Молоденькая шестнадцатилетняя девушка делала операции финским ножом и выносила раненых с поля боя на своих плечах
…Болезни и мороз косили солдат в Сталинграде наравне с пулями. Увидела Тома в свои пятнадцать лет смерть в самом безобразном виде — труп на трупе, смешанные со снегом, землей, застывшей кровью… Ад, ужас, сумасшествие. И одновременно до странности обыденное сосуществование с врагом, яростное противостояние с которым сменялось никем не обусловленным временным перемирием, когда надо было подобрать своих, разжечь костерок под прикрытием оставшихся стен, погреться, погрызть припасенный в кармане сухарик.
Тбилиси — Ростов-на-Дону — Сталинград
Иногда, когда выпадала свободная минутка, молоденькая санинструктор Тамара грезила о своем родном районе Мехацхакая в Тбилиси, вспоминала о дворовых мальчишках, с которыми носилась днями напролет. Отчаянная Томка была настоящим сорванцом: лазила по деревьям, заборам и крышам не хуже мальчишек и дралась с ними наравне.
В феврале 1942 года Тамара окончила медицинское училище. И тут же подговорила ребят пойти вместе с ней в военкомат и попроситься на фронт. Там, осмотрев честную компанию во главе с настырной соплячкой, естественно, сказали: «Подрастите сначала. Два вершка от горошка, а туда же!»
Успокоилась ли на этом Тамара? Ничего подобного! Снова собрала вокруг себя этакую решительно настроенную «банду» пацанов. Реквизировав у родителей съестные припасы, немедленно двинулись в дорогу. Громить фашистов отправилось с ней семеро ребят. Где в тамбуре проедут, где в вагонах с лошадьми.
Ростов-на-Дону уже бомбили, когда туда прибыли беглецы. На вокзале вся компания попалась военному патрулю. Тамара оказалась самой сообразительной в своей «банде». Она захватила из дома документы, свидетельствовавшие о том, что она окончила медицинское училище. Бездокументных и явно несовершеннолетних мальчишек отправили обратно домой, а ее определили в воинскую часть вольнонаемной. Часть же следовала в Сталинград…
Раскаиваться, жалеть о чем-то времени не было. Бои не прекращались, а медработников не хватало. Шестнадцатилетнюю Тамару оберегали так, что ей иногда самой становилось неловко. Особенно бородатые сибиряки старались. Сами ползали за ранеными, лишь бы она была в безопасности. Притащили к ней однажды офицера. Рука его держалась на лоскуте кожи, сухожилиях и остатках кости. Руку надо отнимать, а чем? Нашли ребята финский нож, сунули в костер, облили чем-то — вот вам, дорогой товарищ санинструктор, и хирургический инструмент. Сделала Тома все, что могла, перевязала, перетянула, а ночью потащила офицера к Волге, чтобы переправили его на другой берег.
Сталинград — Астрахань
Потом был тиф, лечение и отправка летом в Астрахань, где формировалась новая часть. А там уже более-менее налаженное войсковое хозяйство.
Еще в Сталинграде Тамара приняла присягу. Ей было присвоено звание — солдат. А в Астрахани получила сержанта. Теперь, даже если бы и пожелала вернуться домой, в Тбилиси, уже нельзя! А многим начальникам ох как хотелось бы отпустить девицу Сорокину на все четыре стороны! Тамара обладала удивительной способностью: прибавлять им головной боли.
Астрахань — Клин — Ржев
…Часть стояла возле Ржевского аэродрома. Послали Тамару дежурить на КП. Вот тогда и появился у нее позывной Незабудка. Там же она повидала Василия Сталина… Ожидала увидеть кого-то необыкновенного, могучего, а он оказался простым, как и все.
В задачу сержанта Сорокиной входила выдача летчикам перед вылетом плитки шоколада, сухого концентрата и 100 граммов спирта в герметичных баночках. По прибытии с задания летчики должны были все это добро отдавать Незабудке. И если с шоколадом и концентратом проблем не возникало, то спирт возвращать никто не хотел. Как Тамара ни пыталась воззвать к их совести — все бестолку! Озорные летчики подмигивали сердитой Томе и говорили проникновенно:
— Забудьте вы, дорогая Незабудка, про этот прозаический спирт! На что он вам, нежному цветку? Шампанское — еще куда ни шло… Поэзия! А вы — спирт!
Ржев — Кобеляки — Киев — Дубно
В конце 1943 года немца гнали повсеместно. Шли быстро. Пересекли пол-Украины. Добрались до Киева.
Тамара отсидела еще сутки на гауптвахте за то, что без позволения командиров организовала экскурсию в Киев, благо часть стояла близко. Старшина, выставляя рядом с ней вооруженного бойца, грозил пальцем:
— Ну, Незабудка!.. Смотри у меня!
И хоть до победы еще было далеко, но у многих возникло беспечное чувство превосходства над противником — ведь мы же им на пятки наступаем! Расслабились. И за это последовала неминуемая расплата.
Случилась беда в Западной Украине, под Дубно.
Командир санитарной части майор Боевский вызвал Тамару и приказал провести санитарную обработку личного состава. Сказано — сделано! Место определили у края рощицы, среди кустарника. Притащили котел, разожгли костерок — хорошо!
