Я больше не пользуюсь компьютером
Писатель, драматург, актер Евгений Гришковец еще несколько лет назад был одним из самых популярных российских блоггеров: его дневник в «Живом журнале» читали тысячи людей. Их, возможно, было даже больше, чем читателей его книг, и уж точно больше, чем зрителей, видевших его спектакли. Но ровно три года назад Гришковец закрыл свой журнал и удалился из Всемирной сети.
Как ему живется теперь, Евгений рассказал нашему корреспонденту.
— Вам не кажется, что в XXI веке само назначение дневника изменилось кардинально: раньше его писали для себя, в крайнем случае для близких, теперь же он стал публичным делом?
— Даже человек, писавший дневник с мыслью «не дай бог кто прочтет!», делал это как автор, он все равно отделялся от текста, был персонажем всегда. В «Живой журнал» я пришел по совету друзей, он был тогда, в 2008-м, в новинку еще. К тому же, начав писать в «ЖЖ», я не сразу осознал, что пишу дневник. Я честно сказал, что не знаю, для чего это делаю; хотя мне представлялось это занятным, думал, что отвечу на этот вопрос позже. Но так толком и не смог ответить и сознательно вышел из этого процесса. И тогда все — и фанаты, и друзья, и злопыхатели — в один голос кричали, что я все равно вернусь. Но нет, даже и «ломок» не было, только ощущение такого тревожного состояния, как будто я сегодня что-то важное не сделал. Зато у меня возникла масса свободного времени! Кстати, с тех пор я абсолютно отказался от компьютера. Да, у меня есть какие-то гаджеты, но один я использую в качестве телевизора, а другой — в качестве телефона. У меня даже нет собственного адреса электронной почты.
— Как же появляются ваши записи на сайте odnovremenno.com?
— Очень просто. Ведь этот сайт не интерактивен: там нет комментариев, мне туда заглядывать даже не нужно. А тексты я пишу от руки и либо передаю, либо диктую по телефону.
— Отсутствие возможности комментариев на новом сайте — это сознательный ход? Связано ли это решение с тем, что несколько последних ваших постов в «ЖЖ» с упоминанием известных публичных персон вызвали очень бурную дискуссию и массу недоброжелательных откликов?
— Да, и с этим тоже, но это не главное. Да, я, может быть, был кому-то нужен, у кого-то возникала привычка раз в два дня читать от меня какую-то заметку, это доставляло ему удовольствие. Но он прочитал и дальше пошел, а я трачу на это свою жизнь! К тому же я вдруг понял, что меня совершенно не интересуют цифры: сколько человек меня читают.
— А сначала интересовали?
— Ну я же живой человек. Когда мне говорили: «Слушай, ты там за неделю стал 115-м, а через неделю ты 28-й, а еще через неделю ты уже в десятке, а потом ты на втором месте, а теперь на третьем…», то мне, конечно, было интересно: кто ж там на первом? Я так много проводил времени в «ЖЖ», популярность росла, и возникло сильное давление, связанное с рекламой. Коллеги-блоггеры говорили мне, что я либо дурак, либо сволочь, потому что подрываю им общий контекст. Либо вообще вру и как-то на самом деле зарабатываю своим дневником. Но самое главное, что я перестал иметь всякое желание видеть реакцию на свои тексты. Потому что чаще всего эта реакция — доброжелательная или наоборот — сообщала, что люди ни черта не понимают или даже вовсе не читают то, что я так тщательно и продуманно написал. И добиться в соцсетях иного отношения к тексту, по моему мнению, невозможно. К ним такое отношение и есть. А я писатель. Я перестал хотеть знать, что в интернете так много дураков, так много в людях беспричинной злобы. В любой другой социальной среде — в семье, на работе, во дворе, в спортзале — человек другой, а здесь он такой: безответственный, глупый, злой.
— Но ведь, даже уйдя из «ЖЖ», вы еще долго выпускали книжки на его основе.
