В Минске было очень жарко. Я волновался за своего собеседника, который на днях отпраздновал 94–й день рождения. Ведь встреча назначена на бульваре у кинотеатра «Киев». Но Василий Сергеевич пришел. Обаятельный, бодрый, даже палочку, на которую опирается при ходьбе, спрятал подальше, когда я его фотографировал. Мы нашли тенистое место и начали разговор. Пока я слушал и задавал вопросы, несколько раз подумал, что мой собеседник, скорее всего, — последний из тех, кто получил Звезду Героя за ту далекую финскую войну. Да, сегодня мало кто сомневается, что та война была справедливой. Но ведь героями становятся и вне зависимости от политических обстоятельств. Так я думал, когда слушал Василия Сергеевича Мичурина...
— Мы пришли сменить дивизию, которая уже успела повоевать с финнами. Дивизия та была крепко потрепана. Дальше они идти не могли. Мы прибыли из Горького эшелоном. От Ленинграда двинулись пешком до самой передовой, а это километров 40. Когда прибыли и заняли боевые порядки, то поняли: это уже была другая армия, не та, что начинала воевать, скажу честно. По плану Мерецкова и Шапошникова на всю кампанию отводилось 30 дней. Прошли они, а задача, поставленная Сталиным, оказалась невыполненной. Войска под командованием Мерецкого оказались неподготовленными. Но и другое скажу: если бы не та финская война, то через два года немцы были бы в Ленинграде, граница ведь тогда совсем рядом с городом проходила.
Биография
Родился я 28 июля 1916 года в семье крестьянина. Семья большая, семеро детей. Я — шестой. Жили бедновато, но лошадь и корова в хозяйстве имелись. Система Столыпина давала возможность на своем участке сеять то, что хозяин считает нужным, но только земли было мало. Деревня находилась в лесном краю, на севере Костромской волости. Отец вынужден был работать на Путиловском заводе, а хозяйство вели мои братья. Самый старший работал волостным писарем, другой учителем. Я с семи лет ходил за бороной.
В 1930 году в деревнях стали открываться ШКМ (школы колхозной молодежи), но с уклоном в сельское хозяйство. Я пошел в такую школу за 18 километров от родного дома. Через три года окончил ее, вернулся в свой колхоз. Председатель сельсовета попросил меня поработать избачом. Что это такое? Я заведовал избой–читальней. Успел создать драмкружок, купил гармошку, сам играл, чтобы завлечь молодежь. Добился, чтобы в селе поставили радиоточку. Мне выдали трехламповый приемник, батареи. Все село помогало ставить антенну. Только закончили, включили — и грянул хор Пятницкого. Вот здорово! Все сбежались послушать...
Потом райком комсомола направил работать в МТС. В 1938 году стали прибывать специалисты, и меня освободили от должности. Я уехал в Ленинград к отцу и брату. Там работал на стройке. Через год, в конце октября, призвали в армию. Я сам попросился, чтобы зачислили в пулеметную роту. Перед глазами стояли и Анка–пулеметчица, и «капелевская атака»... Это же чудо, как ту атаку остановили! Меня назначили групкомсоргом взвода. Но в мирных условиях пожили недолго. 5 декабря приняли присягу, а 19 декабря в эшелоне уже ехали на финский фронт. Только один раз и довелось пострелять на полигоне. Опыта было маловато, но матчасть учили и днем, и ночью...
Тем бойцам, которых мы сменили, пришлось хватить лиха. Январь, а они в буденновках, в обмотках, в шинелях. Нам же выдали все новое: теплое белье, фуфайки, брюки–ватники, маскировочные халаты, рукавицы, сапоги. Что забавно, халаты выдали белые, а шапки зимние — черного цвета. Мы не сразу пошли в бой. Сменилось командование. Прибыл Тимошенко. Он создал учебные полигоны, где и отрабатывались детали предстоящего наступления. Создавались рокадные дороги, подвозились боеприпасы, укреплялась дисциплина.
Первый бой
11 февраля 1940 года мы пошли в бой. Трудно было тащить пулемет по снегу, хоть и на лыжах. Задача была пройти нейтральную полосу, затем первую линию обороны и занять высоту. Когда пошли в атаку, наткнулись на речушку. Вода родниковая, не замерзает. Я отстегнул лыжу от пулемета, разделся и в сапогах пошел в воду. Река оказалась не очень глубокой, по грудки. Потом ребята перетащили пулемет, установили и начали вести огонь. Рощу взяли — остановка. Ночь. Нашему взводу поставили задачу уйти в засаду. Прошли только метров 50, и финны открыли огонь из дзотов. Командира взвода ранили, что делать? До того места, где мы предполагали закрепиться, оставалось еще метров 150 — 200. Я сказал, что надо идти вперед. Добрались до большой воронки от авиабомбы. Я закрепился в центре, Окунев слева, а Хмельницкий на правом фланге. Договорились сидеть тихо, чтобы себя не выдать. Через некоторое время открывает огонь Хмельницкий. Финны не ожидали засады и шли без разведки. Отошли и двинулись на меня. Пришлось открыть и мне огонь. Финны заметались, потом опять пошли на Хмельницкого. Он опять начал отстреливаться, да случился перекос патрона и пулемет замолчал. Он кричит мне: «Мичурин, помоги, заело!» Я побежал к нему, а это метров 30 — 40 от моей позиции. Смог удалить застрявшую гильзу, вставил ленту, закрыл крышку короба. Тут взрывом гранаты Хмельницкого убило. Финны подошли уже метров на тридцать, когда я открыл огонь. Потом они снова двинулись на мою позицию. Я — опять туда. Они сообразили, что здесь не пройдешь, и побежали на позицию Окунева. Но и там их встретили огнем. Вскоре Окунев погиб. Таким образом, перебегая от пулемета к пулемету, пришлось вести бой до 4 часов утра. Не знаю, чем бы все кончилось, если бы не помогли наши минометчики. Они начали стрелять, и финны отошли. Сколько мы положили — не скажу. Финны своих убитых и раненых не оставляли на поле боя. У каждого солдата была веревка с крюком. Они за эту веревку и оттаскивали тела.
