Если удастся когда-нибудь вернуться....

Вот они передо мной, эти письма-треугольники, помеченные неизменным «Проверено военной цензурой». С нескрываемым волнением беру их в руки. Ведь они — прикосновение к истории, к тем событиям, которые происходили более шестидесяти лет назад. Эта своеобразная летопись войны принадлежит Науму Сагаловичу. Он — профессиональный журналист, работал в «Советской Белоруссии». А когда началась война, встал в ряды защитников Отечества. Правда, не сразу попал на фронт, а после окончания военного училища в Новосибирске. Оттуда и сообщал жене и дочери, которые находились в эвакуации в городе Бийске Алтайского края. 12.III.42 г. Не знаю, сколько я тут пробуду. Ждем назначения, возможно, завтра-послезавтра уедем. Не думай, конечно, что в наши края, родные края. Туда еще рановато. Но все же готовиться к этому надо (я давно готов!). А тем более народом мы прибыли. И продолжаем прибывать. Почти все ребята молодые, недавно окончившие училища. Моего возраста и старше, моложе. 7.VIII.42 г. Мне дали новое назначение. Часть такая же, где я был в последнее время, т. е. сталинская, в основном рядовой состав — добровольцы. Народ хороший, с ним воевать можно... Долго, наверняка, не задержимся и в ближайшее время, надеемся, поедем на запад. День рождения дочери отмечали так. Как раз получили водку и дополнительный паек. Вместо обычного фронтового тоста — «Чтоб не в последний раз!» — я выпил за ее здоровье. Уверяю тебя, что фронтовики ни в чем не нуждаются. Тыл обеспечивает нас всем необходимым. Редко, например, бывает день, чтобы варили без мяса. Кроме основного пайка, я получаю регулярно масло, печенье, консервы. Одет также хорошо. На мне новые валенки, ватные брюки и фуфайка, имею также полушубок, который и не всегда использую. 24.II.43 г. Вчера у нас был большой день — 25-летие Красной армии. Накануне был торжественный вечер с докладом и даже концертом. Правда, выступали свои артисты, но все же дату отметили как положено. Собирались в клубе — большой землянке. Лично я в этот вечер дежурил, и ночь как раз выдалась неспокойная. Мы ожидали, что немцы постараются нам помешать праздновать, и к этому готовились. На одном участке они пробовали сунуться... Но многих своих не досчитались. Часть трупов они с собой утащили, а часть осталась у переднего края нашей обороны. Пехотинцы с удовольствием подобрали офицерские пистолеты и другие трофеи. Вообще, когда у нас какой-нибудь праздник, они стараются чем-нибудь помешать. Помню, на Новый год устроили настоящий фейерверк. Из винтовок, автоматов, пулеметов, орудий начали усиленный обстрел трассирующими пулями и снарядами, которые оставляют за собой огненный след. Но мы своим огнем быстро успокоили противника. Ракеты пускать — излюбленное дело немцев. Посмотришь и иной раз кажется, что я не на фронте, а в нашей комнате и смотрю через окно, как в саду «Профинттерн» пускают ракеты, когда бывает большое гулянье. 10.IV.43 г. Действуем на том же самом фронте. С того места, где раньше были, далеко ушли вперед. Поколотили крепко фрицев и колотить еще будем! Они того заслуживают. Можно было бы тебе написать очень много о боях, о разоренных дотла городах и деревнях, но мало времени и бумаги. Надеюсь все это тебе рассказать непосредственно. 20.IX.43 г. Время сейчас веселое, двигаемся все вперед, очищая территорию нашей братской республики. Немцы на своем пути очень много злодеяний учиняют. Здоровое население угоняют к себе на каторжные работы, деревни и города сжигают, скот забирают. В этих местах, где мы сейчас, оккупанты были более двух лет и не думали уходить. 25.III.44 г. Наступали и при очень тяжелых условиях. Дожди, дороги все размякли, машины застряли, лошади не тянут, приходилось пушки чуть ли ни на себе таскать. И все же немца мы довольно порядочно погнали, дошли до Южного Буга. Говоришь, чтo скрываю от тебя полученные награды и просишь писать, за что получил. По правде говоря, я тут не виноват. Особых заслуг у меня нет, воюю, как все. Ты, наверное, думала: сотворил неизвестно что — придется тебе разочароваться. Пока подвигов не совершал, может, в будущем придется, тогда наградят не медалью, а орденом. 