15 февраля народному художнику Беларуси Георгию Поплавскому исполняется 85 лет

— Я с детства любил литературу и книги, окончил живописное отделение нашего института. К тому времени уже был женат и дочка родилась. Живописью семью было не прокормить, если не писать заказные портреты членов Политбюро. Но еще в художественном училище пристрастился делать иллюстрации в журналы. Первая — к рассказу Джека Лондона. Что может быть лучше: cевер, Клондайк, собаки, снега... Очень много работал и познакомился со всеми известными, а тогда молодыми белорусскими писателями. И та дружба продолжалась всю жизнь. Многим оформил их лучшие книги. Теперь часто и с грустью вспоминаю те времена.

— Все мои истории с чем–то связаны. Стоит только начать рассказывать, как одно за другое цепляется. Иногда даже неудобно бывает. Смотрю телевизор и говорю, что я там был, этого человека знаю... Вот здесь за столом сидел поэт Андрей Вознесенский, уже и не помню, кто его приводил... Певец Дин Рид у меня бывал, мы даже выпивали, а потом на концерте он меня выдал. Представь. Концерт в Доме офицеров. Зал полный. Дин Рид пропоет куплет, а потом просит, чтобы зал ему подпевал. Или спустится к зрителям, девушку, какая понравится, выведет на сцену и танцует с ней. А потом вдруг говорит в микрофон, что хочет, чтобы ему помог петь человек, который любит пить русскую водку. Сказал и ко мне идет. Моя жена тогда прошептала: «Черт, и тут тебя знают!» Мы с ним спели, а партийные начальники злились. Думаю, завидовали.

— А сколько разных историй с космонавтом Алексеем Леоновым связано, все пересказать, дня не хватит. У нас с ним были совместные выставки в разных странах: в Америке, Исландии, Швейцарии, он ведь художник. Ехали как–то в Швейцарию. В Бресте нас провожал Петр Климук, так нам пограничники даже честь отдали. А в Германии выяснилось, что у нас нет «зеленой карты», как нет и страховки. Загнали нас в ангар, где всякие фуры стоят. В одной даже верблюд жил. И в этом ангаре мы целые сутки проторчали, спали в машинах. Разобрались и отпустили. На дорогу до Швейцарии дали 24 часа. Правда, ехали мы четверо суток, так как плутали, да и часто отдохнуть останавливались.

— У меня в Москве много друзей. Когда собираюсь и звоню, что приеду, например, Павлу Никонову, то он сразу просит, чтобы я больше никому не говорил, что буду у него, чтобы посидеть поговорить не мешали. Но все равно узнают и идут, к себе зовут. К сожалению, этот очаг, оазис, колония художников опустела. Тех, с кем я очень дружил, уже нет. А это были лучшие российские художники...

— Вот странно, на днях по телевизору выступал Олег Целков. Здесь его в упор не замечали, а теперь, когда он в Париже живет, преклоняются. Такая же история и с Борисом Заборовым, и с Романом Заслоновым, недавно его выставка была в Национальном художественном музее.

У меня часто спрашивают: «Куда идет искусство?» Так вот, оно всегда куда–то шло. Теперь часто слышу, что само произведение уже не так и важно, главное — его толкование. Искусство — это всегда самовыражение. Вот мы с женой живем 65 лет, а в искусстве мы антиподы. Я часто вижу, как мои соседи выносят из мастерской работы. Все уже по–латыни подписаны, даже не по–белорусски. Вот о чем хочу сказать. Когда–то Аркадий Пластов остроумно заметил, что к картине, кроме того, что ты ее написал, надо уметь приделать ноги. То есть продать, пристроить! Вот это сегодня — настоящее искусство. Наше поколение проходило со своими работами через прокрустово ложе всех директивных организаций.

Современное искусство меня удивляет и разочаровывает. Был в Базеле с внучкой. Ходили долго и смотрели, кроме курьезных инсталляций с унитазами, запомнилась огромная груда старых, побитых молью шинелей. Называлось то произведение «Демобилизация». Есть образ, оно и убеждает, заставляет думать. К сожалению, подобных работ даже на такой огромной выставке очень мало.

