Путешествие вместе с литераторами по местам, где прошло детство каждого, по нашей родной Беларуси...
Справка «СБ»
Михась Карпеченко — белорусский писатель. Родился в 1959 году в деревне Болин Краснопольского района Могилевской области. Окончил Новоельнинскую школу, БГУ. Автор книг «Дачка волi», «На скрыжаваннi болю i надзеi», «Уздоўж стромы» и других. Живет и работает в Белыничах. В настоящее время пишет книгу о родной деревне.
За пять десятков прожитых лет, безусловно, повидал немало дорог. Но душу мою греет лесная, не отмеченная даже на самой подробной карте, узкая и извилистая, как след ужа на рыхлом песке, стежка через Репневский лес. Когда–то вслед за односельчанами и я стал называть ее Дарьиной.
По Дарьиной стежке почти вся болинская детвора ходила купаться и рыбачить на речушку Покать. Попутно же через разбросанные вокруг приметы старины постепенно дотягивалась сознанием до истории своей небольшой деревеньки, незаметно припадала к истокам своего рода.
Вот круглая гора с широкой ямой в форме конуса посередине. Из нее тянутся к солнцу две толстые кривые и корявые березы да удивительно стройная осина. От горы в гриву густого олешника исходит неглубокая канава...
И узнавали мы, что на этом самом месте некогда находился небольшой кирпичный заводик болинского пана Станислава Ракусо–Сущевского, произведенного в гардемарины в 1876 году. А блестевшие на солнце несколько водоемов, разбросанных по опушке Репневского леса, — не что иное, как продолжение той самой «цагельни». Здесь наши деды, ковыряя лопатами землю, добывали глину для изготовления кирпича.
Много его, целого и битого, въелось в дернистые отвалы самой горы, валялось вокруг. Некоторые куски имели пузырчато–синий или дымчато–зеленый цвет. И приятно было осознавать, что вот эта четвертинка крепко запеченной глины, может быть, все еще хранит тепло рук неизвестного тебе родственника.
Гора, а также и гривка олешника прятали Дарьин двор.
Сама баба Дарья ничего героического не совершила. Но была в деревне женщиной узнаваемой. Жила бедно, одна, без мужа, который рано умер. Не было у нее и детей. Былинка в поле! А на этой вот стежке, которую и назвали когда–то ее именем, Дарья все лето и осень чуть ли не ежедневно встречала первые всполохи утренней зари, идя в Чертову Баню, болото, чтобы собрать для своего «прожорливого свинства» с полмешка «петушков» (белокопытник).
В небольшой Дарьиной хате, похожей на заброшенный теремок Бабы–Яги, нашла себе пристанище и баба Наста. Еще ее звали Гордеихой. На зиму старая цыганка–сербиянка Наста всегда уезжала куда–то в Украину. А каждую весну, как только величаво отгудит свою гремучую песню ручей, прокачав пенисто–рыжую воду с Березового болота в «панское» озеро через сделанную им же самим широкую выбоину на Овчинской дороге, в деревне появлялась и Гордеиха.
Кем приходилась бабе Дарье эта безродная цыганка? Свалилась откуда–то... Скорее всего, роднило их одиночество. Только у бабы Дарьи какой–никакой домишко был, а у Насты вместо него — два изрядно поиздержанных чемодана. Вот и мыкали свое горе вместе.
Дарья тогда уже в колхоз на работу не ходила, жила на семь рублей пенсии. А у Гордеихи была швейная машина — редкая и дорогая по тем временам вещь. Ежегодно возвращаясь в Болин, баба Наста привозила женщинам под заказ цветастые платки, а затем понемногу шила им платья, кофты, юбки, сарафаны... С машинки и жили эти две женщины с одной нелегкой судьбой на двоих.
Отгрохотал одной весной ручей, вот уже трава на выгоне поднялась, зазеленела, все птицы перелетные вернулись. Только не приехала к Дарье Гордеиха. Ближе к лету баба Дарья поведала горестную весть: умерла Наста.
Вскоре не стало и Дарьи — женщины, как сказал о таких труженицах поэт, которые «выводили солнце в небо». На спокойном и седом как лунь коне Моисее отвезли ее односельчане на болинский погост.
Была и еще одна памятная и нужная дорога — Шлях. Он соединял моих земляков с большим светом. По Шляху спешили они в Большой или Малый Осов, чтобы на тесном «пазике» рейсового автобуса добраться в Краснополье. А в Новоельню, где был сельсовет, размещались ателье, лесничество, два магазина, один из которых называли «железным», ходили пешком. Восемь километров — не расстояние. В Новоельне находилась и школа–десятилетка. В ней мы продолжали обучение после окончания четырех классов Болинской начальной школы, в которой все послевоенное время и до самого закрытия ее учительствовали ветераны войны, действительно народные наставники Петр Моисеевич Славников и Василий Кондратович Матюшев.
Было на этом Шляхе несколько страшных и от этого загадочных мест. Одно из них называлось Перекопом и находилось в лесном массиве Борок, который в километре от Болина.
Вот идешь в потемках один. Впереди, почти до самых крайних хат Малого Осова, — лес. Сзади тоже оставался пройденный тобой участок Борка. Слева и справа — болото: Чертова Баня и Березовое. Но пугал и нас не столько лес и зверье. Наводило страх привидение. Вернее, жуткие рассказы о нем. Разное люди говорили: то седой старичок молча выходил им навстречу, то птица какая–то неизвестная бесшумно летела вслед, то стоны слышались из–под земли, то кто–то звал кого–то... А мама не единожды вспоминала, как здесь, на сухом месте дороги, однажды «топилась» Панкратиха.
