После войны Анатолий Михайлович работал в Академии наук БССР. Сначала заместителем директора Института животноводства, затем в Институте геофизики. Награжден орденом Боевого Красного Знамени и тремя орденами Отечественной войны.
Конечно, о его боевых подвигах можно было бы написать целые книги, но не менее интересен сам быт партизан, для которых на несколько лет домом и казармой стал белорусский лес, из которого они уходили на задания, чтобы вернуться героями или не вернуться.
Голод — не тетка, приказ — не мамка
В сорок первом, зимой, когда отряд только организовывался, еды практически не было. Мы достали большой молочный бидон и варили в нем горох. Морозы стояли страшные, поэтому дым столбом поднимался в небо. Немцы в результате нас быстро вычислили.
Пришлось перебазироваться. С тех пор партизаны костры жгли только глубокой ночью. Однако варили все тот же горох. Варили много часов, в итоге получалась, как они называли, густая мамалыга. Котелков, тем более тарелок не было, доставали из голенищ ложки, протирали их чем попало и хлебали мамалыгу из одного тазика. То недоваренную, то сгоревшую, но всегда с дымком.
Но в 1942—1943 годах в отряде уже была вполне цивилизованная кухня. Появилась и кое-какая посуда. Оборудовали большой стол под навесом. Однажды на 1 мая женщины достали где-то мясорубку и приготовили настоящие котлеты с луком, которые подали с вареной картошкой. До сих пор помню вкус того праздничного блюда...
В январе 1943 года началась блокада, а с ней и голод. Из блокады вышли, но серьезные выводы на будущее сделали. В лесу построили коптильню. Коптили специально приготовленную колбасу, которая в результате копчения становилась твердой, как подошва сапога. Командир раздал каждому партизану по маленькому колечку. Это называлось НЗ — неприкосновенный запас. Есть ее нельзя было ни в ком случае, только после поступления соответствующего приказа. Такой приказ поступил после первой недели следующей блокады. Однако выяснилось, что кое-кто уже успел отгрызть по половине колечка. Понятно, голод — не тетка. Но с нарушителями разобрались сурово...
Мыло болотное
Зимой, бывало, не мылись по месяцу-два. Естественно, в одежде заводились всякие паразиты. Сладить с ними не было никакой возможности. Тогда решили построить баню...
Партизаны уже достаточно основательно обжились в лесу, да и отряд рос на глазах. Поэтому решили не мелочиться, баню построить хорошую — пять на шесть метров. Половину этой площади занимала печка. На ней были навалены камни и рельсы от узкоколейки, которую взорвали на боевой операции. Размеры печи определялись необходимостью производить и сопутствующие операции.
Печку накаляли до немыслимой температуры: рельсы становились красными. Над ними сделали специальные жердочки, на которые вывешивали одежду. Она выжаривалась так, что округа наполнялась треском — это паразиты поджаривались...
Однако дым опять же выдавал гигиенические мероприятия, начались бомбежки. С тех пор баню тоже перевели на ночной режим работы.
Веников, понятно, хватало, однако какая баня без мыла? А с этим гигиеническим средством была напряженка. Трофейное немецкое мыло мылилось плохо. Да и его не хватало, чтобы помыть весь отряд.
Однажды под деревней Дукора подорвали партизаны машину с полицаями. В качестве трофея взяли что-то похожее на скруток газет. Оказалось, это каустическая сода.
Хотели выкинуть за ненадобностью, но партизанка Галя Варьян выдвинула дельное и своевременное рацпредложение: мол, давайте варить свое партизанское мыло. Но как его варить, мы даже представления не имели. Одна Галя где-то до войны что-то читала об этом. Освежив память, она возглавила бригаду мыловаров. Благо компонентов для этого химического процесса хватало. Мыло варили из костей, кож, кишок и других субпродуктов. Варилось это месиво на зеленой болотной воде, поэтому мыло в итоге получалось зеленым и пахло тем же болотом да костром. Но мылилось удивительно хорошо.
