Выступая на международной конференции в Ашгабате, А.Лукашенко вновь привлек внимание к такому важному инструменту международных отношений, как компромисс. Его слова о том, что вместо эскалации напряжения конфликтующим сторонам надо бы делать хоть полшага вперед навстречу друг другу, преодолевать накал страстей и достигать взаимопонимания, нашли и понимание, и отклик. Почему «вновь»? Да потому, что реализация компромиссных механизмов в дипломатической прежде всего сфере давно апробирована белорусским политическим руководством. Самый известный пример — переговоры в Минске представителей Киева и Донбасса и подписание действующих уже больше года минских соглашений.
Конечно, в самой теме компромисса и соответствующей философии нет ничего принципиально нового. Искал компромисс Н.Чемберлен, пытаясь спасти Европу от агрессии фашизма, и в этом контексте нам хорошо памятны Мюнхенские соглашения и их трагическая судьба. Искал компромиссы с борющимся за независимость Алжиром генерал де Голль, и многочисленные покушения на жизнь французского президента послевоенной поры свидетельствуют о запредельно высокой цене этого компромисса. Нам памятен У.Черчилль, готовый заключать соглашения хоть с дьяволом, если речь пойдет о спасении Британской империи. Однако в последние десятилетия компромисс приобрел новые оттенки, а философия компромисса может смело претендовать на господствующую парадигму в понимании международных отношений. Более того, так сложилось (когда целенаправленно, когда стихийно), что именно Минск во многом стал олицетворением этой новой философии. Возможно, это связано с нашими родовыми качествами, вроде известной толерантности. Возможно, именно в такой форме проявляется наше «промежуточное» состояние между Востоком и Западом. Возможно, это следствие понимания того простого факта, что сохранить себя, выжить в современных условиях (особенно небольшим странам) можно исключительно на почве компромисса, но никак не конфронтации.
XIX век дал жизнь осознанному, концептуальному политическому прагматизму, выражением которого во многом стал немецкий политик Отто фон Бисмарк (хотя первым об этом говорил еще Никколо Макиавелли). Проблема была сформулирована так: на первом месте исключительно национальные интересы, и глубоко все равно, какие потери и почему несут иные страны. К слову, тогда «железный канцлер» упрекал Россию в политическом идеализме, утверждая, в частности, что балканские страны, которым Санкт–Петербург активно помогал, тут же отвернутся от своего патрона, когда вектор приоритетов изменится. Ныне Россию сложно упрекнуть в забвении национальных интересов, страна отстаивает их жестко и целенаправленно, но один из вопросов в этом аспекте неустраним: а что эффективнее, политический идеализм или политический прагматизм? Если судить по следствиям сугубо прагматической политики (наличие союзников, экономические и имиджевые потери и т.д.), то ответ как минимум неочевиден. Другими словами, компромисс вовсе не признак слабости. Вообще сила и слабость определяются не бряцанием оружием, а теми последствиями для страны и мира, к которым эта политика приводит. Махатма Ганди в Индии решал все возникающие проблемы не «железом и кровью», а смирением, «соляными походами», где не было оружия ни в какой форме, но ведь он решил главную проблему — проблему независимости страны. То есть компромисс, возможно, даже политический идеализм — очень мощное средство решения самых сложных вопросов современной жизни.
На днях в Париже завершилась конференция по климату. Представители 195 стран подписали соглашение, которое призвано уменьшить риски, связанные с его изменением. Конечно, проблем осталось предостаточно, среди которых главная: каков механизм распределения средств (а это 100 миллиардов долларов ежегодно), но шаг вперед все же сделан. И вот что интересно. Здесь мало у кого возникают сомнения в том, что эффективными могут быть только меры коллективные, всех членов социума, всех стран и компромисс здесь — важнейшее средство для достижения цели. Интересно, почему подобный подход и философия не реализуются в сфере вопросов, связанных с войной и миром? Скажут: попробуй найди компромисс со структурами ИГИЛ и соответствующим мировоззрением. Да, с этим надо согласиться: существуют отношения, проблемы, для решения которых компромисс в принципе невозможен. Какой может быть компромисс с эсэсовцами «Дирливангера» или «красными кхмерами» Пол Пота? Но поле такого рода неизбежных конфликтов все же намного уже того поля, на котором возможен компромисс.
Философия компромисса основана на понимании того очевидного факта, что решить современный конфликт силой оружия можно, но последствия такого решения могут стать необратимыми. Любая демонстрация силы в XXI веке не настораживает, а пугает. Когда сегодня мы видим взлетающие ракеты — с кораблей, подводных лодок, стратегических бомбардировщиков, железнодорожных составов и т.д., то возникает чувство, что кто–то кому–то хочет доказать собственную состоятельность, преодолеть своего рода комплекс неполноценности. То ли Соединенные Штаты России, то ли Россия Соединенным Штатам. Говорят, что так выглядит на практике философия сдерживания. Но всегда предпочтительнее философия компромисса, хотя бы потому, что она оставляет намного больше шансов выжить, чем игра мускулами.
У Михаила Булгакова в «Мастере и Маргарите» есть известный эпизод, связанный с диалогом между Понтием Пилатом и бродячим философом Иешуа. Избитый и дрожащий от страха и голода проповедник утверждает, что злых людей на свете вообще нет, все люди добрые. «Может, я плохо знаю жизнь, — саркастически улыбается Пилат, — но как считать добрыми людьми палачей, разбойников, предателей?» Смысл ответа Иешуа заключается в том, что если с этими людьми поговорить, то и они станут добрыми и царство истины все же настанет. В этом диалоге — выбор приоритетов. Или «все добрые» и «со всеми можно говорить и договариваться», или «все злые» и понимают эти злые только силу, наказание. Философия компромисса основывается на первом тезисе, сколько бы ни доказывали его утопичность и невозможность практического осуществления. Во всяком случае, Понтий Пилат в итоге согласился с этим подходом. Правда, слишком поздно.
Советская Белоруссия № 244 (24874). Четверг, 17 декабря 2015
