Феномен оппозиции
04.08.2004
Василий Розанов как-то заметил: "Русский ленивец нюхает воздух, не пахнет где оппозицией. И найдя таковую, немедленно пристает к ней и тогда уже окончательно успокаивается, найдя оправдание себе в мире".
Вещие слова, которые касаются, очевидно, не только русских.
Теоретически несложно предположить, что оппозиция была всегда. Ибо всегда властвующий субъект наталкивался на сопротивление либо внутренних, либо внешних сил.
У Карла I Стюарта был Оливер Кромвель. У Юлия Цезаря - Брут. У пап Римских - Мартин Лютер. Даже у Иосифа Сталина несколько неожиданно главным оппозиционером оказался Никита Хрущев.
Причем оппозиция носит черты вечности: оппозиционер, приобретающий власть, тут же получает вместе со скипетром и державой новую оппозицию.
Однако свой нынешний облик оппозиция приобрела сравнительно недавно: с появлением партий, оформлением политической структуры общества на основе плюралистической демократии. В определенном смысле образцом парламентской демократии и понимания феномена оппозиции традиционно считалась Англия. Но путь, пройденный британскими политиками, не является универсальным. В частности, мы, постсоветские, привыкаем к такому понятию, как оппозиция, только сейчас. Ведь знакомство, скажем, с бухаринско-троцкистским феноменом - антисталинской оппозицией - по бестселлерам под названием "История КПСС" носит для современников слишком академический характер. Зато оппозиция Зюганова Ельцину - реальный факт новейшей истории. Белорусская оппозиция - тоже реальность. И здесь существуют свои особенности и специфика.
Первое, что надо отметить, это тот факт, что белорусская оппозиция никогда не носила системного характера. В том смысле, в каком были, скажем, консолидированы и системны в программном, тактическом смысле российские коммунисты во время противостояния с первым Президентом России. Системность предполагает общность идеологического, политического, экономического, социального и организационного аспектов. Попробуйте представить нечто единое, целое по отношению как к оппозиции недавнего прошлого, так и нынешней - целостность не склеится.
Хаотичное, броуновское движение политических сил в обществе на фланге, противостоящем властному, может говорить только об одном - развитии процесса, становлении системы, но никак не о чем-то реальном.
Попробуйте на периферии Англии в 30-е годы прошлого века спросить в каком-нибудь Богом забытом графстве, кто такой Черчилль. Вам ответили бы, наверное: морской министр. Или - потомок герцога Мальборо. Или - сын политического деятеля, рано умершего от заразной болезни подозрительного характера. Или - военный, журналист, писатель.
А теперь попробуйте в белорусской глубинке полюбопытствовать, кто такой, например, г-н Калякин. При всем уважении к его многогранной деятельности вы вряд ли услышите в ответ что-нибудь вразумительное. Разве что краткую дискуссию на тему, за кого же выступает этот политик - за коммунистов али за большевиков?
Вторая особенность национальной оппозиции заключается в том, что налицо хронический дефицит харизматических лидеров. Собственно, слово "харизматических" можно убрать, ибо вообще лидеры формируются столь медленно и с таким трудом, с каким цветоводы выращивали черный тюльпан.
А ведь исторически несложно заметить, что успешность политических действий во многом определяется фигурой, стоящей во главе того или иного движения. Его, так сказать, деяниями. Скажем, предпосылкой победы Шварценеггера в Калифорнии оказалось его героическое кинопрошлое. А известного юмориста на Алтае - блестящая эстрадная биография.
Несложно заметить, что записать что-либо в актив лидерам отечественной оппозиции достаточно сложно. Да, трудовая книжка заполнена, но нет там таких страниц, которые бы заставили избирателя сделать свой выбор задолго до выборов.
Нынче в Украине кандидаты на высший пост и поют, и пляшут, и в забой спускаются, и роды готовы принимать. Это все напоминает известный пассаж про американского журналиста, который готов укусить собаку, лишь бы родная газета не осталась без новостей. А у нас максимум чего можно добиться, так это "пагаманiць на плошчы".
Возникает вообще такое чувство, что отечественная оппозиция вначале сформулировала несколько догматов, а затем ни на шаг не может от них отойти. Скажем, про "мову". Или про пропавших людей. Ведь вроде невооруженным глазом видно, что нельзя решить цели и задачи оппозиционного движения, опираясь на эти максимы. Но ведь ничего нового, динамичного, теоретически оригинального не предлагается.
Периодически, чувствуется, овладевает ими некая "новая" идея: например, давайте объединимся. Ничего плохого в этой мысли нет. Но выходит ведь опять смешно и недееспособно, поскольку еще классик подчеркивал известное: прежде чем объединяться, надо разъединиться.
В каком-то смысле удивляет агрессивность оппозиции. Да, борьба за власть не ведется в белых перчатках, грубое это и жесткое действо. Но вряд ли могут быть продуктивны попытки спровоцировать власти на активные действия. Вряд ли избиратель в своей массе воспримет навязывание чуждых и национальной ментальности, и сложившейся политической, социальной практике постулатов.
Что и говорить, без оппозиции политический ландшафт приобретает черты площадки для гольфа. Вот только превращать этот зеленый коврик в горящий под ногами марсианский пейзаж вряд ли продуктивно. Да и вряд ли получится.
