Апрельская Москва 1980 года. Она, как и вся страна, еще мало знала о том, что происходит далеко на юге, в сопредельной стране. В восприятии людей афганские события пока не вышли за рамки решения руководства страны о “вводе ограниченного контингента советских войск для оказания интернациональной помощи ДРА”. Но маховик войны раскручивался. Будущие более чем девятилетние боевые испытания солдат и офицеров, трагедии от потерь родных и близких, боевых друзей были еще впереди. Все только еще начиналось, но уже был первый по Афганистану Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 апреля 1980 года, и в стенах Кремля группе из семи военнослужащих вручались ордена Ленина и медали “Золотая Звезда”. В их числе был и наш земляк: командир вертолетной эскадрильи майор Василий Щербаков. Этим же указом белорусу Николаю Чепику звание Героя присвоено посмертно. В тот день в Кремле и сделан этот снимок, как символ связи поколений, который позже был подарен автору сегодняшнего репортажа о подвиге и боевом братстве. На снимке рядом с молодым Героем, Василием Щербаковым (справа), запечатлены трижды Герой Советского Союза, советский летчик-ас Иван Кожедуб и Герой Советского Союза, летчик, кавалер медали “Золотая Звезда” № 1, участник спасения экипажа парохода “Челюскин” Анатолий ЛЯпидевский (в центре).
Борт 06 задание выполнил!
Романтика и подвиг, боевое братство и летная судьба
...Вертолетная эскадрилья, командиром которой был майор Василий Щербаков, “работала” в Афганистане с ноября 1979 года. Это еще было время принятия руководством страны решения о широкомасштабной военной операции в соседнем государстве под испытанным лозунгом “оказания интернациональной помощи”.
Отсчет времени, начавшийся для Щербакова и его подчиненных с приказа о выполнении боевых задач в Афганистане, прессовался в тысячах будущих команд: “Звену на вылет”. А за каждой командой авиаторов ждала нелегкая работа по сопровождению грузов, переправке по воздуху топлива, продуктов, одежды в удаленные от центральных провинций горные кишлаки, высадка застав и десантов, авиационная поддержка наземных войск...
— Там не было линии фронта. Взлетев с аэродрома-пятачка, сразу же оказываешься в боевой обстановке, — вспоминает Василий Щербаков. — Многообразие боевых задач заставляло мгновенно ориентироваться в ситуации, так как каждая из них не исключала вероятности быть подбитым.
...Вертолет падал с утяжеленным винтом. Плохо слушалось рулевое управление. По курсу, на склоне гор сплошные обломки скалистой породы и валуны. Казалось, что катастрофа неизбежна. Но почти “на автомате”, с ювелирной точностью комэска “прицеливается” на два рядом лежащих валуна, ударяется о них шасси, машина “выстреливает” вверх и, прорубив винтом просеку в кустарнике, начала пыхтя набирать высоту. Со сломанным шасси, истрепанный осколками вертолет вернулся на базу.
— О чем думал пилот в этой экстремальной ситуации?
— Прежде всего о том, как спасти вертолет и экипаж. Тут же роились мысли о запасном варианте — что прежде всего прихватить с собой в случае падения: кожаную куртку — в горах холодно, или лишний ящик патронов — до своих по горам добираться не близко...
А о чем думал, во что верил борттехник Щербакова Володя Гусак? — В тебя, командир, в твой опыт. Помнил твои слова: “Я эту железку развалю, но жить мы будем”. Был уверен, что все будет нормально, борт 06 не подведет.
Эмоции, оценки, диалоги, подобных которым было немало, были потом, после возвращения на базу. А перед этим шла сложная работа по установке мин на перевалах и тропах, по которым бандгруппами поставлялось вооружение. Здесь, в треугольнике границ Китая, Индии и Пакистана машина и была подбита.
— Как держались вертолетчики в боевой обстановке? Что Герой Советского Союза Василий Щербаков хотел бы сказать, опираясь на свой боевой опыт, молодым белорусским пилотам о школе летного мастерства?
