"Ему помоги, а я потерплю..."

Сегодня - 60-летие освобождения Гомеля от немецко-фашистских захватчиков. 26 ноября 1943 года советские войска освободили также Корму, Шатилки (ныне - Светлогорск). На следующий день с облегчением вздохнули свободные от фашистской нечисти Буда-Кошелево, Чечерск, Уваровичи, 29 ноября праздновали освобождение в Стрешине (Жлобинский район), 30 ноября - в Наровле... Все меньше становится свидетелей тех одновременно трагических и великих событий - Гомельско-Речицкая операция Белорусского фронта считается одной из самых кровопролитных во Второй мировой войне. И как бы ни ценны были для нас исторические фолианты, рассказы живых очевидцев - воинов-ветеранов, людей, переживших оккупацию, ничем заменить нельзя. Вслушаемся в их слова, задумаемся...

Валентина ЗЕМЦОВА, свидетельница оккупации Гомеля

: - Во время оккупации я с матерью и двумя младшими сестрами жила в Гомеле. Голодно было очень. В здании, где сейчас 10-я школа, был немецкий ресторан, так мы бегали к нему за объедками. В доме на перекрестке улиц Комсомольская и Кирова (сейчас в этом здании магазин) стояли итальянцы, там тоже дети постоянно крутились, добывали макароны. В 43-м мне исполнилось 9 лет. Часто случались налеты нашей авиации. Через город уже шли отступающие части немцев, итальянцы. Помню, мать делала что-то на огородике у дома. И прямо по грядке прошел какой-то немец - из тыловых. Мама говорит: "Пан, что вы делаете, я же сажаю!" Так "пан" не поленился, вернулся и изо всех сил ударил ее сапогом в живот.

Запомнился уход немцев из города. Людей выгнали из домов и все колонной шли по Советской: войска - по тротуарам, гражданские - по проезжей части. Прошел слух, что немцы будут отбирать людей для отправки в Германию. Во время остановки в какой-то деревне мы с мамой и сестрами спрятались в подвале. Хозяин дома сказал: "Или вы здесь помрете, или спасетесь", - закрыл крышку и завалил ее каким-то хламом. Так и остались мы в этой деревне на несколько недель, пока однажды не увидели, что по улице идут наши солдаты. Оборванные, кто в чем... Встретился нам солдатик - одна нога в ботинке, другая в какой-то тряпке. Мать ему калошу свою отдала: "Может, говорит, и моему кто поможет..." Так вот мы наши войска встречали. А мама умерла вскоре - сказался удар сапогом.

Петр АЛЕКСЕЕВ, рядовой пехотинец, разведчик

: - Стояли мы в лесу у деревни Печищи (неподалеку от нынешнего Светлогорска). И получили приказ выбить оттуда немцев. Незадолго до этого пропал без вести мой младший брат - тоже разведчик. Там же я получил письмо с известием, что еще в 41-м под Выборгом погиб старший брат. Представляете, какое было состояние. Вышли ночью тремя группами: наш разведвзвод, взвод дивизионной разведки и рота автоматчиков. Где бегом, где ползком добрались до исходных позиций - уже знали, где немецкий штаб, а также то, что это направление прикрывает дзот. Залегли. В 6 утра - три красные ракеты. Думали застать немцев врасплох, да не вышло. Оказалось, что левее еще один дзот замаскирован. И вот они нас в два пулемета обрабатывают. Вокруг поле, укрыться негде - спасала только темнота. Продержись эти точки до рассвета, мало кто жив остался бы. Так вот первый дзот командир взвода, лейтенант Мирошниченко, раненый уже, собой закрыл. Лег на амбразуру. Второй мне достался. Метров 12 до него было. Привстал я, бросил одну гранату, вторую... Тут и получил очередь разрывными по ногам. Вытащили разведчики. Деревню брали уже без меня. Потом рассказали, что уничтожил я этот пулемет все-таки. В медсанбат командир дивизии приходил. Сказал, что представил Мирошниченко и меня к званию Героя. Ну Золотую Звезду получить не пришлось, - видно в штабах другие соображения были. А в 46-м дали мне за этот бой орден Красного Знамени - в Кремле вручали.