Борис ЛЕПЕШКО, Брест.
Вещие слова, которые касаются, очевидно, не только русских.
Теоретически несложно предположить, что оппозиция была всегда. Ибо всегда властвующий субъект наталкивался на сопротивление либо внутренних, либо внешних сил.
У Карла I Стюарта был Оливер Кромвель. У Юлия Цезаря - Брут. У пап Римских - Мартин Лютер. Даже у Иосифа Сталина несколько неожиданно главным оппозиционером оказался Никита Хрущев.
Причем оппозиция носит черты вечности: оппозиционер, приобретающий власть, тут же получает вместе со скипетром и державой новую оппозицию.
Однако свой нынешний облик оппозиция приобрела сравнительно недавно: с появлением партий, оформлением политической структуры общества на основе плюралистической демократии. В определенном смысле образцом парламентской демократии и понимания феномена оппозиции традиционно считалась Англия. Но путь, пройденный британскими политиками, не является универсальным. В частности, мы, постсоветские, привыкаем к такому понятию, как оппозиция, только сейчас. Ведь знакомство, скажем, с бухаринско-троцкистским феноменом - антисталинской оппозицией - по бестселлерам под названием "История КПСС" носит для современников слишком академический характер. Зато оппозиция Зюганова Ельцину - реальный факт новейшей истории. Белорусская оппозиция - тоже реальность. И здесь существуют свои особенности и специфика.
Первое, что надо отметить, это тот факт, что белорусская оппозиция никогда не носила системного характера. В том смысле, в каком были, скажем, консолидированы и системны в программном, тактическом смысле российские коммунисты во время противостояния с первым Президентом России. Системность предполагает общность идеологического, политического, экономического, социального и организационного аспектов. Попробуйте представить нечто единое, целое по отношению как к оппозиции недавнего прошлого, так и нынешней - целостность не склеится.
Хаотичное, броуновское движение политических сил в обществе на фланге, противостоящем властному, может говорить только об одном - развитии процесса, становлении системы, но никак не о чем-то реальном.
Попробуйте на периферии Англии в 30-е годы прошлого века спросить в каком-нибудь Богом забытом графстве, кто такой Черчилль. Вам ответили бы, наверное: морской министр. Или - потомок герцога Мальборо. Или - сын политического деятеля, рано умершего от заразной болезни подозрительного характера. Или - военный, журналист, писатель.
А теперь попробуйте в белорусской глубинке полюбопытствовать, кто такой, например, г-н Калякин. При всем уважении к его многогранной деятельности вы вряд ли услышите в ответ что-нибудь вразумительное. Разве что краткую дискуссию на тему, за кого же выступает этот политик - за коммунистов али за большевиков?
Вторая особенность национальной оппозиции заключается в том, что налицо хронический дефицит харизматических лидеров. Собственно, слово "харизматических" можно убрать, ибо вообще лидеры формируются столь медленно и с таким трудом, с каким цветоводы выращивали черный тюльпан.
А ведь исторически несложно заметить, что успешность политических действий во многом определяется фигурой, стоящей во главе того или иного движения. Его, так сказать, деяниями. Скажем, предпосылкой победы Шварценеггера в Калифорнии оказалось его героическое кинопрошлое. А известного юмориста на Алтае - блестящая эстрадная биография.
Несложно заметить, что записать что-либо в актив лидерам отечественной оппозиции достаточно сложно. Да, трудовая книжка заполнена, но нет там таких страниц, которые бы заставили избирателя сделать свой выбор задолго до выборов.
Нынче в Украине кандидаты на высший пост и поют, и пляшут, и в забой спускаются, и роды готовы принимать. Это все напоминает известный пассаж про американского журналиста, который готов укусить собаку, лишь бы родная газета не осталась без новостей. А у нас максимум чего можно добиться, так это "пагаманiць на плошчы".
Возникает вообще такое чувство, что отечественная оппозиция вначале сформулировала несколько догматов, а затем ни на шаг не может от них отойти. Скажем, про "мову". Или про пропавших людей. Ведь вроде невооруженным глазом видно, что нельзя решить цели и задачи оппозиционного движения, опираясь на эти максимы. Но ведь ничего нового, динамичного, теоретически оригинального не предлагается.
Периодически, чувствуется, овладевает ими некая "новая" идея: например, давайте объединимся. Ничего плохого в этой мысли нет. Но выходит ведь опять смешно и недееспособно, поскольку еще классик подчеркивал известное: прежде чем объединяться, надо разъединиться.
В каком-то смысле удивляет агрессивность оппозиции. Да, борьба за власть не ведется в белых перчатках, грубое это и жесткое действо. Но вряд ли могут быть продуктивны попытки спровоцировать власти на активные действия. Вряд ли избиратель в своей массе воспримет навязывание чуждых и национальной ментальности, и сложившейся политической, социальной практике постулатов.
Что и говорить, без оппозиции политический ландшафт приобретает черты площадки для гольфа. Вот только превращать этот зеленый коврик в горящий под ногами марсианский пейзаж вряд ли продуктивно. Да и вряд ли получится.
Борис ЛЕПЕШКО, Брест.