— В Афганистане я чувствовал уровень своей подготовки и ребят эскадрильи. Мы работали на всех высотах, в любых погодных условиях, на любой местности. И никакого иного выбора не было, кроме выполнения боевой задачи. А уверенность приходит с опытом. В ней группируется все: романтика неба — воинский долг — ответственность. Убери одно из этих звеньев и сразу что-то потеряешь. Трудновыполнимые задания можно поручить тому, кто сможет их выполнить.
— Нас очень хорошо учили, давали нужные теоретические знания. А параллельно шла работа по накоплению опыта в сложнейших условиях полетов — ночью, в плохую погоду, с бомбометанием, пусками ракет, взлетами-посадками на незнакомой местности. Минимум налетов в ходе плановой боевой подготовки на летчиков первого класса (в эскадрильи их было 95 процентов) составлял 110 часов в год. Имели годовые налеты и по 300 часов. Еще в Союзе накапливался опыт работы в горах, когда вертолеты эскадрильи под завязку загружались тюками с сеном, продуктами для доставки в горы, где снежной лавиной были отрезаны чабаны с отарами овец.
— Отсюда и уверенность. В Афганистане пилотов эскадрильи горы Файзабада, Бадахшана не пугали. Их не надо было учить. Получали задание выставить заставу на высоте 4 тысячи метров и “пыхтели” вверх. Зацепятся за вершину, “выбросят” десант и... “головой вниз”. Вот такая выверенность в действиях.
— У командира уверенность особая?
— Его уверенность основывается на собственной подготовке. Она должна быть лучше, чем у подчиненных. Он всегда должен быть готов взять ответственность за хорошее и плохое на себя. Тот, кто плохо подготовлен, не уверен в себе, а ответственность пытается порой переложить на подчиненных. В мирное время и, особенно в боевой обстановке, критерии ответственности и доверия между командиром и подчиненными особенно важны. Огрехи, ошибки оборачиваются жизнями людей.
...На подходе к району выполнения задания майор Щербаков связался по радио с командиром саперного подразделения. Поступил доклад, что их атаковала хорошо вооруженная группа моджахедов. Наседают со всех сторон... Пулеметные и автоматные огневые трассы уже потянулись и к винтокрылым машинам... Начались атаки на огневые точки противника. Одна за другой они замолкали. И вдруг комэска получает тревожный сигнал: подбита машина ведомого капитана Копчикова... Секунда, и отдана команда:
— Володя, тяни до кишлака, там не должно быть душманов... За машиной ведомого тянулся дымный шлейф. А кишлак уже был занят противником. Под пулеметные и автоматные очереди горящая вертушка Копчикова “плюхнулась” на площадку в центре кишлака.
Закончив очередную атаку на огневые точки, Щербаков оценил ситуацию и резко взял курс к дымящемуся вертолету ведомого. По обшивке щелкали пули, но он совершил посадку и принял на борт отстреливающихся товарищей. А в это время вторая пара вертолетов под командованием Владимира Оболенина плотно прикрывала своего командира...
— А чего больше в летной судьбе, в Звезде Героя Василия Щербакова? Романтики, опасности, приключений?
— Есть все, только в разных пропорциях. В молодости в небо звала романтика, бередили душу будущие приключения. Нелегко дался и путь в авиацию. Но меня, — вспоминает Василий Васильевич, — с детства тянуло в небо. Преодолел препоны военкомата, прошел аэроклуб
ДОСААФ, где и был подан рапорт: “Прошу вашего ходатайства о зачислении меня в кадры ВВС в добровольном порядке. Обязуюсь служить в любой точке территории Советского Союза”.
И таких точек оказалось немало. Особой из них стал Афганистан. Не ушла ли вместе с ним и романтика?