Иван ГОРУНОВ, начальник штаба партизанского отряда имени Чкалова бригады "Большевик"

: - Последний бой нашей бригады произошел в октябре 43-го под деревней Горваль на Березине. Немцы спешно покидали Горваль по понтонному мосту. У переправы скопилось много машин и людей. Мы открыли артиллерийский и минометный огонь по мосту и, не прекращая его, пошли вперед. Вскоре дошла очередь до стрелкового оружия, а затем и до гранат. Как ни странно, ожесточенного сопротивления мы не встретили. Часть немцев разбежалась, часть продолжала переправляться по обстреливаемому мосту. Овладели мы деревней, сорвали переправу. Позже посчитали - захватили в этом бою 110 машин и автобусов с разными грузами. В том числе несколько чемоданов с новенькими орденами. Вскоре прибыли представители регулярной армии. Посмотрели на трофеи и говорят: "Не беспокойтесь, товарищи партизаны. Мы пришлем водителей и все эти машины вывезем". Тут начальник штаба бригады Барыкин не выдержал. "Какие, - говорит, - еще водители?! А Гомель чем восстанавливать?" И добавил несколько слов для доходчивости. Так эта техника в городе и осталась. Долго еще, годов до 60-х, по Гомелю ходили трофейные автобусы.

Иван ДАСЬКО, боец 14-й гвардейской особой минометной бригады

: - Когда форсировали Сож, от взрывов бомб и снарядов вода по-настоящему кипела. Высоко, будто фонтаны, вздымались над Сожем водяные столбы от взрывов. Переворачивали, точно осенние листья, самодельные плоты, которые мы, солдаты, делали, надеясь на ту сторону перебраться. Сколько же там народу потонуло! До другого берега только счастливчики добирались - большинство так его и не увидели. Навсегда в Соже остались. Я сам еле уцелел... В городе было страшно. Стреляли без остановки. И понять, где враг, а где свои, было просто невозможно. Неба почти не видно было - все черным дымом затянуто. Как-то утром солдаты-минометчики в срочном порядке строили временные укрытия вблизи городского парка. Вдруг по позициям дала вражеская артиллерия. От прямого попадания снаряда из расчета погибли трое, среди которых и мой лучший друг. А меня только подбросило взрывной волной - пролетел несколько метров и без единой царапины грохнулся куда-то в кусты.

Тяжело нам Гомель дался, отвоевывали каждый дом, каждый метр. Уже потом, глядя на мирный город, я наслаждался - какой же он красивый, сколько в нем зелени, парков, деревьев. А когда мы за каждый его метр бились, деревья эти нам не на пользу были: слишком сложно было разобраться, куда стрелять - где свои, где чужие...

Анна МЕТЛИЦКАЯ, радистка партизанского соединения генерал-майора Сабурова

: - В ночь на 27 ноября началась операция по освобождению Ельска. Действовали мы вместе с армией. Бои шли жесточайшие, город три раза из рук в руки переходил. Очень большие были потери. Много хлопот доставляли снайперы - стреляли с церкви, с вокзала, с крыш и верхних этажей почти каждой постройки. Раненых становилось больше с каждой минутой. Я как радистка могла находиться в относительной безопасности на наблюдательном пункте. Но до войны я окончила школу медсестер, а потому взялась за раненых. Перевязочный пункт был в небольшом домике. Конечно, обезболивания не было. Стоны, крики... От нас требовалось остановить кровь, перевязать. Больше всего запомнился один случай: разрывной пулей раздробило таз одному партизану. Ранение страшное, кости повреждены, сосуды. Бросилась я к нему, и в это время приносят молодого совсем паренька - то ли пулей, то ли осколком у него вырван нос. Кровь так и хлещет... Так вот мой партизан посмотрел на это и говорит: "Иди, ему помоги. Я потерплю..."

Тамара ШУЛЬЖЕНКО, старший лейтенант медицинской службы при 17-й стрелковой дивизии

: - Во время боев в районе Кормы очень много было раненых... В атаку ведь как ходили: "Ура! За Сталина!" - и на пулеметы. Раненые, убитые падают, а рота вперед идет. Бывает, выбьют немцев из окопов, а тут наша авиация налетит да по своим. Связь-то плохая. Ну а наше дело - подползти к раненому, вытащить из-под огня - тут уж любая воронка, любая кочка подходит. Фронт растянут, санитаров не хватает, притащишь одного раненого на шинели, а она уже превратилась в лохмотья. Снимешь с убитого другую и опять под пули. Приказ еще был - вытаскивать раненых с их оружием. Так и пулеметы на себе таскала, и миномет... Не хватало медикаментов, крови. Свою часто сдавали. Как-то понадобилась кровь для нашего капитана. Моя группа подошла. Тут же под брезентом устроили прямое переливание. Тогда ведь переливали до упора, пока в глазах не потемнеет - не так, как сейчас. А много ли нам надо - истощенные, сутками не спавшие. Помню, встала я чуть живая, шатаюсь, а куда идти-то?.. Забрела по темноте в какую-то хату. Хозяйка пустила на печь отогреться, достала, видать, последнюю горсть муки, замесила ее на воде и испекла мне лепешку. Никакие торты не сравнятся с этой лепешкой. Ни до, ни после войны я не ела ничего вкуснее...