— Я не могу не работать, каждый день прихожу в мастерскую. Даже если не рисую, то что–то перекладываю, пересматриваю. Я живу этим и люблю. Когда попадаю в больницу, то маюсь без мастерской и без работы. Давно, еще в советские времена, я попал в Атлантику на рыболовном корабле. Мороз, холод, волны, руки мерзнут, все льдом покрывается, а я рисую. Капитан ко мне подходит, суровый такой мужик, и удивляется, что я малюю в таких условиях, да еще и про какую–то романтику ему рассказываю. Посмотрел и говорит, что если бы ему платили на берегу так, как в море, то плевать бы он хотел на всю эту романтику. Вот чем художник отличается от остальных. Не за деньги он работает. Платят — хорошо, но даже если и не станут платить, то художник будет работать. А сейчас молодежь все к деньгам сводит.

— Май Данциг очень хороший художник. Мастер великолепный, и голова у него очень светлая. Знаю его с шестнадцати лет. Он приезжает на пленэры и так выкладывается, когда пейзаж пишет, что даже сознание теряет за работой. Вот как надо работать и любить свою профессию!

— Среди бела дня в кинотеатре «Победа» устроили просмотр документального фильма про Василя Быкова. Собрались близкие, а также и люди из ЦК, Снежкова приехала. Идет фильм. В кадре Быков. Он там то идет куда–то, то говорит, то сидит за столом и пишет. В кадре его библиотека, корешки книг. Вот портрет Достоевского, потом портрет Чехова, а потом вдруг руки с бутылкой. Камера отъезжает — и моя рожа на весь экран. До этого момента все в зале сидели молча, а тут грохнул смех. Мое фото стояло у него в книжном шкафу, за стеклом, рядом с портретом Твардовского.

— Мне 85 лет, а дел столько, что и умирать некогда. В молодости мог уехать на хутор, ловить рыбу, гулять, поехать куда–нибудь... А теперь куча дел, даже перечесть не смогу. Макет монографии делаю целый месяц... Где бы я ни был, везде рисую. Блокнот всегда ношу в кармане. Вот перебираю старые записи и зарисовки. Многое хочется сделать, а не успеваю...

— Когда я куда–то выезжаю с группой, то это не по туристским маршрутам, а в глубинку, по богом забытым местам. Но какая же там красота и люди. Собираюсь как–то ехать в Эфиопию. Все удивляются, спрашивают: ну что я там не видел? Но мне как художнику Эфиопия интереснее, чем Исландия. Или вот Монголия! Я там трижды был, и предложили бы, так снова поехал бы. Какие там люди, какие отношения. Кстати, чем беднее люди, тем лучше они к тебе относятся. Были мы в Бурятии, в Улан–Удэ приезжал известный монгольский художник, забыл его имя. Пригласил нас к себе. Через два месяца небольшой группой мы решили съездить по приглашению. Знакомый пограничник позволил ехать без визы на трое суток. 600 километров — и мы в столице Монголии. Ночь, темно, а адреса у нас нет. На главпочтамте в справочнике нашли адрес. Поехали. Нас шестнадцать человек. Звоним, нам открывает молодой человек в исподнем. Выясняется, что это — однофамилец художника. Представляешь, он приглашает нас всех к себе в маленькую двухкомнатную квартирку, сообщает, что тот художник умер недавно. Мы сидим на полу, а его жена варит какой–то бульон с мясными штучками. Нас, незнакомых людей, угощают и спать укладывают. Утром мы отправились к вдове художника. Там нас разделили на две группы, так как наш друг не хотел с нами расставаться. Хотя мы для него чужие люди.

— Сейчас, это связано с возрастом, часто лежу в больнице. Пишу там дневник, для внуков. Прихожу и продолжаю серию натюрмортов со всякими сувенирами из разных стран. Мне кажется это интересным, а также цикл портретов известных белорусов. Написал портрет Анастасии Слуцкой. Очень люблю пейзажи. Пересматриваю свои альбомные зарисовки с Браславщины, которую люблю бесконечно. Многое хочется перенести на полотно.

Часто думаю о том, что многое упустил в жизни. Куда–то не поехал, хотя и возможность была, что–то не увидел... Иногда кажется, что многое сделал не так, можно было лучше.

ladzimir@tut.by

Фото Евгения Коктыша.

Советская Белоруссия № 28 (24910). Суббота, 13 февраля 2016