Если в конце 2000-х прилетел один «черный лебедь» — сначала на финансовый рынок, а его колебания спровоцировали уже экономический кризис, то сегодня мир облепила стая птиц недружественной окраски. Впрочем, диспропорции просматривались давно: колоссальный внешний и совокупный долг развитых государств, переоцененный фондовый рынок, усиление неравенства, порожденное им социальное противостояние как внутри развитых государств, так и на региональном уровне… Слишком много показателей натягивали кризисную тетиву, которую резко и без предупреждения спустила пандемия. Каким образом мировая экономика сможет преодолеть эти противоречия? Глобализм будет продолжаться или планета снова «рассыплется» на региональную экономическую мозаику? И как удержаться в этом идеальном шторме небольшим странам? Об этом мы поговорили с проректором по научной работе Белорусского государственного экономического университета Алексеем Быковым и заведующим кафедрой экономики Белорусского государственного университета информатики и радиоэлектроники Владимиром Пархименко.
Мир в долгах
Алексей Быков:
— В этом году центробанки крупнейших экономик мира проводили стимулирующую монетарную политику, но выйти на положительную динамику ВВП удается пока только Китаю из-за сравнительно низкой базы. В Европе, например, естественного прироста населения нет, демографическая ситуация спрос не стимулирует, потребности населения в основных товарах уже удовлетворены, поэтому остается увеличивать ВВП за счет роста сферы услуг. Но во время пандемии, локдауна именно на услуги в большей степени упал спрос. В Китае ситуация несколько другая. Продолжается миграция людей из сельской местности в города, рост населения замедлился, но продолжается. Эти процессы активизируют спрос на жилье, развитие инфраструктуры, другие товары. Объем производства товаров в Китае восстановился, поэтому китайская экономика пострадала от пандемии меньше других.
ВВП развитых стран падает, но фондовые индексы показывают значительный рост. Это является одной из специфик развитых экономик. Денежное стимулирование экономики приводит к тому, что деньги попадают не только на потребительский, но и на финансовый рынок, увеличивается стоимость ценных бумаг. Инфляция определяется по цене потребительской корзины, а стоимость ценных бумаг на нее не влияет, поэтому рост денежного предложения поддерживает цену акций, но не приводит к инфляции. Еще один тренд — стоимость компаний зачастую не связана уже напрямую с материальными активами. Топовые по капитализации компании являются высокотехнологичными, их бизнес основан на развитии интеллектуальных активов. И сейчас IT-гиганты продолжают абсорбировать львиную долю финансовых средств, которые вливаются в экономику. Если посмотреть на некие средние показатели, то в начале века инвестиции распределялись приблизительно поровну между вложениями в строительство и покупкой машин и оборудования. Сейчас в развитых странах на эти расходы приходится приблизительно по 35 процентов, а еще треть инвестируется в объекты интеллектуальной собственности.
Насколько справедлива и оправдана дороговизна высокотехнологичных компаний — сложный вопрос. По крайней мере, IT-специальности сейчас на подъеме. При всех положительных моментах цифровизации зачастую она воздействует деструктивно на традиционные отрасли. Взять тех же агрегаторов пассажирских перевозок. Вроде бы рынок освобождается от неэффективных традиционных транспортных компаний. Но Uber и другие подобные компании провоцируют перевод тех же таксистов в сферу неформальной занятости. А от этого страдает и качество услуг, и безопасность — в неформальном секторе далеко не все проходят техосмотр, медицинское освидетельствование перед рейсом. Снижаются и налоговые поступления, так как в случае с транснациональными IT-корпорациями не совсем понятно, сколько они зарабатывают, в каких офисах и компаниях находится центр прибыли. Тем не менее ключевые мировые инвестиции идут именно в цифровые компании. Надувается фондовый пузырь, но что с ним произойдет дальше, до конца никто не знает.