2.V.44 г. Мы перешли Днестр, находимся в Бессарабии и ведем уже бои на правом берегу этой реки... Но бывает другой раз затишье, сидишь в окопе и не верится, что на свете война. Солнце тихо и красиво заходит, кругом цветущие сады и виноградники. Но через несколько минут подается команда «По местам» и начинаем обмениваться огневыми «любезностями». 2.VII.44 г. На нашем участке, как видно из газет, затишье, но оно, конечно, относительное. Жарких боев нет, а стрельба практически не прекращается. Ну а о наших делах в Белоруссии ты, наверное, так же, как и я, читаешь в газетах. Надо полагать, что когда ты будешь читать эти письма, Минск уже будет освобожден. А потом уже подумаем, что дальше делать — или меня будешь ждать, или сами поедете в Минск. I7.IX.44 г. Да, далеко я сейчас забрался. По сводкам Информбюро, ты, наверное, догадываешься, где я сейчас нахожусь. Первые дни наступления шли с боями. Но затем, когда Румыния капитулировала, мы стали продвигаться быстрее. Марши совершаем, а они довольно утомительные — жара невыносимая, пыль, как туман, все время окутывает нас. Но ничего не поделаешь — война. Самочувствие у меня хорошее, а до этого пару дней болел, схватил малярию в Румынии, в Болгарии вылечился. Получил письмо из Минска, из редакции. Писала Шаврова, помнишь ее, наверное. Все редакции газет находятся в Доме печати, который, к счастью, уцелел. Минск по разрушенности, она пишет, не отстает от Сталинграда. Можешь себе представить, что там делается. Все центральные улицы — Советская, Ленинская, К. Маркса, Комсомольская, Университетская и другие — сплошные развалины. Только на окраинах где-нигде остались уцелевшие домики. Десятки тысяч погибли во время оккупации, из знакомых тебе — Рыбкин (брат Рыбкиной) с женой и ребенком и ее родители, Фира Рахманчик с сыном (из ваших соседей по Широкой улице) и многие другие. Из старых работников редакции мало кто и остался (погиб Нехамкин (муж Шифриной) и другие...) 20.ХI.44 г. Вчера отмечали наш праздник — День артиллериста, и все это вдали, в чужой стороне. Правда, мы себя тут чужими не считаем. Где бы ни были, нас встречают как родных: обогреют, накормят, напоят всем, что только у них есть. Климат здесь довольно мягкий — вот уже конец ноября, а погода стоит теплая, солнце еще греет так, что можно, пожалуй, ходить без шинели, а ночью, если есть возможность спать, зароемся в сене и холода совсем не чувствуем. Несмотря на то, что сравнительно тепло, получаем зимнее обмундирование... Мне на праздник выдали суконное: хорошую гимнастерку и брюки. Как видишь, живем неплохо. Что касается питания, то и говорить нечего. Всего тут вдоволь: и мяса, и картошки, и фасоли, и муки, и капусты, и плюс ко всему этому — рака (по-сербски — водка). 21.XI.44 г. Скоро именины нашей дочки. Да, пока я могу ее только поздравить и пожелать много-много лет жизни и счастья. Как хочется обнять вас обеих и отпраздновать именины дочурки за общим столом. Не знаю, дождусь ли этого... Это последнее письмо Наума Сагаловича жене и дочери. Больше от него вестей не было... А откликнулся товарищ Сагаловича Александр Дудкин: «Здравствуйте, многоуважаемая Мария! Не знаю, с чего и начать свое обращение к Вам... Но долг солдатский и человеческий обязывает рассказать всю правду. Это было с десятого на одиннадцатое января 1945-го. Немцы стремились прорваться к венгерской столице — городу Будапешту, бросали все новые и новые силы. На участок, который обороняла наша батарея, вышло до 70 вражеских танков, полк пехоты. Нам надо было удержаться во что бы то ни стало и не дать противнику продвинуться дальше. Ибо это грозило окружением большой группировки наших войск. Ваш муж был командиром взвода, и у него в подчинении находились два орудийных расчета. Они одними из первых приняли вражеский удар на себя. Завязался ожесточенный бой, в результате которого 16 фрицевских бронемашин остались подбитыми... Но силы были неравны, наших обошли с флангов, начали давить орудия, но к этому времени около них уже никого не было — все погибли смертью храбрых. Однако вскоре подошли наши танки, враг был отброшен. Мы стали осматривать поле боя, но вашего мужа так обнаружить и не удалось. Не было его ни среди живых, ни среди мертвых. И дальнейшие поиски ни к чему не привели... Не знаю, как утешить ваше горе... Скорблю вместе с Вами. И не только я один, все мои товарищи низко склоняют перед Вами головы: не теряйтесь. Вы нужны дочери, родным, близким, всем нам! С глубочайшим к Вам уважением — А. Дудкин».