Документы первого президента Академии наук нашлись на антресоли
30.03.2012
Ученые идут по следам чекистов
Удостоверения, рукописи Всеволода Макаровича исчезли не при загадочных обстоятельствах. Допросы в ГПУ по обвинению в руководстве не существовавшим никогда «Саюзам вызваленьня Беларусi» привели к тому, что 4 февраля 1931 года Игнатовский выстрелил из именного пистолета себе в висок. Трагедия случилась у него дома — на Карла Маркса, 30 (здание, увешанное мемориальными досками в честь многих выдающихся людей — от Феликса Дзержинского до Петруся Бровки, сохранилось до сих пор на углу с улицей Ленина).
С тех пор судьба собрания Игнатовского неизвестна. Хотя найти его в архивах страны и за рубежом пытались такие видные специалисты, как Виталий Скалабан, Николай Токарев, Ростислав Платонов, Владимир Михнюк, Александра Гесь. Те крохи, которые обнаружились в хранилищах Беларуси, России и Эстонии, опубликованы в 2010 году Скалабаном и Токаревым в сборнике «Академик В.М.Игнатовский. Документы и материалы».
Визит неизвестного
Кто бы мог подумать, что все это время папки с неизвестными рукописями Всеволода Макаровича лежали на антресоли одной из минских квартир! Но это не тот архив, который вывезли из дома на Карла Маркса.
У найденных сейчас документов, впрочем, не менее загадочная судьба. До 1931 года рукописи находились в Москве. А после самоубийства Игнатовского их срочно переправили в Минск. Что с ними стало дальше — темная история. Последние 30 лет часть бумаг хранилась у Майи Сташевской, жительницы Минска. Как же они попали к ней?
— Я дочь Александра Сташевского, бывшего наркома внутренних дел и юстиции БССР, расстрелянного в декабре 1938 года. Отец мой был ближайшим соратником Игнатовского по Белорусской коммунистической организации, боровшейся в 1920 году в подполье против польских оккупантов. А в 30–е годы герои стали жертвами несправедливости. После ареста отца в апреле 1937 года мою маму, Татьяну Ивановну, осудили на 10 лет исправительно–трудовых работ, сослали в Казахстан. 8 лет она провела в «Алжире» — «Акмолинском лагере жен изменников Родины». Сестру Ирину, которая старше меня на 3 года, забрали в детский приемник. В годы Великой Отечественной войны Ирочка ушла добровольцем на фронт — медсестрой. Мне повезло больше: взяла к себе на воспитание мамина сестра. Во время войны мы остались в Минске. А в 1943–м, мне тогда было 16 лет, я попала в остарбайтеры: нацисты вывезли в Германию работать на ферме. После Победы вернулась в Минск. Но только в 1956 году государство восстановило справедливость в отношении нашей семьи: отца реабилитировали, а нам дали однокомнатную «хрущевку» недалеко от старого аэропорта. Я устроилась на работу в телефонный переговорный пункт. Проработала там всю жизнь, оттуда ушла на пенсию.
— Как попали к вам личные документы Игнатовского?
В роковом 1931–м
Документы, переданные Сташевской музею, — это 5 рукописей на 96 страницах и 17 удостоверений Игнатовского как народного комиссара просвещения, члена Всебелорусского, Всероссийского и Всесоюзного Центральных исполнительных комитетов (парламентов), Минского горcовета, делегата III Съезда Советов СССР и другие.
По пометкам на документах мы попробовали восстановить их предысторию — с 1931 по 1941 год.
Итак, 4 февраля Игнатовский стреляется, 9 февраля его бумаги пакуются в Москве, а 11–го прибывают в Минск. И в 1970–е годы попадают к Майе Сташевской. Но далеко не все 26 папок, а лишь жалкие остатки «московского архива», в котором были документы о Всебелорусском съезде 1917 года, деятельности Белорусской коммунистической организации в 1920–м, проведении Академической конференции по реформе белорусского правописания и азбуки в 1926–м и многие другие.
В папке № 25 «Розныя дакумэнты Iгнатоўскага» согласно «Вопiсу» значилось 16 единиц хранения. Столько же удостоверений Всеволода Макаровича было в конверте, переданном Сташевской в музей вместе с другими бумагами. Видимо, эта часть архива до нас дошла в целости. В папке № 26 лежало «Палажэньне аб членах i кандыдатах ЦВК БССР». Документ этот мы обнаружили в конверте с удостоверениями. Причем положили его туда, видимо, еще в 1931 году, о чем свидетельствует приписка в «Вопiсе»: «Дакумэнт знаходзiцца ў справе асабiстых дакумэнтаў», — то есть в том самом конверте.
Где же рукописи и другие материалы из «московской коллекции» академика, переданные в Минск в 1931 году? Пока лишь можно утверждать, что до Великой Отечественной войны они числились в партийном архиве. Красноречива пометка, сделанная в левом углу первой страницы «Вопiсу»: «К нам у iнстытут гiсторыi партыi гэтыя матэрыялы за №№ 22 i 23 не паступiлi. 21/ХII–1934 г.». То есть остальные «перешли» из ЦКК НКРКИ в архив КП(б)Б? Видимо, да.
Непоступившие папки содержали 3 номера «Вестника Народного комиссариата просвещения ССРБ» за 1922 год и «Тэзiсы да ХI зьезду КП(б)Б Iгнатоўскага». О папке «Падрыхтоўка Кастрычнiцкай рэвалюцыi ў Беларусi» сказано в пометке 1934 года: «без усякiх матэрыялаў».
Поиски эталона Государственного герба
Вместе с Майей Сташевской извлекаем из конверта с удостоверениями не совсем обычные «пропуска» Игнатовского на высокие трибуны партийных и правительственных съездов. Эти документы рассказали нам о двух важных моментах в истории нашей государственности — о создании Государственного герба и выработке официального названия республики.
В 1926 году госкомиссия одобрила проект герба в исполнении художника Валентина Волкова, окончательно утвержденный в 1927–м и с некоторыми изменениями просуществовавший до 1991–го, а также ставший прообразом нынешнего Государственного герба, принятого на референдуме 1995 года.
На удостоверении, выданном Игнатовскому в 1921 — 1922 годах, мы видим иное название республики и, соответственно, аббревиатуру на гербе: «Усебеларускi Цэнтральны Выканаўчы Камiтэт Саветаў Работнiцкiх, Селянскiх i Чырвонаармейскiх Дэпутатаў С.С.Р. Беларусi» и «ССРБ».
Одно из удостоверений, уцелевших на антресоли, добавляет еще один штрих к биографии Игнатовского. До сих пор документально не подтверждался факт, что Всеволод Макарович был делегатом с правом решающего голоса от КП(б)Б на V Конгрессе Коминтерна 17 июня — 8 июля 1924 года в Москве. Об этом свидетельствует красная «ксива» из конверта: на фотографии Игнатовский отображен в кепке — его любимом головном уборе. Но пока Майя Сташевская не открыла «затаившиеся» у нее бесценные бумаги, мы не знали о других образах Игнатовского. Фотографии на разных удостоверениях позволяют уточнить портрет выдающегося деятеля. Эти кадры помогут скульпторам воссоздать облик Игнатовского в бронзе, если будет принято решение увековечить память ученого и политика на здании Национальной академии наук. Пока такой мемориальной доски нет. Перед первым президентом академии потомки еще в долгу.
Владимир ЛЯХОВСКИЙ, кандидат исторических наук, доцент БГУ.