Тамара следила за огромной бочкой, где прожаривалось солдатское обмундирование. Набегалась, накричалась, насмеялась так, что бока болели. Осталось помыть человек десять бойцов. Тамара наказала кому-то из них присмотреть за «хозяйством» и побежала к майору докладывать о выполнении приказа. В боевом расположении духа Тамара сбегала еще на склад за мылом и пошла обратно к своим котлам.
Ее насторожила неестественная тишина. Ни смеха, ни вскриков, ни плеска воды — ничего! Тома выскочила на полянку и замерла от ужаса, хотя в Сталинграде, казалось, ко всему успела привыкнуть. Все ребята, которых она оставила час назад, были мертвы. И смерть их, судя по выколотым глазам и вспоротым животам, оказалась мученической. Зазевавшись, потеряли бдительность, не выставили охранение…
Тамара рухнула на колени и завыла в голос, закричала. Потом несколько дней не могла прийти в себя.
Дубно — Жешув — Ченстохова
В Польше, под Жешувом, Незабудку серьезно ранило. Разведгруппа, в составе которой она была, возвращалась в часть с задания. Ехали по дороге вместе с колонной боевой техники, которая подверглась бомбовой атаке немецких самолетов. Это все, что Тамара помнила. Ее серьезно ранило и контузило. Она почти потеряла речь, слух и зрение. С такими ранениями прямая дорога сначала в госпиталь, а потом и домой. Но дома Тамару уже никто не ждал. Куда ей ехать? Да и бойцы встали горой за свою сестру: мол, вылечите, а мы выходим. Майор Боевский сдался, не стал выправлять документы на комиссование, оставил Незабудку в лазарете.
Лечилась Тамара долго. Уж и 1944 год наступил. Год, когда никто не сомневался в победе. Только поправилась Незабудка, как снова взялась за старое — нарушение дисциплины.
В это время часть их передислоцировалась под город Ченстохова. Говорили все о каком-то чудесном костеле, стоявшем на горе. Любопытство разобрало Тамару. Немедленно подговорила ребят и вместе пошли смотреть. Поротозейничали да и вернулись обратно.
А в части их уже поджидал и майор Боевский, и старшина. Больше всех, конечно, досталось Незабудке. Все прекрасно знали, кто зачинщик самоволки.
— Господи, и когда я от тебя избавлюсь?! Я ведь не знаю, решительно не знаю, что ты через пять минут сотворишь! На гауптвахту! Трое суток!
— Да, пожалуйста, — пожала она плечами.
— Что?!
— Есть трое суток, товарищ майор! — поспешила Тамара поправиться, тонко ощущая границы командирского терпения.
Берлин
Весну 1945 года встречали в Германии. Санитарное подразделение Незабудки остановилось на окраине Берлина, возле какого-то кладбища.
С 5-го на 6 мая вдруг отовсюду послышались автоматные и винтовочные выстрелы. Все приготовились к худшему. Город защищала мощная немецкая группировка, и в части подумали, что враг от отчаяния предпринял контрнаступление.
Майор Боевский срочно вызвал Незабудку:
— Сорокина, идите в разведку. Выясните, что происходит. Штаб не отвечает.
Незабудка вскинула автомат на плечо и поползла вдоль могил. За кладбищем обнаружила, что все солдаты и офицеры стреляют в воздух, обнимаются и целуются.
— Что такое? Вы чего? — спросила Незабудка у ребят из автомобильной базы, стоявшей рядом с санчастью.
— Эх, милая-красивая! Это ж война кончилась! Конец ей, проклятой!
Незабудка завизжала, запрыгала и выпустила в воздух весь автоматный диск. Порадовавшись, одернула гимнастерку под ремнем, хитро прищурилась и отправилась обратно в свою санчасть, замыслив кое-что…
Боевский в это время в большой спешке организовывал охрану и оборону вверенного ему объекта. Заставил всех разобрать каски и приготовиться к отражению атаки немцев.
Незабудка проползла мимо могил и прямо к командиру, словно и в самом деле побывала в разведке.
— Ну?! — нетерпеливо спросил майор Боевский. — Что?
— Все! — выдохнула со страхом Тамара, которую черт подбил на очередную пакостную выдумку. — Нас немцы окружают, товарищ майор! Надо обороняться!
Еще целый час все, кто был способен держать оружие в руках, просидели в «обороне», ожидая нападения.
А потом ожил штабной телефон…
Еще через минуту раздался истошный вопль майора Боевского:
— Сержанта Сорокину ко мне! Живо!
И влетело же тогда Незабудке! Даже хорошую оплеуху заработала. Ну, естественно, и свою любимую гауптвахту. Старшина, выставляя рядом с ней вооруженного бойца, все пенял ей:
— Ну, Незабудка!.. Получила? Ох, не моя ты дочка, а то загнул бы на колене и по чем надо всыпал, чтоб помнила, где можно шутковать, а где нет. Сиди теперича, когда толковые-то люди радуются. Победа ведь! Победа!
Но фронтовые дороги Незабудки не закончились в Берлине. Прошла она Чехословакию, Венгрию, Австрию…
Несмотря на капитуляцию Германии, немцы продолжали драться. Ребята наши гибли и после войны, до самого 1947-го. Незабудка уже была к тому времени старшей медицинской сестрой. В Австрии вышла замуж и вернулась на Родину в 1951 году.
И сейчас в неутомимой Тамаре Владимировне Зобковой можно разглядеть тот удивительный военный цветок — Незабудку. И ручаться можно за то, что те, кто ее знал, вряд ли забыли. Ох, вряд ли!