Одно было плохо. Когда шли на разведку в Минск или окрестные деревни, чтобы отбить запах дыма, приходилось несколько дней подряд мыться уже немецким мылом, а также стирать в нем всю одежду.
Яд плюс самогонка
В первый год ни у кого из нас не было никакого опыта жизни в болоте. А стоянки отряда в основном организовывались в самых недоступных для немцев местах. Поэтому основным учебником в науке выживания стала книга Якуба Коласа “Дрыгва”...
Со временем, когда наладилась воздушная связь с Большой землей, в отряд стали доставлять кое-какие медикаменты. Но средств для борьбы с главной болезнью, которой страдали почти все, — чесоткой, партизанам не присылали.
Однако оригинальный выход для борьбы со страшным зудом, от которого спасения не было, все же нашли. Хотя история эта имела шпионскую окраску.
Как-то к нашему отряду прибился человек, который, как он сказал, хотел мстить врагу. Как положено, он прошел месячный карантин. Потом его зачислили в боевое подразделение. Но тут вернулись из Западной Белоруссии наши разведчики, и один из них узнал в новобранце полицая из Минска, который участвовал в расстрелах и погромах. После нескольких дней допроса тот сознался в том, что был заслан немцами, чтобы отравить весь наш отряд. Однако яда при нем не было. Оказалось, что его должна была принести жена после того, как он внедрится в отряд...
Партизаны приняли все меры предосторожности. Выставили секреты, удвоили группы лесных патрулей. И, действительно, через некоторое время в отряд привели женщину, у которой в подкладке пальто оказались немецкие и советские деньги в достаточно большом количестве, а также яд — сулема, как вспоминает партизанский командир.
Деньги отправили в бригаду, а яд, который шпионы должны были подмешать в пищу и бросить в колодец, хотели выбросить. Но тут вмешался партизанский доктор Андрей Костюк. Он выдвинул еще одно рацпредложение. На этот раз медицинское. В результате долгих теоретических раздумий и практических экспериментов он пришел к выводу, что эту сулему нужно развести водой, добавить марганцовки и других медицинских компонентов, а также облагородить самогонкой. А чтобы ни у кого не возникло мысли попробовать медицинский продукт внутрь, к бутылкам прикрепили этикетки с костями и черепом.
В результате великая сила науки была еще раз подтверждена партизанской практикой. После бани партизан смазывали неизвестным доселе в медицине лекарством. Через месяц отряд избавился от чесотки. А возле кухни и колодца с тех пор всегда стояла усиленная охрана...
Крест приравняв к штыку
Было у нас в отряде сразу два комиссара. Один штатный — Николай Петрович Страх, другой — нештатный: батюшка Яков Федорович Сладуха. С ним мы познакомились случайно, но роль и авторитет его в отряде были огромными.
Его приход был рядом с кладбищем, на котором мы иногда хоронили погибших партизан. Однажды он отчитал нас за то, что мы хороним убиенных защитников Отечества не по-христиански: приносим и торопимся в яму закопать. С тех пор мы стали хоронить погибших по всем христианским законам...
Как-то партизанский командир с разведчиками возвращались с операции. Путь пролегал мимо церкви, в которой шла проповедь, решили зайти. Было как раз Вербное воскресенье. Батюшка говорил о том, что русские и белорусы всегда вместе боролись против супостатов. Рассказывал об Отечественной войне 1812 года...
Как-то уже перед самым освобождением немцы обнаружили в землянке возле деревни заболевшую тифом партизанку, за которой ухаживала местная жительница. Их пригнали в деревню, стали издеваться и хотели расстрелять. Отец Яков стал просить немцев отпустить молодых людей. Те стали избивать батюшку, но креста из рук он так и не выпустил. Потом встал и с крестом пошел на супостатов. И, чудо, остался жив.
После войны отец Яков был награжден медалью “Партизану Отчественной войны”.
