Дело в том, что за последние десятилетия из внешнеполитической сферы фактически ушли идеальные конструкции и стало хорошим тоном говорить исключительно о прагматическом подходе, основанном на защите национальных интересов. Почти исчезли новые доктрины внешнеполитического характера, точнее, новые идеи являются, как правило, повтором уже привычных клише. Вообще, мы вправе говорить о дефиците внешнеполитических идей как в форме доктрин, так и в виде планов и программ.
Но так было не всегда. Уинстон Черчилль мечтал любыми средствами сохранить Британскую империю. Генерал де Голль видел в будущем Францию великую, но монархическую, и президент страны был в его воображении персоной, воплощающей именно этот идеал. Н.Хрущев активно продвигал идею коммунистического будущего, и мы, малыши, читали в свое время на транспарантах: «Наши дети будут жить при коммунизме». Нам хотелось жить при коммунизме, который представлялся шоколадно–мороженым раем. И внешняя политика была соответствующей: идеальные конструкции активно продвигались во всем мире. Немного позже американский президент Р.Рейган стал рассуждать об «империи зла», имея под ней в виду Советский Союз, и это тоже была не только прагматическая идиологема. Но была и существенная разница между идеями Н.Хрущева и Р.Рейгана: первые были адресованы будущему, имели некую перспективу (пусть теоретическую). Вторые были нацелены на разрушение. Но факт: идеалы рассыпались, не осуществились, а вот СССР распался.
Конечно, не надо думать, что прагматизм — это дитя исключительно ХХ и нынешнего века. Римлянин Катон с маниакальным упорством твердил, что соперник древней империи, Карфаген, должен быть разрушен. И его, кстати, разрушили. Отто фон Бисмарк, которого считают отцом прагматизма в его нынешнем виде, придал этому подходу не только глубину и блеск, но и цинизм, выдающуюся бессовестность. «Вы за кого в войне, за австрийцев или за русских?» — спрашивали его. «Я за Пруссию, — отвечал «железный канцлер», — и буду поступать в зависимости от того, кто побеждает». «Все Балканы не стоят жизни одного померанского гренадера», — это тоже его творчество. Но он эффективно решал те проблемы, которые вставали и перед Пруссией, и перед Германией, в том числе при помощи своих известных прагматических санкций самого разного рода.
Однако лишь в ХХ веке прагматизм стал господствующей философией фактически во всех внешнеполитических ведомствах. Очевидно, главным толчком к этому послужили итоги двух мировых войн, как трагедии, сопутствующие им, так и желание решить вполне прозаические задачи, которые стояли перед тем или иным обществом.
Вот г–жа Меркель, которая идет на сентябрьские выборы в парламент под флагом прежде всего прагматизма. Что в ее программе главное? Укрепление еврозоны, стабилизация ситуации с мигрантами, холодный расчет в экономической сфере, стремление все держать под контролем. Нет никакой необходимости в харизматичности, не надо быть яркой, вызывающей, эффектной. Достаточно быть эффективной, и потому ее прагматизм импонирует большинству избирателей.
Что в первую очередь говорят, вспоминая нынешнего лидера Франции, г–на Макрона? Что он технократ, прагматик, «лицо финансового мира». А еще сторонник свободного рынка, глобалист, поддерживающий развитие Европейского союза. Попробуйте найти какие–то сугубо идеальные пункты его программы, это сделать достаточно трудно. Вообще, назвать идеалистом современного политика — это значит подписать ему обвинительный приговор. Времена Робеспьера, Дантона, Жореса, говорящих о свободе, равенстве и братстве, а также о мире во всем мире, ушли в прошлое, возможно, потому, что исчерпан лимит идеальных конструкций, и люди просто хотят жить, не задумываясь о том, как назвать их собственную жизнь. Как ушли в прошлое времена Лютера и иных религиозных реформаторов, поскольку все в мире приобрело необходимую консервативную устойчивость и любые новации чреваты социальными потрясениями.
Но странная вещь: социальные потрясения все время рядом, они не «закатываются в асфальт» и не могут сдерживаться силами правопорядка. Последние и нашумевшие события в США, связанные с «зачисткой» памятников конфедератам (и не только им), показывают, что, помимо прагматизма, есть и иные основания для практических действий. Ведь действующий руководитель страны, г–н Трамп, демонстрирует выдающиеся примеры именно прагматического подхода. Создание рабочих мест, возвращение средств, производства в страну, ограничение движения мигрантов, очередная реформа социальной сферы, реальный рост ВВП и так далее — все называют его успешным менеджером, организатором, бизнесменом. Он ничем не напоминает Томаса Мора, английского канцлера, который в «рабочее время» руководил страной, а вечерами писал «Утопию», известный роман о будущем идеальном устройстве человеческого общества. Но сказать, что прагматизм такого характера приносит ощутимые плоды, тоже нельзя, и очевидно, что дело здесь не только в самом прагматизме. Помнится из американской истории, как Ф.Д.Рузвельт вечерами «встречался» по радио с американцами и вел доверительные разговоры о том, что им сделано, что он хочет делать, какой видит страну завтра и какими путями намерен реализовать свои цели. И это имело, как известно, высокий эффект. Спичи г–на Трампа в Твиттере меньше всего напоминают задушевность и располагающую откровенность Ф.Д.Рузвельта довоенных времен, и прагматизм здесь, очевидно, не помощник. Здесь возникает непростой вопрос о границах прагматизма, его ресурсов, и вообще, что можно «добавить» к прагматизму в качестве иного ингредиента?
Конечно, прагматизм не всесилен. Если взять практику строительства китайского общества, отечественные реалии, то заметен и иной акцент, связанный с пониманием внешнеполитической деятельности как сферы доверия, справедливости, верности обязательствам. Конечно, канцлер Горчаков был столь же лукав, как канцлер Бисмарк, однако «битва железных канцлеров», о которой писал В.Пикуль, велась не только прагматическими средствами. Об этом хорошо написал Ф.Тютчев в своем известном стихотворении: «Единство, — возвестил оракул наших дней, — / Быть может спаяно железом лишь и кровью...» / Но мы попробуем спаять его любовью, — / А там увидим, что прочней...».
Кому–то это может показаться ненужным идеализмом, но думается, что эра прагматизма не вечна. Рано или поздно она закончится, хотя бы потому, что наш человек (да и вообще человек) непрагматичен по своей истинной сущности. Он думает, переживает, любит и ненавидит, и просчитывание меркантильных и иных потребностей здесь важная, но не единственная его цель. «Какая красивая физика!» — воскликнул Энрико Ферми при виде ядерного взрыва в Аламагордо в 1945 году. Спору нет, красивая физика. Но если мы остановимся лишь на этой констатации, то нам мало осталось. А какая тогда эра наступит? Об этом нам скажут наши дети и внуки.
