С Еленой Пресняковой мы встретились на последнем «Славянском базаре». Она помогала нам искать за кулисами витебского Летнего амфитеатра своего согруппника Александра Нефедова — нужно было его сфотографировать. Но тот — как Фигаро. Поиски продолжались с полчаса, в конце концов к ним подключились остальные члены «Самоцветов», которым стало интересно, куда же запропастился коллега. Александр нашелся сам — оказывается, сидел в гримерке у знакомых музыкантов. Нефедова мы сняли и смогли наконец пообщаться с Еленой.
Свеча горела
— Хорошо у вас.
— На «Славянском», Елена Петровна?
— В Беларуси. Возвращаешься домой — будто месяц на курорте провела. Энергетика здесь такая — светлая, чистая, «кислородистая». И страна очень красивая.
— С красоты и начнем. Я брал у вас интервью в 1996 году. Один из вопросов был обязательный для любого журналиста, когда–либо беседовавшего с вами: в чем секрет красоты Елены Пресняковой? Смотрю — словно вчера говорили.
— Это потому, что я мало ем. Вот сейчас все музыканты ансамбля едят, а меня взять с собой забыли.
— Но вопросик, признайтесь, изрядно достал?
— Да отчего же? Просто я уже, наверное, обо всем переговорила с прессой — о семье, об обоих Вовках, о музыке.
— О Лике Стар спрашивали?
— А что Лика?
— Увидел по телевизору повтор старенькой передачи «Акулы пера», где мои коллеги с пристрастием допрашивали модную в начале 90–х годов Лику. И поставили ее в тупик вопросом: не роман ли с вашим сыном был причиной того, что Алла Борисовна Пугачева слегка перекрыла кислород певице?
— Ха–ха–ха. Ох уж эти журналисты: никто из них свечку не держал, но все всё знают! Не думаю, что Алла стала бы таким заниматься. Она выше всего этого и идет своей дорогой, не обращая ни на что внимания. Единственные, за кого бы она могла заступиться, — ее внуки и Кристина. А Лика тогда действительно была самой модной, вокруг нее много слухов ходило. Может, они просто тусовались в одной компании, гуляли, выпивали.
— Меня всегда привлекало творчество вашего сына. У него были мощнейшие хиты, он собирал стадионы. А потом — тишина. Редко появлялся с чем–то новым. Сегодня Владимир что–нибудь пишет?
— Все, что он сейчас делает, делает для Наташи (Подольской. — О.К.): новые песни, новые проекты. А перерыв был связан с тем, что они трудно — на человеческом уровне — расходились с Кристиной. Прекрасная пара, с огромным уважением относились друг к другу. Для Володи расставание было трагедией. Он начал выпивать и довольно–таки крепко. Но одумался, слава богу. Сочиняет что–то, у них сложился концертный альянс: Володя, Наташа, Леня Агутин, Анжелика Варум — и дуэты поют, и сольно.
— А вам никогда не хотелось стать сольной певицей?
— Нет. Не хотелось, и когда совсем молодая была, и сегодня. Хватает «Самоцветов». И если мне начинают предлагать: «Лена, соло споешь?», я говорю: «А можно без него?» Большее удовольствие мне доставляло и доставляет пение в коллективе. Для меня сольное исполнение — все равно что уход в монастырь. А в группе, когда тебе тяжеловато — приболела, допустим, прикроют другие своими голосами. Предлагаю выпить по чашечке кофе и съесть по бутерброду!
— Принимается!
— Лена, только солянку не заказывай! — советует одногруппник Олег Слепцов, уже сытый и довольный. — Официант передо мной плошку поставил, я говорю: «Что вы мне принесли, это ж чай?!» «Нет, солянка», — отвечает. Я: «А почему сверху лимон плавает?» — «Положено».
И две чашечки кофе
Мы поднимаемся на четвертый этаж по крутым ступенькам в арт–кафе «Маэстро». Впереди стремительно шагает Елена, за ней еле поспеваем мы с фотографом: ясно, кому из нас больше хочется есть. В гримерке ансамбля стоит страшная духота, а в кафе — рай: работают мощные кондиционеры, даже холодновато, и кажется, что изо рта идет пар. Галантно пытаюсь заплатить за Преснякову, но она столь же деликатно отказывается. Находим свободный столик, пьем эспрессо, откусываем от хлеба с ветчиной и продолжаем общение. Под рэп–музыку.