Летним вечером мать возвращалась из Новоельни.
— Вижу, — рассказывала она, — на дороге перед Перекопом Панкратиха в разные стороны кидается. Юбку задрала, ногами перебирает. Подбежала к ней. А она, запыхавшись, кричит мне: «Деточка, не приближайся! В болоте тону!»
Мама буквально стащила старую женщину с этого места.
Отдышавшись и успокоившись, Панкратиха рассказала, что совсем не понимает, как попала в трясину. Шла же по Шляху, и вдруг песок на глазах мгновенно превратился в болото. Берег его видит, но не хватает сил до него добраться. Померещилось, значит. Перекопское привидение виновато.
И основа–то для мистики была реальной, на пролитой крови невинной замешана.
В начале 20–х годов безземельным крестьянам ближайших деревень выделили землю пана Станислава Ракусо–Сущевского. Когда он с семьей уезжал, известное дело, тайно, осовские и старобудские мужчины решили перехватить его. Некоторых из них гнала в засаду и месть, особенно мужиков из недалекой Старой Буды.
Еще в 1864 между матерью Станислава и старобудцами вышел конфликт. Из–за земли, конечно. Крестьяне посчитали, что, наделяя их землей, пани Леонтина отрезала от их скудных наделов в свою пользу 120 десятин. Конфликт, как опухоль, постепенно вызрел в противоборство, которое и вспыхнуло весной 1880 года. В разрешение его были втянуты не только местные власти, но и могилевский губернатор Александр Дембовецкий, командиры и солдаты 16–й и 41–й пехотных дивизий, 6–й местной военной бригады, расквартированной в Черикове и Чаусах, а также министр внутренних дел России Игнатьев и ряд других высокопоставленных чиновников.
Крестьяне вспахали спорную землю, начали вырубать панский лес, не допустили землемера. Как доносил чериковский исправник Корытко, «оказали ему оскорбление действием». В конце концов, губернатор ввел в Старую Буду войсковую экзекуционную команду. За 9 месяцев солдатского постоя деревня была обобрана до последней нитки (в простонародье после этого ее стали называть Разоренной Будой), крестьяне разошлись по лесам и соседним деревням. О масштабах разорения говорит и то, что на момент выведения экзекуционной команды в Старой Буде жилыми оставались только 16 из 76 дворов. К январю 1883 года сбежавших крестьян изловили, они признали свою вину, отказались от спорных 120 десятин земли. Однако обида на пани Леонтину, ее семью крепко засела в сердцах некоторых старобудцев, их наследников. Вот и решили они, что пришел момент поквитаться.
Засаду устроили на большеосовской дороге. Но пана Станислава — видимо, нашлась добрая душа — предупредили. И он в карете с женой, матерью и детьми уехал под покровом сумерек по малоосовской дороге.
В здешних краях тогда жил удивительный человек. Он разносил почту. Имени–фамилии его уже никто не помнит. А вот прозвище почтальона сохранилось — Кукушка. Приближаясь ко двору, хозяину которого нес корреспонденцию, он пел, мастерски подражая этой птице.
Так случилось, что в тот темный вечер Кукушка бежал в Болин. На том месте, которое впоследствии назвали Перекопом, будто бы и повстречались пан и почтальон. У страха глаза велики. Пан принял его за одного из тех, кто устроил засаду, и выстрелил. Разобравшись, здесь же наскоро и похоронил почтальона. С тех пор и начало людям что–то мерещиться.
...Около 70 лет Болин являлся имением, родовым гнездом панов Ракусо–Сущевских и почти такое же время имел статус деревни. Жить бы деревеньке родной да жить. Тем более что и молодежь в ней не переводилась. В недавно построенную Новоельнинскую школу уже не пешком, а на рейсовом автобусе Березяки — Краснополье каждое утро добиралось с десяток школьников. Да грянуло 26 апреля 1986 года. И потянулись для односельчан скорбные, наполненные страхом и неизвестностью месяцы и годы. В небе над деревней регулярно появлялся самолет с «кочергой», по Болину проложили водопровод, сельчанам начали выплачивать «гробовые»...
А потом станет известно, что уровень загрязнения почвы цезием–137 здесь составляет более 15 кюри на квадратный километр. Жить в деревне невозможно.
Умер Болин от радиации в начале 1991 года. А вскоре засветились на месте недавних дворов желтым песком 36 курганов...
Заметка краеведа
Болин — бывшая деревня в Краснопольском районе Могилевской области. 20 км от Краснополья, 170 — от Могилева. Первоначально находилось известное с 1858 года одноименное имение, принадлежавшее Ракусо–Сущевским. Деревню в начале 20–х годов ХХ столетия образовали безземельные крестьяне — выходцы из нескольких краснопольских селений. Снята с учетных данных в 1991 году, поскольку оказалась в зоне радиационного загрязнения. Жители в основном переселены в Краснополье, поселок Пудовня Дрибинского района, уехали в деревню Любушаны Березинского района.
Михась Карпеченко.
Перевод с белорусского Надежды ПАЛОННИК.