Линия Маннергейма
Финны воевали очень хорошо. Они были подготовлены и приспособлены к таким условиям. А потом, это самое главное, они Отечество свое защищали, бились не «на жизнь, а на смерть». До тринадцатого марта мы их гнали. Перерезали железную дорогу и заняли высоты. Все эти бои проходили на знаменитой «линии Маннергейма». Неправда, что она была слабо укреплена. «Линия Маннергейма» состояла из трех полос. Каждая имела по три линии траншей. Проволочные заграждения, минные поля, доты. Все это надо пройти. Основной камень преткновения — доты. Организовали группы подрывников по уничтожению дотов из саперов, взвода пехоты с пулеметом. Но линия была сделана толково. От каждого дота шла бетонная траншея, имелся глубокий блиндаж, примерно на сто человек, а там электричество, вода, кровати, тепло. А мы–то — на снегу...
Перемирие
Мы не знали, что 13 марта 1940 года — последний день войны. Ведем огонь, как всегда. Вдруг бежит солдат и кричит: «Разряжай оружие! Подписан мир!» Подумали, что он умом тронулся. Тут настоящий бой идет, пули свистят. Присмотрелись, а это замполит ротный. Стрельба затихла одновременно и с нашей, и с их стороны, в пятидесяти метрах от нас. Смотрим: финны вылезают, на бруствер садятся, закуривают и даже слышно в тишине, как лопочут. Мы выбрались, тоже махоркой задымили. Потом они построились и отошли на 20 км. Мы — на 10. Старшина ротный обморозил ноги, и меня назначили на его место.
Экскурсия в Ленинград
Подали три машины — и побритые солдаты отправились на полуторках в город. Я с ними поехал, но на экскурсию не пошел. Отправился в свой стройтрест на Невском. Там все обрадовались и наперебой стали мне про тот ночной бой рассказывать. Оказывается, про него в газете написали. Ребята начали предположения строить, что меня наградить должны.
Прошло совсем мало времени, и нас опять в эшелонах под Горький отправили. Нашу роту расположили в клубе металлистов. 7 апреля наводили с дневальными порядок. Пришел заместитель командира полка майор Петухов. Форсун, с хлыстиком ходил. Начал пулеметы осматривать, а на промасленные коробки пыль села. Он взял и написал на крышке слово из трех букв. Заставил меня прочесть вслух. Обругал за то, что допустил, чтобы оружие запылилось. Только он ушел, как меня старший политрук батальона срочно требует к себе. Прихожу с тяжелым сердцем, а вся рота вдруг вскакивает, хватают меня за руки и за ноги, подбрасывать начинают, «ура» кричат. Когда солдаты расступились, политрук сказал, что поздравляет меня с самой высокой наградой — званием Героя Советского Союза. И политруку тоже присвоили звание Героя. Он в бою командира сменил и на танке двинулся на отряд финнов, которые прорвались к нам в тыл... Только когда пришла газета с указом, я понял, что это не ошибка. В нашей дивизии наградили Звездой Героя семерых.
Награждение
26 апреля 1940 года выехали в Горький, потом в Москву. В гостинице побрились, помылись, привели в полный порядок обмундирование, затем прибыли в Кремль, в бюро пропусков у Спасских ворот. Завели нас в Георгиевский зал, а там полно народу. Награждали и за бои на озере Хасан, и за Халхин–Гол, и за войну с финнами. Награды вручал Калинин. Юпитеры горели, фотографировали нас. Зачитали указ. Меня вызвали третьим. Доложил как положено. На гимнастерке уже были подготовлены дырочки. Ордена тогда все на винтах делались. И Звезду, и орден мне прикрутили, грамоту вручили, а к ней купоны на денежное вознаграждение. Это 50 рублей каждый месяц на протяжении пяти лет. А когда Калинин предложил мне ответное слово сказать, то я испугался больше, чем на фронте.
Потом оказался в Минске, где учился в военно–политическом училище. Здесь и встретил Великую Отечественную...
...Мы говорили о другой войне, пока не кончилась кассета. Когда прощались, мне уже казалось, что я знаю Василия Сергеевича давным–давно. Он шел по бульвару Шевченко. Жарко светило солнце. А я почему–то представил солдат в белых маскировочных халатах, которые тащат тяжелый пулемет по глубокому снегу...
Фото автора.