— Да, по итогам каждого года выходила книжка, я убирал только какие-то совсем сиюминутные реплики. И когда эти тексты оказались на бумаге, люди стали их читать, и читать внимательно. Мне приносили потом на подпись книги, в которых была куча подчеркиваний, закладочек, было видно, что человек работал с ней и жил, то есть прочитал ее так, как я ее писал. И главное, почему я благодарен «ЖЖ», через него я пришел к публицистике. Как только я стал вести дневник, который не предполагает интерактивности, где никто мне не подсказывает тем, не подталкивает и не провоцирует, я стал писать о том, о чем хочу. Во время всех этих майдановских событий, чудовищных баталий на Украине, Олимпиады, выхода блокбастеров отечественных я просто не знал, о чем ведется речь в интернете, я на них не откликался. Ведь когда находишься внутри блогосферы, то постоянно ощущаешь себя в центре событий. Что ты буквально на Майдане и даже влияешь на происходящее! Но всё это иллюзия. А большинство громких интернет-событий и яйца выеденного не стоят.
— Если интернет-отклик на ваше творчество вас не интересует, то какой важен?
— Я считаю, что писателю на самом деле не нужно знать этих откликов. Критики в таком виде, которая создавала бы некую плотность воздуха или предлагала некую концепцию и путь, рассматривала его и формулировала недостатки, чего явно недостает литературному и художественному процессу, сейчас нет. Нет таких людей, которые могли бы компетентно высказываться о литературе, а само их присутствие могло бы остановить писателя от написания какой-то мерзости. И не надо мне знать, что думает критика. «Похвалили — рана, обругала какая-то сволочь — тоже рана», как говорит писатель в фильме «Сталкер» Тарковского. Я знаю свое произведение лучше, чем человек, который должен в день прочитать четыре книжки по диагонали. Я же очень медленно пишу. Например, повесть «Непойманный», которая скоро выходит, я начал в сентябре 2011 года, а это совсем небольшое произведение, которое выстроено тщательнейшим образом. Нет в мире человека, который знал бы его лучше меня.
— Но чье-то мнение вас интересует?
— По-человечески — да, как автора — нет. Хотя, конечно, я очень хочу, чтобы на кого-то это производило впечатление. Но то, каким образом люди пишут отклики в «ЖЖ», показывает, насколько они не умеют формулировать свои мысли. Но это ведь и не их задача: человек лечит, или строит, или продает лекарства, он не обязан хорошо формулировать. Но у него тогда не должно быть возможности сообщить мне свое мнение. Ведь почему-то такой человек считает, что ему нужно сказать мне свое мнение, а, например, Бунину, который произвел на него, возможно, большее впечатление, нет. А уж если автор отвечает читателю — всё, весь комплекс впечатлений от книги тут же исчезает и появляются просто человеческие отношения.
— Писатель спускается со своего олимпа?
— Не обязательно с олимпа. Может, и из преисподней, но точно из какого-то отдельного пространства. Литератор не должен быть просто человеком для читателя, он должен как можно меньше появляться в СМИ и уж точно не комментировать своих произведений. Любой человеческий контакт нарушает эту дистанцию. Дистанция может быть огромной или маленькой, все зависит от того, какую литературу писатель пишет, но она должна быть. Конечно, я и сам ее нарушаю на каких-то автограф-сессиях, мне тоже по-человечески это приятно и хочется увидеться со своими читателями. Но если говорить совсем по большому счету, то этого делать не нужно.
Справка
1967 — родился 17 февраля в городе Кемерово
1984 — поступил на филфак Кемеровского университета
1990 — основал в Кемерово независимый театр «Ложа»
1998 — переехал с семьей в Калининград
2000 — получил премию «Золотая маска» за спектакль «Как я съел собаку»
2004 — издана первая книга прозы «Рубашка»
Екатерина Алексеева.
Советская Белоруссия №120 (24503). Пятница, 27 июня 2014 года.
