Говорят, Нерон, император, любовался горящим Римом, который, по легенде, сам же приказал поджечь. Горящий город вдохновлял императора — поэта и императора–актера на новые свершения, убийственные в своей разрушительности. Наполеона вдохновляли стройно марширующие полки, русские императоры испытывали великую тягу к парадам, разного рода муштре, а фельдмаршал Суворов в грохоте боя любовался своими чудо–богатырями, героически устилавшими своими телами поле битвы. Генерал де Голль восхищался контурами бронированных машин, Уинстон Черчилль — кавалерией (сам был уланом), а будущий генералисимус Сталин снял с должности наркома авиационной промышленности Кагановича лишь за то, что он назвал фюзеляж нового самолета, представляемого вождю, «мордочкой» — не эстетично рассуждал нарком. И ничего, по большому счету, с тех пор не изменилось. Когда сегодня нам демонстрируют видеокартинки, где видно, как красиво падает вертолет, сбитый современным оружием, как бойцы демонстрируют свою удаль, закрыв лицо масками, то не оставляет чувство, что и здесь присутствует своя эстетика войны. Показ жертв, столкновений, выбор сюжета, интервью с пострадавшими людьми напоминает известный рассказ одного из героев книги Симонова, той, которая про «Живых и мертвых». Там фотокорреспондент, прибыв в действующую армию, умолял позволить ему снять подбитые немецкие танки с такого ракурса, где они видны все. А если этого не получается, хорошо бы подтащить эти танки поближе друг к другу.
Наверное, увидеть красоту даже в войне — в природе человека, совсем не случайно художник Василий Верещагин («Апофеоз войны»), а позже эпатирующий публику Сальвадор Дали («Ужасы гражданской войны») изобразили такими художественными средствами, которые позволяют увидеть не только ужас, но и красоту. Вот «Герника» Пабло Пикассо — это произведение, протестующее против войны, но как тут быть с художественной выразительностью, то есть может ли быть война красива, обладать эстетической ценностью?
После одного из романов, написанных Агатой Кристи, писательница подверглась остракизму со стороны коллег по детективному цеху и по одной причине: герой романа, убийца, не должен быть красивым, полагали они, он не должен вызывать к себе чувство симпатии. А писательница допустила такой казус. Когда сегодня нам демонстрируют красивые самолеты, красивые ракеты, красивые военные корабли, то мы восторгаемся не только их мощью и силой, мы любуемся их изящными линиями, их устремленностью вверх, вдаль ввысь и вглубь, и как–то уходит на второй план тот простой факт, что все это — орудие уничтожения. Когда народ ахает при виде фигур высшего пилотажа, которые демонстрируют самые разнообразные летательные группы пилотов–асов, то как–то забывается, что созданы эти группы вовсе не для того, чтобы потешать праздную публику, они созданы для боя, для уничтожения, скажем деликатно, наземных и воздушных целей условного противника. А то, что все эти ребята очень быстро могут переквалифицироваться в умелых бомбометателей, показывают последние факты из военной драмы в Украине, где именно летчики — профессионалы высокого класса бомбили города юго–востока.
Когда слоны Ганнибала шли в атаку на римские легионы, мало кто задумывался об эстетике, надо было побеждать, чтобы жить. Да и о слонах, их персональной судьбе, мало кто думал — Господи, надо было спасать родину, Карфаген, какие там слоны. Нынче, когда война — это и «информационный повод», и «рейтинг», и когда телевидение держит нас в напряжении — кого убьют прямо сейчас, а кто все же выживет, — эстетический фактор становится одним из важнейших. Можно ведь показать правду войны так, чтобы захотелось записаться добровольцем, а можно — чтобы бежать без оглядки и от войны, и от такой эстетики. Корреспонденты, репортеры показывают нам ту правду войны, которую они видят и которую они понимают так, как могут, — но почему–то всегда это делается так профессионально, чтобы нам хотелось смотреть, чтобы мы плакали вместе с ними и восхищались вместе с ними. Война, помимо воли ее демонстраторов, превращается в действо, в пантомиму, в сцену, которая отличается от профессиональной сцены только одним — там убивают по–настоящему.
Почему в свое время Борис Николаевич Ельцин забрался именно на танк, чтобы обозначить политическую позицию, чтобы продемонстрировать качества лидера? Да потому, что танк — это не просто грозное оружие, поставь на него любого плюгавого мужичонку, дай ему в руки программу, и он будет выглядеть трибуном, героем. Танк совершенен, как совершенно любое грозное орудие уничтожения. Танк вызывает к себе уважение не только потому, что может убить, раздавить, но и потому, что его стремились сделать совершенным по эстетическим качествам. Владимир Ильич Ленин, возвратившись из эмиграции в то время, когда мировая война заканчивала свой катастрофический бег, забрался, как известно, на броневик. Что, в округе не было иных высоких точек, с которых можно было донести большевистское слово до масс? Вон, позже нашли балкон дома Кшесинской, а тут на тебе — бронированная машина. Скажут: случайность, но не слишком ли много случайностей?
Эстетика войны — из разряда тех феноменов, которые и хотелось бы искоренить из общественной практики, да получается плохо. И дело здесь, конечно, не в самой красоте, дело в войне, ее чудовищной выживаемости в любых социальных условиях, при любых режимах и в любые исторические эпохи. Тот же Пабло Пикассо, потрясенный гибелью испанского города, написал «Гернику» — теми кубистическими средствами, которые считал приемлемыми. Но он же, когда речь зашла о поиске символа движения борцов за мир, предложил известную «голубку», которая не имела ничего общего с модернистскими изысками ХХ века. Вот мир — он не требует таких эстетических усилий, каких требует война. Война опоэтизирована — даже в формах, устрашающих для сознания и чувств, но этого не происходит с феноменом мира. Интересно, почему? Может, потому, что трагедия — более высокая форма искусства, чем комедия?
Глядя на те картинки, те сюжеты, которые демонстрируют нам сегодня многие телеканалы, понимаешь: борьба за мир требует много больше усилий, чем война на уничтожение, в том числе и по эстетическим соображениям.
Советская Белоруссия №118 (24501). Среда, 25 июня 2014 года.