— Мне нравится рэп. Особенно когда его пародируют в «Большой разнице». Мы с Петровичем (муж Елены, Владимир Пресняков–старший. — О.К.) иногда обсуждаем все то, что играет в телевизоре: останется ли оно через десять лет, исчезнет? Рэп останется.
— А еще?
— Вовка не затерялся. Кристина. Может, Наташа останется. Опять пошли романтические песни, сменившие распущенность на эстраде. Вообще, интересно, с каким временем будут люди ассоциировать сегодняшнюю музыку. Я какую–то программу смотрела, в ней для маленьких детишек ставили песню «Мой адрес — Советский Союз» и спрашивали: «Когда эта музыка звучала?» Некоторые из них отвечали: «Когда правил Брежнев». Не вру! Мы так хохотали!
— А какое время сейчас у «Самоцветов»?
— Я его называю «памперсным».
— Стесняюсь попросить о пояснении.
— Ну смотрите. Когда мы были молодые, то руководитель ансамбля нас опекал, смотрел за нами — чтобы все живы и никаких срывов. А 10 лет назад он «надел» на нас памперсы — что хотите, то и делайте. А сам своими делами занялся. И мы, старые дяди и тетя, наконец почувствовали абсолютную ответственность за концерты и публику. Она и раньше была, но похулиганить могли. А сейчас — ни–ни: терпим! Но памперсы на всякий случай не снимаем!
— Кто–то назвал «Самоцветы» битлами советской эстрады.
— Меня «ломает», когда мне говорят, что я звезда.
— А я вас не звездой назвал, а всего лишь битлами.
— А это не то же самое? Интересно, Beatles кто–нибудь при жизни звездами называл?
— Зато у нас артист, еще вчера ходивший в ясли, но получивший благодаря хватке продюсера пару телеэфиров, уже суперстар.
— Правильно! Но я хочу защитить молодых исполнителей: среди них не так много изначально невменяемых людей, как это кажется вам, прессе. И лишь как только певица или певец добивается первых успехов, то именно вы, журналисты, начинаете клеить ярлыки — какое солнце взошло на нашей эстраде. Ну и головенку у некоторых сносит.
— Жалко их?
— И жалко, и не жалко. Каким бы ты ни был устойчивым против лести, все равно внутри что–то откладывается. Как бы ты ни подсмеивался над собой, но задумываешься: а может, и вправду я самый лучший? Это как в компьютере, когда у него память переполняется, так и тут: человек перестает адекватно воспринимать действительность — он забит до отказа славословиями в свой адрес, а нормальную критику уже не воспринимает.
— Брали бы пример с вашего супруга: мне кажется, тактичнее, самокритичнее его на российской эстраде нет. По–вашему, он как музыкант реализовался полностью?
— Он считает, что да, я — нет. Хотя бы потому, что его никак не могут уговорить сделать сольный концерт. У него столько всего записано, причем разной музыки, и все не вышло. Я твержу ему: «Сыграй все это!» Вовка то же самое талдычит, Ленька Агутин: «Возьми наши ансамбли, сделай классное выступление, для себя хотя бы». А он отнекивается: «Надо ж с ними репетировать...» Деньги с артистов — своих близких друзей — не берет, записывая им инструментальные партии. Говорит, что когда это станет основным, тогда будет работать за деньги. Он на самом деле бессребреник. Лежит на койке, лентяйничает. Абсолютно не тщеславный в творчестве человек, ни капельки. Оно — тщеславие — у него каким–то иным боком выходит. Я ему: «Да запиши ты концерт, все тебя просят! Оставишь после себя память!» А он: «Ты что, меня хоронишь?!» и уходит в другую комнату.
— Ваш внук, Никита, доверил вам роль в своем фильме From Russia, который снял в США. Почувствовали себя киноактрисой?
— Неловко себя чувствовала. На эстраде я в своей тарелке, а там же надо разговаривать, повторять одни и те же сцены, и начинает просто «клинить». Но мне понравилось. Никита пытался меня загримировать под бабушку, но у него никак не выходило, он аж злился: «Ну чего ты у меня молодая такая?»
— Вот и плавно пришли к тому, с чего начинали. О секрете вашей красоты. 19 ноября вы отметите круглую дату...
— А чего вы застеснялись? 65 лет. Поела с вами, теперь пойду стареть. Все, ребята, нам на сцену. Пока!
И убежала, прижимая к себе букет цветов, который ей презентовали витебские поклонники, терпеливо ожидавшие конца интервью.
