Домик окнами в… нас

Ко  всему  человек  привыкает  быстро,   а  отвыкает  мучительно  больно

Ко  всему  человек  привыкает  быстро,   а  отвыкает  мучительно  больно 

Ну кто бы мог подумать, что ко всем  неоспоримым достоинствам сельского быта Нины Александровны добавится еще и… целое осиное гнездо! И не где-нибудь, а прямо в ее доме…

 Домик этот, на самой, пожалуй, крутой излучине Припяти, всегда манит теплом, заботой и необыкновенным для полупустой, некогда большой деревни уютом. Прежде всего, конечно, манит родных чад из близкого райцентра и села. И знающих хорошо этот адрес путников, которых как магнитом тянет к себе царица-река. Изредка мы пользуемся всем этим и, как говорится, отдыхаем здесь душой и  телом. Щи из настоящей белорусской печки, горячая банька и стеклопакеты на  окнах Нины Александровны превращают наш временный постой в настоящий рай. 

На этот раз в бытовой рай добавилось чуть-чуть экзотики: в одной из комнат поселились осы. Причем сделали они это, ясное дело, вероломно, задолго до нас и, конечно же, явно злоупотребив безмерной гостеприимностью хозяйки. И что при этом особенно удивительно: она не стала травить жужжащих особей керосином или напалмом, выкуривать их дымом или посыпать дустом. Добрейшей души селянка приняла  осиное нашествие как должное. По принципу: в плохую избу (в смысле с неважной, отрицательной аурой) никакая божья тварь не залетит. Судя по всему, и сами осы сразу сообразили, под чью крышу попали. Говорят, они вели себя чинно, негрозно вылетали из своего кокона, мирно кружились под потолком и люстрой и даже не думали жалить всякого в избу входящего. 

До тех пор, пока на определенную жилплощадь, пусть и временно, не стали претендовать мы вчетвером. 

Часа в три ночи просыпался один из нас, самый обеспокоенный предстоящим на реке промыслом, и бесконечно тупал по дому, гремя посудой и зажигая повсюду свет. Естественно, просыпались не только все домочадцы, но и осы, от которых приходилось отбиваться полотенцем. Ос было жалко, но своя рубашка, как известно… 

Вечером, вернувшись в дом, мы обсуждали эту проблему с хозяйкой, дико извиняясь за беспокойство вообще и причиненные потери ее «квартирантам» в частности. На что Нина Александровна пошла в комнату, где прописались жужжащие твари, и принесла что-то завернутое в платок. Там оказались сотни, может быть, трупиков ос. 

— Говорят, для лекарства это может пригодиться, — слегка смутившись, пояснила собственный проступок она. – Вот, иногда отбиваясь, и собираю… 

— Надо же что-то делать с этим нашествием, Александровна, — недоумевали мы разом. – А то не ровен час — обозлятся, закусают ночью. Может, в МЧС дать заявку? 

— Ат, привыкла я уже к ним… 

А зашедший в гости ее брат — односельчанин Александр спокойно махнул рукой в сторону покрытого инеем сада: «Вот ударит мороз, и не надо никакого МЧС…» 

Мы не стали дальше ни на чем настаивать, про себя, правда, отметив, что если и ударит мороз, то где же, как не в теплом доме, спасаться осам…

Рассуждая над всей этой любопытной историей, я вспомнил еще одну подобную, но куда более драматичную. Она, безусловно, достойна отдельного очерка. Но если кратко, то суть такова. Попросил председатель колхоза  уважаемого пенсионера Павла Ивановича «падгадаваць» жеребку, а заодно и приучить ее ходить в плуге, в упряжке. Так иногда практикуют в деревне, отдавая будущую лошадиную силу в опытные руки. Взамен учитель пользуется ею как своей, поит и кормит. А что такое своя лошадка на селе, не мне вам говорить. За три годка подросла в сарае у Павла Ивановича жеребка, покладистая и достойная из нее получалась помощница ему и соседям, которым пенсионер никогда не отказывал: что на сотках, что груз какой привезти. 

Настало время расставаться, а Павлу Ивановичу этого не хочется по многим причинам. Пошел к председателю: продай, говорит, мне жеребку в личное пользование, в колхозном же табуне лошадей хватает. Председатель пошел навстречу заслуженному механизатору, оформили кобылку надлежащим образом. Среди прочих льготных факторов, влияющих на цену, фигурировал и такой: дважды рождала неполноценных жеребят. То есть непродуктивная для конской демографии кобылка… 

Сеют и пашут, стало быть, теперь уже на Павловой собственности довольные сельчане, как вдруг замечают в середине лета: ждет, по всему видно, она приплод. Ветром, что ли, надуло? Ожеребилась помощница где-то в августе поздним «ребенком», но зато полноценным и резвым. И хозяин, и внучата радовались такому неожиданному прибавлению, баловали маленького «поника». Но Павел Иванович понимал: нельзя с ним входить в зиму, не справится. Долго и мучительно принимал он про себя решение, но иного выхода не нашел… 

Когда в сентябре приехали копать картошку дети и внуки, все бросились за сараи, где, навязанная на цепь, всегда паслась жеребка с потомством. Так хотелось потрепать малыша за холку, раскрыть перед его шершавыми губами ладонь с городским лакомством. Но взрослая кобыла щипала позднюю травку одна. На застывший в глазах гостей немой вопрос Павел Иванович подошел к ним поближе, смахнул с глаз, и без того слезящихся после операции, непрошеную влагу и сказал полудрогнувшим голосом: 

— Коммерсанты приезжали, уговорили отдать им жеребенка… Извините, конечно, но это жизнь… 

После чего понявшие деда внуки почти поклялись никогда в жизни не есть мяса, хотя бы лошадиного… 

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter