религиозные объединения белорусских татар. И вот результат общих усилий — ведутся поисковые работы, а на месте обнаруженных воинских захоронений встают первые памятные знаки. Кстати, в день открытия не успели официальные гости, в том числе и делегация из Татарстана, собраться на торжественную церемонию, как возле памятных камней и плит уже появились зажженные свечи — их принесли сельчане из близлежащих деревень.
— Картина очень трогательная, — вспоминает Абу–Бекир Шабанович. — Люди у нас необыкновенно отзывчивые, добрые. Да и как иначе: народ, переживший такую трагедию, не может не чтить память тех, кто защищал белорусскую землю, невзирая ни на религии, ни на национальности. И памятники выполнены без каких–либо отличительных мусульманских знаков. Они посвящены всем, кто проливал кровь и погибал, обороняя свою страну.
— Но в Беларуси немало и чисто мусульманских кладбищ.
— Около тридцати. Например, в Сморгонском районе на стыке с Ошмянским, в деревне Ластая, сохранился старинный татарский мизар. На нем остались капитальные немецкие доты времен Первой мировой войны (кладбища обычно закладывались на возвышенностях). Там захоронено много старинных татарских родов — о чем свидетельствуют надписи на надгробиях на арабском, польском, русском, белорусском языках. И здесь же бетонированные ходы, укрепления! Сердце сжимается: сколько пролито крови. И вроде верующие люди были с обеих воюющих сторон.
Раз в год на кладбищах собираются татары, чьи родственники там покоятся. Приезжают из Беларуси, Польши, Литвы — чтобы сообща помолиться и своими руками навести порядок на могилках. Еще на таких «з’яздах» обсуждаются дела и проблемы общины, что тоже очень важно.
— Сколько сегодня живет татар–мусульман в Беларуси?
— Официально — чуть более 10 тысяч человек. Но, по моему мнению, больше. Иногда к нам приходит молодежь из смешанных семей с вопросом: кто я? В юношеском возрасте человек ищет себя. Мы отвечаем: а ты кем себя числишь? Определись, какая культура тебе ближе. Мы только дадим совет, предоставим информацию. Здесь не место принуждению.
— Какими заботами живут сегодня белорусские татары–мусульмане?
— В начале осени этого года прошел съезд Белорусского общественного объединения татар «Зикр–уль–Китаб». Мы обсуждали проблемы возрождения нашей национальной культуры, изучения родного языка. Примерно в начале XVII века в Речи Посполитой активно шло наступление на культурное и духовное своеобразие местных татар, которые почувствовали ряд ограничений — в избирательном праве, строительстве мечетей, даже в быту. Тогда–то ассимиляция шагнула особенно быстро и широко: татары утратили свой язык, имена и фамилии трансформировались в белорусские, польские. Многие приняли христианство. Стало непрестижным, главным образом, среди городского населения и в первую очередь среди интеллигенции, поддерживать свою национальную культуру.
— Выходит, не зря Ленин называл интеллигенцию гнилой...
— По крайней мере, в тех условиях она повела себя наиболее предательски, подстраиваясь под эпоху и обстоятельства. Сейчас нам необходимо восстанавливать утраченное. В первую очередь татарский язык. При том, что «матчына мова» для нас — белорусская. Татары, в частности Ивья, Новогрудка, Лиды, Гродно, унаследовали чистейший белорусский язык в основном понеманского диалекта и сохранили его в своих рукописных книгах — уникальных китабах.
— Не происходит ли разделение «исторических» белорусских татар и современных переселенцев?
— Делиться и обособляться — неправильно и ненужно. Но о некоторых различиях все же можно говорить. Я бы сказал, белорусские татарские традиции более религиозны. Ведь религия сохранила нас, а мы сохранили религию. И татарские праздники иной раз у нас проходят с местным колоритом, ведь нам близка история и культура Беларуси. В белорусской земле лежат наши предки, на этой земле трудились многие поколения, защищали ее. И жили татары всегда достойно, не беднее, чем все остальные. Зато приезжие лучше знают татарский язык. Но мы все — дети одного мира.
— А приезжие из мусульманских стран мира вливаются в вашу общину?
— Все 20 общин, входящих в Мусульманское религиозное объединение, татарские. Но к ним примыкают выходцы из арабских стран, Средней Азии, кавказцы, волжские татары. Сегодня у нас около 30 этнических групп мусульманской направленности. Мы вместе молимся, проводим религиозные мероприятия. Трудности случаются. Однако трений нет.
— А как насчет проявлений радикализма? По нынешним временам нельзя не думать об этом.
— Прежде чем вести диалог с другими конфессиями, необходимо достичь взаимопонимания внутри своего объединения. И чем больше станешь навязывать, тем отрицательнее получишь результат. Конечно, надо знать, чем живут люди в землячествах. Особенно те, кто только приехал в страну. Возможно, они в чем–то нуждаются, чего–то не понимают, в чем–то им неуютно здесь. Требуется дать совет, объяснить наше светское законодательство, местные порядки. За того, кто приходит в объединение, я отвечаю. Боюсь за тех, кто не приходит. После строгих порядков арабского мира, где существует много запретов, молодежь встречает немало соблазнов. К тому же эти иностранные студенты не так и бедны — получают по нашим меркам неплохое денежное содержание.
— Своих исламских учебных заведений в Беларуси нет. Подготовка мусульманских священнослужителей идет за границей?
— Да, сейчас двое ребят учатся в Российском исламском университете в Казани. Один молодой человек окончил учебу в Иордании, второй — в Трипольском исламском университете. Это наши ребята, воспитанные в Беларуси, и мы на них очень надеемся. Второй путь, который используют и другие конфессии, — временно приглашаем специалистов из–за рубежа. Делается все открыто. Я, кстати, беру на себя обязательство по соблюдению ими белорусского законодательства и всех уставных норм объединения. Сегодня у нас только один приезжий священнослужитель — из Турции, представитель исламского течения мазхаб ханафитско–суннитского направления.
— А что вы скажете о сотрудничестве светских и религиозных организаций в стране?
— Всю свою жизнь я работал в системе просвещения и хорошо понимаю: образование — дело, безусловно, светское, государственное. Но пора заняться и ликвидацией духовной безграмотности. Пришло время изучать историю, культуру религий, издавать достойную, квалифицированную учебную литературу, а не такую, когда в университетском учебном пособии дается не информация по религиям, а оценка (!) религий. В результате учитель в школе рассказывал детям, что ислам — это терроризм, бандитизм... Поднялась ученица со слезами: я — мусульманка, мои родители — мусульмане, мой брат отлично учился в этой школе, я живу такой же жизнью, как и все ученики в классе. Разве мы кому–нибудь сделали плохое? Пришлось разбираться в конфликте. А учитель показывает пособие: мол, там так написано. Наказали педагога, конечно. Однако ситуация–то ведь спровоцирована. Сегодня нельзя отгораживаться от религии: мол, у нас светское государство, и все тут. Религия не должна претендовать на вопросы управления государственными процессами — это не ее функции. Но воспитание, формирование духовного мира и культуры — общая задача. Надо переходить от равноудаленности религиозных организаций от государства к равноприближенности. В Беларуси диалог между конфессиями ведется веками, причем идет он в первую очередь среди народа, самих верующих. И нет необходимости что–то диктовать им сверху. Люди сами ищут и находят общий язык. И трудности, и радости делятся на всех. Таковы наши жизненные устои.
