Все было не совсем так, хотя и похоже. Людмила Гурченко за 5 минут вошла в историю.В 1950‑е и еще лет тридцать назад собирались огромными не компаниями, а коллективами. И никакие это были не корпоративы, проходящие за две недели до святого 31‑го. Именно в ночь на Новый год рабочие и колхозники, культурная и научная интеллигенция собирались в Домах культуры, чтобы обязательно вместе и, уж конечно, весело отметить праздник.
Боюсь, что симпатичный миф возник во многом и благодаря чудесной киносказке «Карнавальная ночь», где две гениальности — режиссер Эльдар Рязанов и актриса Людмила Гурченко — на век вперед убедили нас во всеобщем советском коллективном веселье.
Что из этого правда, так это то, что замечательные артисты и деятели культуры действительно собирались особенно в первые послевоенные годы в своих творческих заповедниках — Центральном доме работников искусств (ЦДРИ), Доме кино или Доме актера, где устраивалось застолье с абсолютно имровизационными выступлениями народных и заслуженных. Брать за это деньги? Да о таком никто и не думал. А подумал бы, так сразу же записали бы в жлобы и нерукопожатные. Родители рассказывали, что каждый Новый год до отмены продуктовых карточек в 1949‑м ходили в ЦДРИ. Там было сытнее: подбрасывали продукты, которых было не достать даже в прославленном Елисеевском. Собирались все только «свои» — и несколько сотен хорошо знакомых между собой людей встречали праздник, обязательно чокаясь в 12 часов сладким напитком с пузырьками, ошибочно именуемым шампанским. Но об ошибке никто, кроме, может быть, отведывавшего французской жизни писателя Ильи Эренбурга, не догадывался, поэтому и пили с удовольствием.
Затем, если говорить о знаменитостях, центр встреч переместился в их большие квартиры. Так, в пятикомнатном обиталище замечательного дирижера народного артиста Александра Гаука, между прочим, учителя Евгения Мравинского и Евгения Светланова, вместе с музыкантами собирались знаменитые военные летчики во главе чуть ли не с маршалами. Такие смычки для той поры нельзя назвать неожиданными. Творцы тянулись к военным, а те наверстывали, догоняли за годы войны упущенное.
Пили тогда побольше, чем сегодня. Не предание, а чистая правда: однажды в новогоднее празднество в мою коляску, стоявшую на лестничной площадке, ухитрился влезть диктор Левитан. И на многие годы это стало семейной — и не только — хохмой. Разошлось по Москве. Встречая меня, Юрий Борисович всегда хмурился: «Ну что? Так и растешь с этой историей? Пора кончать». Дружеских отношений с лучшим голосом страны у меня не установилось.
Иногда новогодние ночи превращались в какие‑то научно‑технические открытия. Однажды наутро отец с мамой обсуждали невиданное. К народному артисту СССР пианисту Эмилю Гилельсу, другу и соседу нашей семьи, с которым праздновали, пришел другой народный — балетмейстер Игорь Моисеев. И всю ночь просидел в черных очках, скрывавших лицо. Мама считала, будто Моисеев одел их, чтобы никто не понял, что он спит за столом. Папа говорил, будто такие скрывающие глаза очки есть только в США, откуда с гастролей только‑только вернулся ансамбль Моисеева, и Игорь хотел поразить всех технической новинкой. Представляете, какими технически наивными были наши предки в 1950‑х.
Самую большую радость родителям приносили встречи Нового года у режиссера Григория Александрова и Любови Петровны Орловой. Начиналось все еще дней за десять до 31‑го. Александров (с Орловой) присылали нарисованную им оригинальную открытку с пожеланиями, а иногда и с приглашением встретить праздник. Где‑то в моих архивах болтается то вылезая, то исчезая, открыточка конца 1950‑х годов с фото Орловой из фильма «Русский сувенир». И на картоночке Александровская надпись: «Пусть всегда на этом свете будет только мир. Это песенка из фильма «Русский сувенир». Ваши Люба и Гриша». Тут целая история. Совсем не молодая Орлова, лет этак под 60, играла в картине мужа главную роль 25‑летнего инженера. И фильм, последний из совместного супружеского цикла, провалился.
Зато встречи Нового года проходили у Александрова всегда с грандиозным успехом. Однажды он, в те‑то еще времена, подвесил наряженную елку к потолку. Она то медленно, то быстро крутилась, сияя гирляндами, да еще и издавала мелодии из Александровских фильмов. Дядя Гриша и Любовь Петровна жили в трех домах от нас. И когда у меня уже в студенческие годы появился здоровенный американский бинокль, отец изредка наводил его на окна квартиры старого товарища. Всегда восхищался: «Утро, а Гриша уже за столом, работает». И ко мне: «Учись, пока мы живы». Приходилось учиться.
Ну а я расскажу о своем Новом годе. Несколько плебейском, может, не брызжущем оригинальностью, однако запомнившемся. Вылетал 31 декабря из Адлера в Москву после обеда. Успевал на Новый год, уж и чемоданы все пассажиры сдали. И вдруг: «Вылет задерживается в связи с поздним прибытием самолета». Сначала ждали, потом надеялись, а где‑то в 23 часа кучка пассажиров, сплотившихся общим «по техническим причинам» опозданием, уселась в буфете. Мы сдружились, «спились» и спелись. Было так хорошо! А когда в первом часу Нового года все алкогольные запасы аэропорта были истреблены, сосед — полковник позвал меня на штурм. Мы отправились в багажное отделение, где человеку в погонах не смогли отказать в просьбе пролезть под стойку и отыскать чемодан полковника. С двумя бутылками мы вернулись героями.
В Москву прилетели утром. Обменялись телефонами, договорились вместе отпраздновать старый Новый год и вообще дружить и дальше. И, конечно, не встретились. Новогодние сказки имеют обыкновение хоть и сбываться, однако быстро заканчиваться.
В ТЕМУ
С точки зрения французов, безоговорочно лучшее шампанское — «Крюг». Далее «Кристалл» из Дома «Луи Родрер» и «Буланже». Эти два сорта можно поменять местами. Очень близка к этой тройке «Вдова Клико». Но не подведет и родное игристое вино под названием «Советское шампанское полусладкое». Мы, в России, любим сладенькое.
