Донбасс. Здесь живут люди

«Так и катаемся между двумя мирами. Условно вчера ты был в нормальной минской жизни. А сегодня, оказавшись на окраине, скажем, донбасского Спартака (где стреляют, гектары пустого разрушенного пространства, печка-буржуйка, нет воды, еды, люди в подвалах), словно лифт времени спустил тебя в 1942‑й. Потом меня перемкнуло: а ведь это не прошлое, это реально может стать будущим. Нашим будущим», — сказал мне один хороший человек по дороге в Донбасс…

Хорошие люди

— Не. Снимай ты свою «прессу», — сразу предупредил один хороший человек, старший в группе. Зовут Николаем, фамилия — Гаврилов. Девятый год возит в Донбасс гуманитарку.

Во второй машине — хорошие люди из благотворительного фонда Алексея Талая. Везут жизненно необходимое в прифронтовые села, больницы, детские дома и приюты. Там нужно всё: крупы, консервы, хлеб, свечи, вода, меди­каменты, инвалидные кресла, генераторы, теплые вещи…

Да, «пресса» — это так Николай назвал надпись на липучке, прикрепленной к моему бронежилету. Сейчас, говорит, так не стоит: опасно. Укронацисты нынче устраивают особую охоту на репортеров, поэтому из общей компании лучше не выделяться.

— Дома-то бываешь? — спрашиваю. Дорога до «войны» долгая, разговариваем.

— Можно сказать, что и не бываю. Поехал, приехал и опять к поездке готовишься. Надо организовать всё, купить, что просят, ну и прочие моменты. Так и катаемся между двумя мирами. Условно вчера ты был в нормальной минской жизни. А сегодня, оказавшись на окраине, скажем, донбасского Спартака (где стреляют, гектары пустого разрушенного пространства, печка-буржуйка, нет воды, еды, люди в подвалах), словно лифт времени спустил тебя в 1942‑й. Потом меня перемкнуло: а ведь это не прошлое, это реально может стать будущим. Нашим будущим.

«Не допустите такого в Беларуси», — все эти годы говорят Николаю хлебнувшие войны люди. Плачут. Умоляют. Требуют… Это говорили теперь и мне.

…Указатели вдоль дорог в селах и между ними — о том, что территория не разминирована. То есть на обочину не съезжаем и не выходим. Постоянно смотрим по сторонам и вверх: укронацисты и иностранные наемники активно используют дроны-разведчики, которые выбирают цели, и дроны-камикадзе, которые на них, на эти цели, сбрасывают гранаты. В общем, чтобы не прилетело, смотрим во все имеющиеся в машине глаза.

— Ну, с погодой нам пока везет, — сказал Николай и прикрыл окошко.

«Везет» — это он про начавшийся снег и сильный ветер. Беспилотники в такую погоду обычно не применяют.

— А, так бронежилет можно снять? — уточняю. — Тяжелый, зараза.

— Ага! Щас!

Тяжелый-зараза остался.

…Гуманитарку наши парни привезли в Спартак. С местными рассортировали, всем получателям должно достаться одинаково. С загрузкой в машины ускоряемся, так как нацистская вражина стала чаще бить в нашу сторону… И поскакали тяжелые пакеты по цепочке в багажники и салоны: от Коли — Володе (Казбанову, управляющему фондом Талая), потом — Жене (Назаревичу, гиревику-чемпиону), Антону (Рыбченку, тренеру по смешанным боевым искусствам ММА), ну и так далее.

С загрузкой машин ускоряемся, так как нацистская вражина стала чаще бить в нашу сторону.

Хороший человек Марина — глава Спартаковской сельской администрации. Вообще, у нее под опекой восемь тяжелых, прифронтовых сел. Где постоянно прилеты, идут бои. Когда Авсеевой предлагают должности, далекие от «войны», скажем в Москве, отвечает: «У меня там люди». Это она про сельчан, не захотевших эвакуироваться. Остались выживать на родной земле. А куда деваться? Скитаться по чужим углам? Так себе старость. Поэтому хоть в подвале единственного уцелевшего на всю деревню дома, зато своего. «Моя, — говорит Марина, — задача максимально облегчить условия проживания этих людей в сложившейся тяжелейшей ситуации».

Так и ездит каждый день под обстрелами по своим селам. Туда с жизненно необходимым — и страхом. Оттуда с новыми задачами, болью, слезами… и телами тех, кому не суждено было прожить еще один день.

На столе в кабинете — флаги РФ, ДНР, района. На подоконнике, окне и потолке — следы прилетов и застрявший осколок.