А в кузове — мельница
Однажды в отряде появился грузовой автомобиль “ЗИС-22”. Двигатель у него был газогенераторный, то есть он работал в основном на дровах, но мог и на мазуте, скипидаре, керосине, бензине. Словом, на всем, что горит. История появления этого чуда техники тоже была необычной.
На минском аэродроме у нас работал свой разведчик Филипп Кулиб. Ему помогала девушка (фамилию уже забыл), подпольная кличка ее была Голубка. Она работала уборщицей в немецкой казарме. Они передавали нам очень важную информацию о том, сколько и каких самолетов приземлялось и взлетало с аэродрома.
Так случилось, что в Голубку влюбился немецкий солдат по имени Ганс-Христиан, который работал на аэродроме шофером. Вместе они ходили в кино, в кафе. Ганс-Христиан в конце концов понял, что Голубка имеет отношение к партизанам. И сам предложил ей... идти в лес.
Однако тут случилась трагедия. Голубку схватили, а Ганс-Христиан приехал в отряд один прямо на своем суперавтомобиле. Сначала числился при бане, потом перешел в роту.
Но что делать с авто? — ломали голову партизаны. По лесу в нем много не поездишь, да и на операции лучше, конечно, передвигаться без особого автомобильного шика, то есть пешком.
И тут придумали блестящий вариант. Воевал в отряде бывший мельник Александр Сивко. Командование, посовещавшись на месте, решило вернуть его к прежней специальности. Тем более мука нужна была каждый день, а молоть ее вручную уже всем давно надоело.
Словом, без конструкторского бюро, проекта и чертежей началась модификация автомобиля. В кузнице были выкованы соответствующие детали. И вскоре мельница заработала.
Для этого кузов поддомкрачивали, снимали заднее колесо. На барабан одевали ремень, который перекидывали на другой маховик в кузове. Тот и вращал жернова. Производительность была такова, что на передвижную мельницу стали возить зерно из соседних отрядов и даже деревень. Мельницу перевели на хозрасчет: за помол в отряде брали часть полученной муки.
Когда началась очередная блокада, партизаны спрятали свой механизм в гуще леса, забросав его лапками, а сами ушли в болота. После окончания блокады увидели, что немцы нашли мельницу и сожгли. Однако партизанская любовь к полезному механизму была столь велика, что его восстановили буквально через месяц. Кстати, есть даже кадры кинохроники, где партизаны отряда имени Калинина едут на партизанском параде на пыхтящем, словно паровоз, любимом автомобиле “ЗИС-22”, а в кузове стоит мельница. Впрочем, к концу оккупации в отряде с автотранспортом было уже совсем неплохо...
На партизанский парад с немецким шиком
Накануне освобождения Минска разведчики отряда имени Калинина получили задание: вместе с армейской разведкой и танковой частью пробиться в район Негорелого, чтобы отрезать пути отступления немецких частей. Что и было сделано с успехом.
Сам отряд занял оборону на правом берегу реки Птичь у деревни Дудичи. Примерно в полдень 2 июля на другом берегу появилась отступающая немецкая часть. Немцы ехали на нескольких десятках автомобилях. Партизаны открыли по ним орудийный огонь осколочными снарядами. Фашисты в панике пытались уйти из-под обстрела, но машины завязли в поле. В плен партизаны взяли более пятисот человек, в том числе и генерала, начальника штаба 260-й пехотной дивизии.
В том бою серьезно разжились партизаны и транспортом. Они пересели на восемнадцать немецких машин, среди которых были две “амфибии”, и двинулись в сторону Минска. 2 июля произошел еще один бой с отступающими немецкими войсками. В результате численность пленных в несколько раз превысила численность самого отряда. Их оставили под охраной в песчаном карьере на берегу реки.
А в Минск 3 июля партизаны отряда имени Калинина торжественно въехали на немецких машинах. Правда, чтобы наши солдаты не приняли их за фашистов, впереди колонны шел газогенераторный автомобиль-мельница, а над ней развевалось боевое партизанское знамя отряда...