— Не буду говорить о приказе. Для военного человека это свято. В Афганистане я выполнял приказ. Есть романтика и в боевых вылетах. Она заключена в искусстве превзойти противника своей подготовкой, выдержкой и уверенностью выйти победителем в сложнейшей ситуации. Если есть любимая профессия, включаю военную, будь то летчик, спецназовец, танкист или десантник, значит, всегда найдется место и подвигу, и романтике.
— Моя любимая профессия — летчик. Я почувствовал небо, — с грустью говорит полковник запаса Василий Щербаков, — и меня оно всегда тянуло к себе. Тянет и с возрастом. Летаешь во сне. А в молодости не мог дождаться конца отпуска, тянуло к штурвалу...
— Легко ли стать Героем?
— При очередном боевом вылете, после отработки НУРСами позиций душманов, вертолет получил серьезные повреждения. При подходе к Кундузу топливо на нуле, машину трясет, скорость минимальная. Напряжение комэска предельное. Прошу полосу. КП отвечает: занята. Пока зависни, советуют, “балалайка” (МИГ-21) зайдет, потом ты. — Зависнуть не могу, вертолет подбит, перебиты рули управления, — докладываю. Тишина в эфире. Слышу голос пилота МИГа, заходящего на посадку: “Садись, я ухожу на второй заход”. Взаимовыручка. Целюсь на полосу, а машину ведет в сторону, “плюхнулся”, вертолет скатывается и зарывается в песок. Все живы.
— Чего хочешь? — спрашивает подъехавший на “уазике” командир полка и начальник политотдела.
— Шампанского.
Привезли шампанского. Открыли. Весь в пене.
Никогда не думал, — с улыбкой вспоминает Щербаков, — что пена от шампанского может и из носа и из ушей идти. Но ее по-настоящему увидел и почувствовал вкус шампанского после этого боевого вылета. Наступило удовлетворение: выжили! Так что путь к герою лежит не только через подбитые машины, но иногда и через осознание, что ты еще можешь выпить шампанского.
— Легко ли быть Героем?
— Некоторые мне говорили, что, мол, если бы я был Героем, то уже был бы там-то, делал то-то. С выгодой, безусловно. Я же смотрю на жизнь несколько по-иному, — констатирует Василий Васильевич. — Надо быть таким, каким ты есть. И при чем здесь звание Героя? По идее, на войне все должны быть героями. Есть предатели, есть трусы. Они выявляются в первой же сложной ситуации. Те же, которые прошли свою афганскую дорогу ответственно и серьезно, никогда не станут кичиться подвигами.
И добавил: — В нашем, “афганском” кругу можно сказать, что мы видели там и хорошее и плохое, но бахвалиться этим не следует. Какие подвиги? Одни серьезно делали свою работу, другие же зачастую преувеличивают свою роль. Когда мне говорят о звании Героя как источнике благ, меня это возмущает.
...В тот далекий апрельский день 1980 года в Кремле долго аплодировали боевому офицеру, Герою Советского Союза майору Василию Щербакову. К нему подошел, крепко обнял и в глубоком душевном порыве расцеловал трижды Герой Советского Союза Иван Никитович Кожедуб. Он видел в нем свою достойную смену.
О той войне судят по-разному.
— Но недавно, — рассказывает полковник запаса, Герой Советского Союза Василий Щербаков, — в Афганистане по линии ООН на Ми-26 находился мой боевой друг. На натовские базы не допускают, — рассказывал он. Говорил с афганцами. Спросили: воевал ли в Афганистане? Замявшись, признался, что было такое дело. И какова реакция? Шурави, родной, да мы тебя сегодня на руках носить будем. Зовут в гости. И показалось моему другу, что сегодня они не имеют на нас никакой злобы.
Проходит время, появляется возможность сравнивать.
— Американцы все делают по-другому. У них другая политика, другие отношения, — делает вывод Щербаков. — Мы воевали, и все же душа для афганцев была открыта. По истечении времени и это, и ошибки с обеих сторон смотрятся по-другому. Время все ставит на свои места.