Доллар с евро не уйдут
Алексей Быков:— В прошлом столетии все глубокие мировые кризисы заканчивались принципиальным пересмотром функционирования глобальной финансовой системы. Случится ли аналогичная история в пандемический кризис — сложный вопрос. Однако многие государства начинают проекты, связанные с цифровыми валютами. КНР создает цифровой юань, в России сразу два проекта по цифровому рублю. В этих системах будет использоваться технология блокчейн, но по основным своим характеристикам они не станут полноценными криптовалютами. Например, право эмиссии цифрового рубля остается за Центробанком, применяться он будет для безналичных платежей. Некоторые эксперты предрекают полное исчезновение наличных денег. Переход на цифровые деньги позволяет создавать финансовые инновации. Например, отрицательные проценты на средства, размещенные на счете. Если цифровые деньги не будут потрачены за определенный период времени, то сумма уменьшится. Таким способом получится стимулировать держателей денежных средств к покупкам, что увеличит спрос в экономике. Наличные деньги не позволяют в такой степени контролировать целевые расходы. Цифровые деньги связаны с такой новацией, как безусловный базовый доход. В некоторых странах проводились пилотные проекты, чтобы посмотреть, чем станут заниматься люди, если отпадет необходимость заботится о минимальном финансовом благополучии. Эксперименты прошли, результаты получены. Но полностью идея пока ни в одном государстве не была внедрена. Одно из предположений: если для людей деньги перестанут быть проблемой, то они смогут заняться интеллектуальной деятельностью, изобретательством. Общество станет более креативным, будет генерировать большее количество новых идей. Правда, для этого у получателей безусловного дохода должно быть соответствующее образование. Но уже в развитых странах начинают задумываться, как выстроить систему, когда деньги создают знания, а знания — богатство.
Владимир Пархименко:
— Мировой кризис 2008—2009 годов никто из ведущих экономистов толком не смог предсказать в полном виде. Проблемы просматривались, но последствия предполагались только в общих чертах. Тогда появилась известная концепция «черного лебедя» Наколаса Талеба. При всей неоднозначности и пафосности его книг для широкой публики, все-таки он специалист в сфере математической статистики и у него есть серьезные академические работы. Говоря несколько упрощенно, его теория строилась на том факте, что статистические модели «отсекают» события, вероятность наступления которых меньше 0,05 процентов. Поэтому, формируя модель, мы отсекаем часть реальности. Между тем, даже маловероятные события могут состояться и значительно повлиять на будущее. Ученые, аналитики, практики десятилетиями трудятся над моделями, которые бы полностью учитывали все нюансы мировой экономической реальности. Но, констатируем с сожалением, пока такие модели не удалось создать. Поэтому можем и даже должны строить сценарии, рассуждать, вести профессиональную дискуссию, оперируя конкретными цифрами, но сегодня мировая экономическая система пришла в такое состояние неопределенности, что вполне возможен какой-то непрогнозируемый скачок.
С Запада на Восток
Владимир Пархименко:— Возможно, скажу банальные слова, но в мире всегда будут востребованы инновации. И Беларуси логично и целесообразно развиваться через формирование инновационной среды, конкурентоспособной на глобальном рынке. Мы должны следовать стратегии участия в мировой экономике, в глобальных цепочках стоимости, в которые мы могли бы встроиться, чтобы наши товары и услуги были необходимы миру. Глобальные цепочки сейчас трансформируются, допускаю даже, что укорачиваются, но не исчезают. Могут приобрести новое звучание интеграционные объединения, если глобализация будет развиваться по пути регионализации.
Алексей Быков:
— Мировые промышленные центры уже переместились в Азию. За ними следуют и финансовые центры. Этот регион может стать и промышленным, и финансовым доминантом в мироустройстве. Как будет протекать конкуренция между крупнейшими регионами мира, в каком направлении станут трансформироваться цепочки добавленной стоимости — сейчас сложно сказать.
В условиях неопределенности, несомненно, возрастает значение взаимодействия в рамках ЕАЭС. Более весомое значение приобретут вопросы обеспечения национальной экономической безопасности. Принципиально необходимо развивать высокотехнологичные секторы, которые являются ключевыми для самодостаточности экономики. В ЕАЭС есть своя энергетика, обеспечивается потребность в основных продуктах питания, успешно локализовано производство различной техники. Но если говорить об информационных технологиях, ПО, выпуске высокотехнологичных изделий — есть пробелы. В этом отношении Китай демонстрирует пример самодостаточности. У него есть собственный поисковик Baidu, мессенджер WeChat, социальные сети, другие коммуникационные технологии, производство вычислительной техники, элементной базы. И эти направления важно развивать в рамках нашего интеграционного объединения.
volchkov@sb.by
Алексей Быков.
Владимир Пархименко.