…Село Опытное — тоже Маринина вотчина. Проехать туда пока невозможно — и дома живого нет. Там, говорит, в подвале выживают девять человек:

— Среди них сердечник. Не хочет выезжать. Вот благодаря помощи Николая передали лекарства. Люди оказались заложниками ситуации, девять месяцев не могут выйти из поселка. С одной его стороны Спартак, с другой — Авдеевка. Везде бои… Хоть бы люди выжили.

В Песках осталось четверо жителей, до войны их было более двух тысяч. Недавно оттуда бабушку вывезли. Была с сыном дома, когда по нему из гранатомета влупил правый сектор. Сын погиб, мать трое суток раненая пролежала, потом ее спартанцы сумели вытянуть… Проезд в Пески гражданским тоже запрещен. Теперь наши парни раздавали гуманитарку песчанам, которых эвакуировали в Донецк.

Помощь для эвакуированных жителей поселка Пески.

— Хотим домой. Домой все хотим, — повторяла мне получившая свой продуктовый пакет пожилая женщина, — 50 лет прожить на Песках… И к дочке бы поехала, в Москву, но брата раненого тут не бросишь, осколки… Досталось нам.

— А куда домой? Дома, наверное, нет… — говорю.

— Да хоть куда. Хоть в подвал с крысами. А тут на съемном чужом жилье.

Женщина оказалась родом с Могилевщины. Передает привет в Краснопольский район сестрам и Вороновой Анне.

— Мы привезли продуктовые наборы, помощь от белорусов. Попадет в самые нужные руки, — говорит мне Владимир Казбанов, раздавая людям эту самую помощь. — До этого мы ездили в детдом в городе Антрацит, где 165 детей-сирот, затем в Ровеньки… В Беларуси уже отдохнули более полутора тысяч детей Донбасса. Также по поводу оздоровления детей, деток с матерями, реабилитации раненых защитников мы встретились и с главами Мариуполя, Новоазовска. Так что продолжаем работать.

Максим. Младший из семерых деток. Их папа недавно погиб, защищая свой дом......................

А эта малышка из горловского приюта прочитала мне самую удивительную в моей жизни книжку.

Такие выезды в прямом смысле спасают жизни. Когда дети были в Беларуси, их дома разбомбили.

…Едем дальше, через Есиноватский железнодорожный узел. Некогда крупнейший. В какие только направления тут не шли пассажирские и грузовые составы. Сейчас ходят лишь редкие электрички, остальное Киев пох…рил, перекрыл. Составы простаивают и ржавеют, прочее, что можно украсть, воруют. Это из серии: повзрываем все свои мосты, заминируем всю свою землю, поубиваем всех жителей.

Мирные «люди войны» просят воду, хлеб, медикаменты... Кстати, свежий хлеб Марина берет на заводе (эту цепочку тоже наладили с помощью Николая) и развозит людям. Транспорт, автобусы в ее села не ходят, с магазинами тоже беда. И так с 2014‑го. Говорят и про серьезные проблемы с углем и дровами. Очень дорого. К примеру, тонна угля стоит 8 — 9 тысяч. Для понимания: минимальная пенсия 10 тысяч.

Вот так и живут годами в подвалах

— Как вы со всем справляетесь?

Марина рассмеялась:

— Я же не могу вам ответить на этот вопрос. Как получается, так и справляемся. Вот и люди неравнодушные помогают.

— Когда война закончится, как думаете?

— Этот вопрос мне постоянно жители сел задают. Раньше подбадривала: «Ждите. Скоро». Сейчас говорю, что и сама не знаю. Девятый год идет… Молимся, чтобы этот конфликт прекратился.

…У магазина — старушка. Худющая, словно тростиночка. Напомнила мне мою Нину Никаноровну. Хотелось обнять, за жизнь поговорить.

— Разве ж это жизнь? — махнула она рукой. — Так, доживаем.

Имени этого хорошего человека я так и не узнала: почти не слышит, а переспрашивать много раз вроде как и невежливо. Просто смотрела, как покатила бабушка свою пустую тележку с пустой авоськой домой. Туда, где громче были слышны нацистские прилеты.

Война — это ад. А Западу что?

В Донецке нашим группам нужно было дозакупиться медикаментами, чтобы снова развезти по селам. Город, хорошо, даже как-то спокойно. Солнышко, которое так не любят водители и от которого моментом появляются веснушки на детских носах. С горки каталась ребятня… Как будто не было войны, не было обстрелов и убийств мирных людей. На следующий день на этой горке — воронка, и сюда прилетело.

…У прифронтового госпиталя — машина, за стеклом надпись: «Груз 200». Медсестрички (одной лет 18, другой 20 «с хвостиком») рядом с носилками, там мертвый человек. Вышел, говорят, выгулять собаку, и всё… Тут и женщина, тоже мертвая. Потом были еще убийства. И еще… Так украинская артиллерия «заботится» о гражданах еще недавно Украины. И вся «забота», как обычно, по мирному сектору.

Жителям прифронтовых сел нужно все: вода, хлеб, крупы, медикаменты, свечи, теплые вещи

…23 февраля. Снова ранены и убиты мирные люди Донецка. Среди них четыре работника скорой помощи, которые приехали спасать раненую женщину. У большинства доставленных в больницу минно-взрывные травмы. Потом нацисты опубликовали снятое с дрона видео — как они бомбили машину скорой и экипажи спасателей. Для трибунала пригодится.

Война — это ад. Обо всем этом больно писать. Все это сложно пережить семьям. Сложно врачам, санитаркам, медсестричкам быть рядом с человеком, который уйдет через секунды. У тебя на руках. Еще сложнее не дать ему уйти, когда все уже решено, до последнего выцарапывать эту архиважную жизнь. Хотела написать — абсолютно чужую, но нет — абсолютно родную и близкую.

Какие все же сильные эти наши слабые женщины — санитарки, медсестрички и врачи! Скольким гражданским и тем, кто на передовой, они вернули жизнь, надежду и веру. Скольких вернули в строй.

Расскажу вам вот совсем вроде бы простую историю. Совершенно обычную и незаметную в обычной жизни. 2016 год, в прифронтовой госпиталь попали трое ребят, воевавших в районе Песков. Пацанам лет 18 — 19, ранены. А еще замерзли и есть хотят.

В этом и соседнем домах выживают 11 семей

— А у нас тогда ничего особо и не было, не закупили, — говорит мне хороший человек Аня, медсестра. — Сидит один из этих мальчишек на каталке, сознание теряет. Я ему уши растираю и параллельно девочку в магазин отправляю, за пельменями. Отварили, в общем, ложки в эту кастрюлю — и им. Поели. А потом один из мальчишек дает мне эту свою нашивку «Мэд», форму... Сейчас звонит, мамой называет. Пообещала ему, что форму эту, когда будет у нас победа, надену, и пойдем вместе на парад.

Аню и саму недавно ранило, осколком. Прямо у двери госпиталя.

Пробитые окна, медтехника, «дырявая» новая гардина…

— Хочется уюта, красоты, — говорит хороший человек Аня. — Скинулись с девочками, купили, а нам эту гардину порвали. Опять прилетело.

Девочки они такие девочки. И в этом прелесть, особенно на войне.

Воды в госпитале нет. Только техническая. Зато есть обустроенное в подвале убежище. Туда спускаются часто.

Рассказала, как в 2015 году Николай пригласил ее семью в Минск, отдохнуть от стрельбы:

— Слышим вечером какие-то хлопки, взрывы вроде. Свет выключили, выбежали в коридор, друг к другу прижались, как мы это здесь делаем. А потом пришло понимание, что мы же не дома, не в Донецке. Не сразу привыкли, что это просто салют, что люди просто живут и просто что-то празднуют. Оказывается, можно не бояться выглянуть в окно… Хочется в Минск. Гулять, гулять и гулять. Не оглядываясь, не прислушиваясь к этим выстрелам.

Война — это ад. Однако сколько его ни показывай и сколько ни говори про горе людей, которые просто жили на своей земле, ублюдочный Запад никогда этого не поймет. И не уберет отсюда свои измазанные славянской кровью лапища. Пока сам не проживет то же. Теряя, умирая, выживая в подвалах-убежищах, скитаясь по чужим углам. Годами... Не понимая, подарят ли тебе еще один день, час, минуту.

И еще. Даже в таких условиях наши люди — ЛЮДИ.

Никогда ублюдочному Западу этого не понять. Он на это никогда не будет способен. Потому он уже проиграл.

...У меня спрашивают, было ли страшно в Донбассе? Было больно за людей, которые там. А страшно за людей, которые здесь, за возможное будущее. Мы должны вместе сделать всё правильно — и побеждать. Вместе. Чтобы не повторить несчастную Украину.

P.S.: О героях, которые кто в окопе, кто в штурмовой или разведке каждый день на своих позициях (как говорит один хороший человек) тащат эту войну, выполняют боевые задачи, о других хороших людях, в общем, расскажу в следующих материалах.